Останься со мной навсегда - Наталья Калинина

— Вероника, ты должна помочь мне разрешить очень сложную проблему, — серьезно сказал он.

Она удивленно приподняла брови.

— Я заметил, Вероника, что женщинам обычно приятно, когда им говорят, что они выглядят моложе своих лет. А дети, наоборот, обижаются. Как мне поступить с тобой?

Она расхохоталась и плюхнулась в шезлонг.

— Значит, мне повезло, что твоя героиня еще учится в школе, — сказала она. — Иначе ты бы не взял меня на роль, так ведь?

Вытянувшись в шезлонге и сомкнув руки за головой, она смотрела на него снизу вверх вопрошающе-смеющимися глазами. Он пожал плечами, оставив без ответа ее вопрос, и опустился в шезлонг рядом с ней, предварительно подвинув его так, чтобы было удобно смотреть на нее.

— Раз уж речь зашла о везении, Вероника, — я думаю, сегодня повезло всем. Ты нашла новую работу, а кинематограф нашел новую актрису. — Он разглядывал ее лицо, как-то по-новому красивое в сгущающихся сумерках. Ее черты были как будто специально задуманы для игры света и тени, для всех тех световых и цветовых эффектов, которыми славится современный кинематограф — казалось, они всякий раз рождаются заново при любом световом изменении. — Везение, кстати, состоит всего лишь из двух элементов: попасть в определенное место и попасть туда в определенное время, — продолжал он. — Что и случилось с тобой сегодня. Ты попала в наш город чисто случайно и чисто случайно оказалась на одной из тех улиц, по которым мы разослали наших людей в поисках… — Он чуть не сказал «тебя». — В поисках исполнительницы для главной роли. И, как видишь, все разрешилось ко всеобщей радости и удовольствию.

Она замотала головой.

— Этих элементов не два, Габриэле, — возразила она. — Ты забыл о третьем — а он, мне кажется, самый главный.

— Что же это за элемент?

В ее глазах засверкали искорки торжества.

— Понравиться кому надо, — сказала она тихо, но очень отчетливо.

— Понравиться кому надо? — Он поначалу не понял, потом, поняв, рассмеялся. — То есть мне?

Он даже не задумался над тем, что он в самом деле остановил свой выбор на ней, потому что она ему понравилась. Выбрать ее было для него естественным, как бы само собой разумеющимся.

— Тебе, — она кивнула. — Только тогда я еще не знала, что это ты.

— Тогда?

— Когда меня остановили на улице. Тот парень, что остановил меня, именно так и выразился: «Тебя возьмут на роль, если ты понравишься кому надо». И он сказал, что это не режиссер, и не отборочная комиссия, и даже не продюсер, но не захотел говорить, кто это такой. Я просто умирала от любопытства, что же это за загадочная личность, которой я должна понравиться?..

— И «загадочная личность» оказалась не кем иным, как автором сценария, — подхватил он. — Скажи, тебя удивляет, что всем этим делом заправляю я, а не режиссерская группа и даже не спонсоры?

— Я не вижу в этом ничего удивительного, даже наоборот — мне это кажется очень логичным, — ответила она. — Ведь фильм начинается с сюжета. Кому же, как не автору сценария, быть самым главным?

Он улыбнулся.

— Я рад, что ты считаешь это нормальным. Обычно актерам трудно привыкнуть к тому, что ими управляет сценарист. Это идет вразрез с традициями кинематографа.

— Для меня традиции кинематографа не значат ровно ничего. Не забывай, что я никогда не снималась в кино. И вообще я терпеть не могу всякие традиции, устои и так далее — ненавижу делать как принято.

Он незаметно для самого себя потянулся к ее руке.

— Ты это, по-моему, уже доказала, — сказал он, сжимая ее пальцы. — Ты вела себя просто великолепно на пробе. Набросилась на них, как самая настоящая укротительница львов. Не хватало только, чтобы ты им сказала: «Если не возьмете меня на роль, вам же будет хуже». — Он отпустил ее руку. — Мне это безумно понравилось, Вероника.

— Ты работаешь с актерами? — спросила она. — Я имею в виду, говоришь им, как они должны играть и так далее?

— Никогда. Я просто не умею работать с ними. Если бы я умел, я бы, скорее всего, ставил фильмы сам. Быть постановщиком фильма — это, наверное, очень интересно. Но… Понимаешь, я знаю, как они должны играть, но не имею ни малейшего представления, как им это объяснить. А если я иногда и пытаюсь им что-то объяснить, они все равно меня не понимают… Режиссера они понимают с полуслова. Я обычно излагаю в общих чертах режиссеру, чего я хочу от того или иного актера или актрисы, и он передает им это на более доступном языке. Режиссер — он как бы мой переводчик, понимаешь?

