О сеньоре Красная Борода, рыцаре, влекомом сокровищем, но не обретшем оное - Гелена Гринева

В 1165 году, ровно через десять лет после венчания в Риме императорской короной, Барбаросса совершает невиданное: он вновь венчается в Риме императорской короной.

В начале июня Фридрих, безрезультатно осаждавший Анкону, получает радостное известие: немецкие войска обложили Рим и обескровили римских защитников, еще немного — и Рим падет. Барбаросса является в Рим в сопровождении «своего» папы римского — Пасхалия III, который не лучше епископа, благословляющего блюда в романе, нашептывает императору аппетитное, гастрономическое: «Наступил час пожинать жатву и собирать виноград». Жатва кровава: бои идут за каждый храм, за каждый замок в городе. Рим усеян дымящимися обломками и трупами. Последний бастион — храм Св. Петра, сердце папского государства. Там — «итальянский» папа — Александр. Немецким войскам не удается сломить оборону храма. И тогда они — к священному ужасу римлян — поджигают часовню Богоматери, пристройку храма, где скрывались от боев женщины и дети. Перед таким кощунством и жестокостью отступают защитники Рима. Папа Александр покидает храм, оставляет город и проклинает Барбароссу. Папа Пасхалий в обороняемом немецкими войсками храме совершает обряд венчания Барбароссы императорским венцом. Курение ладана и мирры не в состоянии перебить трупный смрад и запах гари. Но Барбароссе не до сантиментов. В этом венчании не будет нежностей, не нужна трепетная голубка. Не нужно уже даже это коварное пространство, именуемое Империей, Барбароссе наплевать на Италию. Не нужно благословения — Барбаросса не боится Бога. Ему нужна только власть. Власть, чистая, как древнее золото клада Нибелунгов.

Он вводит в Риме прямое императорское правление, лично назначает Сенат, он, а не папа «дарует» должность префекту. Рим теперь — личный город Барбароссы. Он же — цезарь, или, что удобнее — кайзер, ибо повенчан в Риме и властвует из него. Он — почти уже символ, почти легенда. Это венчание в огненной темноте, это восторг на грани кошмара, это страсть, похожая на смерть. Утром он, римский император, явит свое величие этому городу — миру…

Утром над Римом, три месяца задыхавшимся от невыносимой засухи, разражается страшная гроза. Жара не спадает. Ливень кипит на раскаленных мостовых, он уничтожает кровавые декорации вчерашней битвы, разоряет трубы канализации. Нечистоты заливают улицы. Вот какое, оказывается, вино приготовила судьба из винограда, благословленного Пасхалием! В немецком лагере начинается чума. Эпидемия распространяется с невиданной скоростью и силой. Вчерашние триумфаторы находят пристанище в ямах с известью. Дважды император решает убраться из Рима. Медленно, ох как медленно продвигается его войско, увязающее в грязи, — черная смерть успевает нагнать все самое близкое окружение Красной Бороды, оставляя его в одиночестве и недоумении.

Кара небесная, постигшая императора, — ободрение и надежда для Италии. Морок, оказывается, не бесконечен, жестокий правитель — уязвим. Первыми, естественно, поднимают головы развеянные по Ломбардии миланцы. Пригретые Вероной, поддержанные Венецией и Сицилийским королевством, тоже опасающимися тевтонской чумы, они объединяют гвельфские города — за год их становится двадцать восемь — в Веронскую лигу. Первым делом участники Веронской лиги восстанавливают Милан. Первое же восстание против «тевтонского ига» (а именно такое определение власти появляется в Италии во времена окольцованного Фридриха) поднимают, как это ни удивительно, не они, а гибеллинские города — в 1166 году. Объединение, о котором мечтали гибеллины в связи с императором, происходит против него. Через год гибеллины объединяются в Кремонскую лигу, а к декабрю 1167 года гибеллины и гвельфы объединяются между собой. Вся северная Италия, классическое имперское наследство римской цивилизации, отказывает императору, очарованному объединительной идеей, выталкивает его за пределы высокой человеческой цивилизации и обороняется от него железной круговой порукой единой Ломбардской лиги.

Когда Красная Борода второй раз венчался на царство, он стремился подтвердить неоспоримую силу своего прирученного сокровища — своей не по размеру данной власти. Он дразнил рок. Откуда ему, случайному избраннику судьбы, было знать, что не он над сокровищем, а сокровище над ним демонстрирует свою власть? Первый раз — начало триумфа, кольцо дает в долг силу, славу, величие, легкость побед. Второй — начало конца. Сигнал к отданию долга, который, как известно, коварное сокровище Нибелунгов принимает только жизнью.

