Системы власти - Ноам Хомский

Вы, может, вспомните, как в 1979 году Даг Фрейзер, бывший на тот момент времени главой Объединенного профсоюза автостроителей, произнес речь и пожаловался, что дельцы-работодатели вели, как он это назвал, «одностороннюю классовую войну» против рабочих. Мы думали, все — рабочие и корпорации — действуют заодно, сотрудничают друг с другом. Мы были слишком глупы, думая подобным образом. Бизнес всегда находился в состоянии односторонней классовой борьбы, особенно в Соединенных Штатах, чье деловое сообщество особенно остро ощущает классовые различия. Деловые круги в Соединенных Штатах агрессивно борются за то, чтобы избавиться от любого посягательства на их господство и контроль. Профсоюзы решили сотрудничать с большим бизнесом в США. Какое-то время рабочие, члены профсоюзов, могли извлекать из этого сотрудничества пользу. А теперь вынуждены за это платить.

Во время лекции на форуме левых сил, который проходил в Нью-Йорке 21 марта 2010 года, вы говорили о Джозефе Стэке и его манифесте. Это тот человек, который сел за штурвал самолета и направил его в здание налоговой службы США, расположенное в городе Остин, штат Техас. Затем вы продолжили лекцию рассказом о Веймарской республике. Вы сказали: «Все это вызывает в памяти те дни, когда центр уже был не в состоянии править, и об этом сегодня стоит подумать». Расскажите, что вы думаете о Стэке и почему вдруг подняли тему Веймарской республики?

Джо Стэк оставил после себя манифест, который либеральные журналисты просто высмеяли в прессе. Автора сочли сумасшедшим. Но если вы внимательно прочтете его манифест, то сразу поймете, что это красноречивые и глубокие рассуждения о современном американском обществе. Он начинает с описания того, как вырос в старом промышленном районе. Это было в городе Харрисбург, штат Пенсильвания. Когда Стэку было восемнадцать или девятнадцать лет, он стал студентом колледжа и существовал на жалкие гроши. В его доме жила восьмидесятилетняя женщина, которая питалась в основном кормом для кошек, и Стэк рассказал ее историю. Ее муж был рабочим на сталелитейном заводе, то есть человеком, принадлежащим к так называемому привилегированному рабочему классу. Эти люди очень хорошо зарабатывали в период бурного экономического роста, пришедшегося на пятидесятые-шестидесятые годы XX века. Мужу была гарантирована пенсия. Он уже предвкушал, как уйдет на покой. И все это у него украли. Из-за этого он рано умер. Такое довольно часто происходит с людьми, оказавшимися в подобных условиях. Его будущее украли корпорация, на которую он работал, правительство Соединенных Штатов и его же собственный профсоюз. А жена осталась одна, и вынуждена была питаться кошачьим кормом. Тогда Джо Стэк впервые осознал: что-то неладно в картине окружающего мира, которую ему рисовали в средней школе. И Стэк пишет: «Я решил, что не доверю большому бизнесу заботиться обо мне, позабочусь о себе и своем будущем сам».

Он пишет и о том, как пытался на протяжении всех этих лет начать маленький бизнес, а корпорации и правительство старательно сводили все его усилия на нет. В конце концов Стэк дошел до той точки, когда сказал себе: «Нужно восстать, а единственный способ восстать — пробудить людей от того безразличия, той апатии, в которой они находятся. Надо показать: мы готовы умереть за нашу свободу». После этого Стэк направил свой самолет на здание налоговой службы в Остине, чтобы пробудить многих таких же, как и сам он.

А что же происходит с теми, кого мы называем средним классом, ибо словосочетание «рабочий класс» ныне сделалось запретным? Именно так вышло с рабочими в Соединенных Штатах. В других странах их называют рабочим классом. Но в США все должны быть либо средним классом, либо низшими слоями общества.

Форум левых сил использовал фразу «Центр больше не в состоянии править» как название конференции, где я выступал, — и это правильно. Сегодня повсюду в Соединенных Штатах нарастает волна гнева, направленного против корпораций, против правительства, против политических партий, против различных государственных и общественных учреждений и представителей целого ряда профессий. Приблизительно половина населения страны уверена: всех членов конгресса, включая их собственных представителей, необходимо разогнать. Это и означает: центр больше не в состоянии править.