Она подалась вперед в шезлонге и, опершись локтями о колени и положив подбородок на сомкнутые руки, внимательно посмотрела на него:

— И что ты скажешь своему переводчику насчет меня? Какие указания отдашь на мой счет?

— На твой счет я отдам лишь одно указание, Вероника: чтобы поменьше к тебе лезли. Я не хочу, чтобы они обучали тебя их киношным трюкам. Это может испортить в тебе самое главное.

Она облегченно вздохнула и откинулась назад.

— И в этом мне тоже повезло, — сказала она. — Терпеть не могу, когда мне указывают, как делать. — И добавила чуть тише, глядя на него из-под полуопущенных ресниц: — Я, наверное, очень везучая, Габриэле.

— Я, кстати, тоже везучий, — сказал он. — Знаешь, я всегда задавался вопросом, что делает одного человека везучим, а другого неудачником.

— И что же ты решил?

— Я думаю, невезучих людей нет — каждый человек везучий изначально. Везение заложено в каждом из нас еще до того, как мы появляемся на свет, просто не всякий умеет им воспользоваться. Вся разница между везучим человеком и так называемым неудачником состоит в том, что везучий человек знает, где и когда ему появиться, а неудачник нет. Я уверен, Вероника, что для каждого из нас где-то что-то припасено — иначе рождаться на свет было бы сущим наказанием.

— Но тогда почему одни люди знают, куда и когда им прийти за этим, а другие нет? Ведь это что-то чисто подсознательное, согласись: человек не может додуматься до этого умом, даже самый умный из людей.

Он улыбнулся. Ему нравилось в ней ее желание докопаться до самой сути вопроса.

— Дело, наверное, не в уме, а в чувствительности, — предположил он. — В какой-то особой чувствительности, которая ведет человека по жизни. Может, это просто обостренное восприятие пространства и времени — и соответственно хорошо развитая способность ориентироваться…

Она сосредоточенно смотрела в сумеречное небо, на котором уже начинали проглядывать очертания полной луны. Она, казалось, искала ответ на какой-то очень важный вопрос.

— Чувство времени, — задумчиво повторила она, потом, как будто очнувшись, встряхнула головой и посмотрела прямо на него: — Я, кажется, поняла, Габриэле: это чувство музыкального ритма. Именно оно. Не случайно «чувство времени» и «чувство ритма» звучит абсолютно одинаково по-английски: timing. Вся суть заключается в том, чтобы настроиться на правильную волну.

Он смотрел на нее в изумлении. Ему казалось, она знает намного больше, чем он или кто-либо еще, о таких вещах, как везение, счастливая случайность, жизненное предназначение, — все то, что принято считать сверхъестественным, магическим, для нее было предельно ясно и объяснимо. И сейчас ему тоже все стало ясно. Ослепительная ясность разлилась в его мозгу, и вся его жизнь предстала перед ним в свете этого невероятно простого открытия. Тот путь, что он прошел в жизни, все то, что он сделал и чего достиг, наполнилось каким-то новым, не житейским, а логическим смыслом. Как будто какая-то нить протянулась сквозь все прожитые годы, объединяя их и подводя к единой цели. Он не мог найти определения этой только что открывшейся ему цели — она не имела ничего общего с теми целями, которые он ставил перед собой на том или ином этапе своей жизни. Да он и не искал ей определения. Ему было достаточно знать, что эта цель есть. И ведь он всегда знал, что эта цель есть, только не отдавал себе в этом отчета. Так же, как знал всегда, с тех самых пор, как появился на свет, что когда-то, в теплый и немного ветреный вечер, он будет сидеть возле бассейна с девушкой, обернутой в розовое полотенце, и в воздухе будет пахнуть фиалками, закатом и чем-то еще — может, ее духами? — и что у девушки будут синие улыбчивые глаза и длинные темно-каштановые волосы, еще не совсем просохшие после купания, и вот эта привычка покусывать нижнюю губу в моменты задумчивости и чуть приподнимать брови, когда она чем-то удивлена или собирается что-то сказать…

Она слегка подалась вперед, собираясь заговорить, и он с нетерпением ждал ее слов, напряг слух, чтобы ни в коем случае не пропустить их… Но почему-то вместо ее голоса услышал свой собственный.

— Молчи, — сказал его голос. — Не говори ничего сейчас. Слова…

Он не договорил, но она поняла.

— Ты прав, — согласилась она. — У воды в бассейне тоже есть уши, и у этого дерева, — она указала на раскидистый клен у дорожки, ведущей к дому, — у него они тоже есть. Уж не говоря о воздухе… Сегодня, кстати, очень ветреный день. — Она слегка поежилась и встала.