О сеньоре Красная Борода, рыцаре, влекомом сокровищем, но не обретшем оное - Гелена Гринева

Гела ГРИНЕВА

О сеньоре Красная Борода, рыцаре, влекомом сокровищем, но не обретшем оное

Предисловие

Паломничество видится движением по вертикали, «по меридиану», даже если путь пролегает по широте (к Кентерберийской, к примеру, святыне, или из Рима в Царьград). Оно во всяком случае есть восхождение, явное или сокровенное.

Трансальпийские переходы Барбароссы вертикальны в обоих смыслах слова: строго географическом — движение его, колебание вверх-вниз, происходит по срединному меридиану Европы, — и ментальном. Краснобородый карлик поднимается к небесам, подпирая свод оных главою Священной империи, и в ту же минуту валится вниз, на дно и за дно, за пределы христианской морали, доходя молниеносно «до полного окаменения тролля».

Трудно представить Фридриха паломником, буквально — странником с пальмовой ветвью. Север Италии залил кровью, в Рим явился варваром, корону воздев на копье. Тем более трудно представить его пилигримом нам, испытавшим недавно нашествие орд новейших: Барбаросса прямо связан у нас с Гитлером. Имя его в России стало нарицательным, пишется и читается — мыслится — в кавычках.

И все же нам предстоит чтение о паломничестве, сложное, многослойное: герой, лязгая доспехами, прыгает с этажа на этаж средневекового мира.

Гела Гринева, медиевист, эссеист, художник, в своем исследовании Средневековья полагает паломничество понятием ключевым. Исследование многолетнее, явленное во многих публикациях, зарисовках и чертежах. Центральная тема — формирование образа Бога в творчестве западноевропейского Средневековья, от момента Миллениума, от эпохи Крестовых походов до «осени» готики.

История Барбароссы — «пунктир романа», лишь малая его часть.

Тема представляется актуальной, пусть и в трансляции: возвращение к вере, восстановление, реконструкция прежнего или наработка нового языка, равно приемлемого для общества и клира, — процесс противоречивый и болезненный. Здесь, в слове — и неизбежно в искомом образе, — у нас зияет заметная прореха. Или расстилается калька, на которую спешно сводятся некие образцы, рассыпающиеся в итоге на суммы цитат; слово остается неподвижно. Нужен не учебник, но опус, встречное росту образа — сочинение, (пальмовая?) ветвь слова.

ПРОЛОГ

Человечество так и не обрело Грааля, обещанного великим романистом Средневековья Кретьеном де Труа[1]. Кретьен и сам не добрался до сокровища, он умер, не закончив «Книги о Граале», состоящей из «Романа о Персевале» и «Романа о Гавейне». Собственно, Кретьен не объяснил даже, чего мы не обрели. Ибо роман Кретьена — роман-путешествие. Повествование вьется вокруг авантюр и подвигов доблестных рыцарей, цель же — священный Грааль, остается недостигнутой, тема Грааля Кретьеном Труанским будто и недоиграна — пассаж, набросок, намек. Что тому причина? Беглость и легкость языка, будто устремленного к новым авантюрам, вперед, к подвигам мушкетеров? Или неуловимая, туманная сущность самого священного сосуда?

Вольфрам фон Эшенбах не только переложил Кретьеново повествование с французского на немецкий. Он переложил роман с куртуазного на мистический, наполнив эту историю принципиально другим смыслом. С подвигов доблести и славы он перевел взор на Грааль, высветил его суть. А потом укрыл его тайной многозначности и превратил в священное сокровище. Вот он — пароль Средневековья! Сокровище как таковое становится смысловым центром средневековой немецкой литературы, от Нибелунгов до «Народной книги о Фаусте». Западное Средневековье — необозримая, не называемая одним словом громада, тяготеющая выйти за собственные (весьма условно определенные) пространственно-временные рамки. Оно норовит обернуться то «каролингским возрождением», то «средневековым капитализмом», то «Ренессансом XII века», то «религиозным гуманизмом». Не является ли чуть не единственным собирательным общим эпохи именно Оно — сокровище? Когда мы пытаемся обозреть это время, взгляд то и дело натыкается на следы поиска сокровища — на диковинные, похожие на затейливый узор, формулы астрологов, на тигли и реторты алхимиков, описания маршрутов тех, кто отправился на «queste» (со временем само это слово, означающее «поиск сокровища», станет определением отдельного вида средневековой литературы). Облекшись в христианскую веру, крестоносное Средневековье придает своему сокровищу новую форму — форму Гроба Господня, тем самым подсознательно возвращая его таинственной, дремучей тайне прошлого, преданного земле. Средневековое сокровище темно и таинственно еще и потому, что в культуру оно просачивается из ранних эпических произведений: ритуальные и магические мотивы становятся неактуальны, смысловые и логические связи утрачиваются — так при переписывании текстов возникают смутные места, допускающие многочисленные толкования.