С 1167 года счастье и удача начинают изменять Барбароссе, сокровище тает у него в руках, как льдинка. Ломбардская лига изгоняет из городов ставленников императора, разоряет немецкие замки, игнорирует императорское правосудие, пренебрегает позорным Ронкальским соглашением — и выдвигает свои требования: не вернуть, а признать все естественные свободы, которые были у итальянских городов до прихода к власти Барбароссы. Фридрих терпит в Италии одно поражение за другим. Традиционно послушная Павия — «запасная» итальянская столица германских императоров — изгоняет его. Из окружения в Сузах Фридрих бежит в женском платье. Даже облик — легендарный мужественный облик — изменяет своему господину. В Бургундии и Леоне нашего рыцаря тоже ждет холодный прием. Здешние жители — сторонники папы Александра. Кощунственное поведение императора по отношению к священной римской церкви и к понтифику, дальнейшее недвусмысленное небесное наказание вынуждают бургундцев поскорее избавиться от инфернального владыки. Барбаросса сбегает в Германию…

Сюжет «Песни о Нибелунгах» распадается на две смысловые составляющие. Первая часть — часть кровавого овладения сокровищем, братоубийства и черного торжества — отделена от второй — отмщения и гибели Нибелунгов и утраты сокровища. «Антракт» длится шесть лет.

Шесть лет «отдыхал» от Италии и Барбаросса. С тихой грустью наблюдал он, как за время его кровавых странствий по заговоренному пространству Италии перекроенная под его авторитарную выгоду Германия отдалилась от него, перешла под реальную власть новых сеньоров, оставив императору декоративное, призрачное величие.

В 1174 году стареющий Барбаросса вновь засобирался в Италию. Возможно, он думал, что идет мстить. Возможно, он уже не мог жить иначе и покорно шел за причитающимся. Сопровождение императора было малочисленным — немцев мало интересовала заколдованная земля, вдобавок не все же были обручены с сокровищем… Вопреки здравому смыслу, повинуясь притягательному проклятью, Барбаросса идет на Милан. Что видит он в утренней дымке 20 мая? Он видит белые стены ненавистного города. Он идет на них, он все ближе, ближе… но не может дойти. Миланское ополчение встречает его на полпути. Немцы начинают и почти выигрывают, но Фридрих вдруг не удерживается в седле и падает под ноги своему коню. Слух о гибели великого неуязвимого Барбароссы прожигает брешь в императорских войсках, начинается паника, немцы бегут от повстанцев. И только когда их поражение очевидно, приносят императора. Он жив. Но что ему теперь его жизнь?

К 1178 году он теряет все. Фридрих признает папу Александра, хотя пятнадцать лет назад заявлял, что это возможно только ценой утраты императорской чести. Фридрих признает права и свободы итальянских городов, какими они были до его правления. Когда итальянцы вносили требование о признании Алессандрии свободным городом, они сами не надеялись на успех, решив «пожертвовать» этим предложением взамен какой-нибудь более существенной уступки. Фридрих, однако, признает даже Алессандрию, построенную исключительно назло ему. 1 августа император произносит знаменитую покаянную клятву. Но не обещания потрясают многочисленных слушателей, а странное признание седого, поверженного императора. Он говорит, что величие и могущество не уберегают от неведения. Он говорит, что император — человек, и ему не чуждо ничто человеческое. Многие итальянские современники и хронисты объяснили странную фразу в том смысле, что коварный император переложил ответственность за многолетнюю тиранию на царедворцев, а сам притворился введенным в заблуждение, слабым и оболганным человеком. Мне же представляется иначе. В момент утраты всего морок неведения, наваждение властного тумана будто спали с глаз Барбароссы. Тогда, когда сокровище ничего уже не могло отнять у седого, старого, опозоренного императора, он, возможно, с облегчением и надеждой обнаружил, что он все еще человек…

ГЛАВА ПЯТАЯ, 

о том, как сокровище ищет нового хозяина, а рыцарь Красная Борода — новую судьбу

Там, далеко, под умеренным солнцем тевтонской своей родины, слыл император Фридрих просвещенным монархом, не чуждым прелестям изящной словесности. Там, в непылком, но обстоятельном далеке его интеллектуального двора, слагались куртуазные романы на основе национального эпоса — потому что император был, как ему и положено, патриотом. На старую, потемневшую основу накладывались шелковые стежки. И только под южным солнцем Италии, в более жестком проявителе, проступали в облике императора Барбароссы жутковатые, архаичные черты, так мастерски заштопанные комплиментарными стихами его современников — миннезингеров.