Давайте посмотрим на историю Веймарской республики. Это, конечно, не самая лучшая аналогия, но многое здесь выглядит на удивление похожим. В двадцатых годах прошлого века Германия находилась на пике развития западной цивилизации — в области искусств, науки и литературы. Политическая система в стране была очень яркой. Существовали крупные организации рабочего класса, огромная социал-демократическая партия, большая коммунистическая партия, множество различных общественных организаций. В стране существовало множество проблем, но по всем общечеловеческим понятиям это было очень живое и демократическое общество.

Германия стала меняться еще до начала Великой депрессии. Во время президентских выборов в 1925 году страна подавляющим большинством голосов избрала на эту должность Пауля фон Гинденбурга. Он был прусским аристократом, однако его сторонниками в большинстве своем выступали мелкие буржуа, лавочники, разочарованные в происходящем рабочие и другие — по демографическому составу сообщество не очень отличалось от того, что сегодня составляет костяк Движения чаепития[10] в Соединенных Штатах. Впоследствии все эти люди составили массу, которая безоговорочно приняла идею нацизма. В 1928 году нацисты получили меньше 3 % голосов на выборах. В 1933 году, всего через пять лет, они стали уже настолько могущественными, что Гинденбург был вынужден назначить Гитлера канцлером Германии. Гинденбург ненавидел Гитлера. Но, опять же, Гинденбург был аристократом, генералом. Не водил он дружбы с чернью. А Гитлер был этаким «маленьким ефрейтором», как любил его называть Гинденбург. Что он вообще делает в нашей аристократической Германии? И все же Гинденбург вынужден был назначить его на должность канцлера: Гитлера поддерживали народные массы. И коренные изменения в стране произошли всего за пять лет.

Если посмотреть более внимательно на те силы, что привели к подобному сдвигу в общественном мнении, то увидите: первопричиной всему стало разочарование в существующей политической системе. Партии увязли в политических дрязгах и ничего не делали для народа. К этому времени в стране началась невиданная дотоле депрессия, а нацисты потому и зовутся нацистами, что взывают к чувству национализма. Гитлер был неимоверно харизматичным вождем. «Мы создадим могущественную, новую Германию, которая займет подобающее место под солнцем. Необходимо победить наших врагов — большевиков и евреев. В них весь корень зла. Именно они разрушают нашу Германию». В 1933 году Гитлер впервые объявил Первое мая праздником рабочей солидарности. Социал-демократы, которые были мощной политической партией, пытались сделать это еще со времен Второго рейха[11], но им это так и не удалось. А Гитлер сделал это в первый же год своего пребывания у власти. В Берлине прошли многолюдные демонстрации. Берлин того времени звали «Красным Берлином», это был город рабочего класса, город левых сил. На демонстрацию вышло около миллиона человек, и все были чрезвычайно взволнованы. «Наша новая, объединенная Германия вышла на новый путь. Конец любым политическим дрязгам и всяким партиям политиканов. Теперь мы станем единой, организованной, военизированной страной, и всем покажем, что такое настоящая сила и власть».

Очень похоже на творящееся у нас сейчас. Это выглядит поистине зловеще. Нацисты уничтожили крупнейшие организации рабочего класса. И германские социал-демократы, и коммунисты были очень многочисленными организациями, а не просто политическими партиями. У них были клубы, ассоциации, общественные движения, учреждения. Все это полностью уничтожили и разрушили — частично силой, а частично в итоге того, что люди, разочаровавшись, примкнули к нацистам в надежде на лучшее будущее — красочное, военное, ура-патриотическое будущее. Я бы не сказал, что все это абсолютно схоже с происходящим в нашем обществе сегодня, и все же сходство настолько близко, что пугает. К политической группе такого разбора могут присоединиться люди, подобные Джо Стэку.

Арундати Рой осудила тех, кто протестует на выходных, а затем, в понедельник, после того как вышли на демонстрацию или марш протеста, возвращаются к своей обычной рутине. Она говорила о том, что необходимо больше рисковать, для того чтобы протесты имели более весомые последствия.

Я не уверен, что соглашаюсь с ее словами о необходимости риска. Конечно, серьезные демонстрации несут в себе определенный риск — вас могут арестовать. Дело, мне кажется, не в риске, а в последовательности. Беда именно в том, что люди преспокойно расходятся по домам. Вот почему старая Коммунистическая партия имела такое большое значение. В той партии всегда кто-нибудь был готов рисковать — работать, например, с гектографом и печатать листовки. Члены той партии были верны ей. Причем не ожидали быстрой победы. Может, вы где-то победите, а может, и нет, но в любом случае создадите основу для чего-нибудь нового — но только впоследствии появится возможность перейти к этому новому. Нынче такой умственный склад исчез; к сожалению, это случилось уже в шестидесятых годах.