В 1160 году неизвестный австрийский автор, обработав старинные германские саги, создает средневековую версию истории о Нибелунгах — «Конец Нибелунгов». К 1200 году история эта отливается в знаменитый куртуазный роман — «Песнь о Нибелунгах». Именно там прозвучит заветное слово — Horst — сокровище, символизирующее могущество и господство. Волею судьбы в то же самое время, в 1160–1162 годах, в баварском монастыре появляется произведение «Ludus de Antichristo», где в достаточно подобострастных выражениях воспевается немецкий император Фридрих. Что совершенно неудивительно: в это время правит император с таким именем. Однако ж автор этого весьма посредственного произведения вдруг поднимается на крыльях немыслимых национальных галлюцинаций и утверждает — перед Светопреставлением люди объединятся против Антихриста и возглавит это необычайное собрание немецкий император по имени Фридрих. Когда в начале XIII века, отредактированное поколениями миннезингеров, это пророчество попадет в роман Вольфрама фон Эшенбаха, оно уже будет неразрывно связано с Horst Нибелунгов, Нибелунги же будут ассоциироваться с древней славой германцев вообще. «Император Фридрих выйдет из горы», — уточняет еще одна немецкая легенда. Невероятно. Таинственное сокровище Нибелунгов на заре времен возникло именно так: «Золото вышло из горы (из камня, из породы)», — утверждают эпические источники. Контаминация истории Нибелунгов и истории императора — спасителя нации — так сильна, что просто сплавляет их в единую плоть. Император — он и есть главное сокровище Германии. «Немецкий император по имени Фридрих, по праву древнего наследства наделенный могуществом и властью, дарованными сокровищем, объединит германцев и вернет их к золотому веку немецкой империи» — примерно в таком виде «старинное» пророчество доживет до нового витка национальной гордости тевтонцев в XIV–XV веках и станет основой так называемого пророчества Гамалиона. Какой император введет немцев в Золотой век? Воодушевленные ожившей легендой, немцы сначала полагали, что это будет Сигизмунд. Но он не оправдал надежд. Впрочем, он не был и Фридрихом. Разочаровал их и Фридрих III Габсбург. Тогда взоры немцев обратились вспять. Император Фридрих II, внук Барбароссы, слепил свою раздираемую противоречиями империю, но немцам опять же не угодил — потому что по крови больше был итальянцем, чем германцем. И тогда пророчество еще раз шагнуло назад. И остановилось на Фридрихе Барбароссе. «Он не умер. Он просто спит в горах Тюрингии. Он сидит меж шести рыцарей за каменным столом в ожидании того дня, когда надо будет объединить Германию, дабы дать ей первое место в мире» — немецкая легенда XVI века элегантно останавливает поисковые работы в толще времени и одновременно оставляет немцам недвусмысленную надежду. А мы в очередной раз становимся свидетелями, как правда искусства одерживает победу над правдой жизни и вносит существенные поправки в трактовку истории. История Германии, грезящей величественным объединением, чуть ли не чудесным образом воспринятым от императора-харизматика, — это на самом деле история все большего дробления. Спустя столетия после объединительного усилия Карла Великого, в XVIII веке (а это — эпоха романтизма, эпоха сколь неожиданного, столь и прекрасного подъема национальной гордости и достоинства немцев, эпоха, одухотворенная идеей собирательства под сенью Иггдрасиль — древа жизни национальной культуры), так вот, в это счастливое для национальной культуры время германская империя остается самым «лоскутным» европейским государством: на ее территории располагается около 360 независимых государств и княжеств. Еще два века спустя Германия отказалась и от «спасительной» монархической идеи во время революции 1918 года, а потом залила Европу кровью ради мании национального величия Нибелунгов. Результат все тот же: привычная уже раздробленность. Поэтому есть опасения, что император Барбаросса в глуши гор Гарца дошел до полного окаменения тролля. Груз ответственности за пророчество, тяжесть сокровища Нибелунгов слишком велики для этого исторического персонажа. Ничто их не роднит, кроме случайного совпадения во времени. Кроме исторической поступательной необходимости. Или приговора избранности? Но это, в общем-то, одно и то же…