Останься со мной навсегда - Наталья Калинина

Они выехали на небольшую площадь с шумящим фонтаном в центре, окруженную с трех сторон старинными зданиями. Голубая неоновая вывеска на портике одного из домов, а также звон посуды и запах кухни указывали на то, что это нечто вроде траттории.

— Посмотри, какая красота! — воскликнула Вероника, указывая на крышу одного из зданий, и, распахнув дверцу, выскочила из машины еще до того, как та успела остановиться. — Габриэле, ты только посмотри, — повторила она, когда он обошел машину и встал рядом с ней. — Эти деревья растут прямо на крыше — и кажется, что дом живой. Деревья, а еще эти вьющиеся растения… Что это? Дикий виноград, наверное. Совсем как волосы у человека. Я никогда не думала, что дом может быть живым.

— А кто-то, кажется, еще сегодня ненавидел Рим…

— Не обижайся. — Она дотронулась до его рукава. — У меня было просто плохое настроение, и ты знаешь почему…

— Знаю, — он улыбнулся. — Я рад, что это прошло.

— Кока-кола для синьорины, — сказал Габриэле метрдотелю, подоспевшему к их столику со списком вин. — Синьорина не пьет спиртного, поэтому даже не пытайтесь ее уговорить…

— Вы не обидитесь? — спросила Вероника, поднимая глаза на пожилого степенного итальянца, который сразу же расхохотался. — Я в самом деле никогда не пью спиртного. Понимаете, от него портится кожа…

— А синьорина ни в коем случае не может себе позволить разочаровать свою публику, — подхватил Габриэле. — Популярность обязывает человека обращать внимание даже на такие мелочи, как цвет кожи… — Он сделал значительную паузу и посмотрел на Веронику — ее лицо было серьезным, только губы едва заметно подрагивали, — потом пояснил в ответ на вопрошающий взгляд метрдотеля: — Синьорина только сегодня прилетела из Лос-Анджелеса — в последний момент она все-таки решила отложить все дела и отозвалась на наше приглашение. Мы невероятно рады и польщены. Участие синьорины в нашем фильме — огромная честь для киностудии.

Метрдотель некоторое время смотрел на Габриэле, лицо которого было столь же серьезно, сколь серьезен был его тон, потом с любопытством уставился на Веронику. Та, в свою очередь, одарила его лучезарнейшей из улыбок, достойной кинозвезды мирового масштаба.

— Вода для моего чудовища — Джимми тоже не пьет спиртного, хоть он и не играет в кино, — невозмутимо продолжал Габриэле, указывая на волкодава, смирно сидящего около стола. — Только ни в коем случае не минеральная — у него от нее колики. И скажите, чтобы принесли для него подстилку — у вас каменный пол, он может застудить кости. Я же буду пить… Как ты думаешь, Джимми, что я буду пить? — он склонился над собакой, которая сразу же лизнула его в нос. — Конечно, я буду пить красное «Фраскати», — решил он. — Хорошее вино: изготовлено в лучших традициях виноделия и прекрасно выдержано. Немного крепковато, правда, но вполне приемлемо в небольших дозах.

— Он в самом деле подумал, что я голливудская звезда, — сказала Вероника со смехом, когда метр отошел от их столика. — Он теперь будет выяснять, кто я такая.

— Пусть себе выясняет. Голливуд далеко… А если спросит у меня, как тебя зовут, я скажу, что великая актриса решила на этот раз сняться под псевдонимом, поэтому ее имя не имеет никакого значения.

— Но всех больших звезд знают в лицо, — возразила Вероника. — Не говори мне, что у вас не показывают голливудские фильмы.

Габриэле приподнял брови в притворном недоумении.

— Неужели ты не знаешь, Вероника, что у настоящего актера новое лицо в каждом фильме? — полушутливо-полусерьезно заметил он. — Он как бы рождается заново вместе с новым сюжетом… — Габриэле внезапно умолк — его осенила какая-то мысль. Он с интересом посмотрел на Веронику. — А ведь твое имя и значит «настоящая» по-итальянски! По крайней мере, первая часть твоего имени: «vero» — «vera», настоящая. Я знаю, имя «Вероника» происходит из греческого и значит в переводе «та, что приносит победу». И твои родители скорее всего вложили в него этот смысл. Но я предпочитаю истолковывать твое имя по-итальянски — ты не против?

Вероника улыбнулась.

— Мои родители имели в виду как раз то, что сказал ты, — ответила она. — Точнее, моя мама. Это мама назвала меня так. Она потом сказала мне, что дала мне это имя специально — она сказала, что хочет, чтобы у меня в жизни все было по-настоящему… Я, честно говоря, не совсем понимаю, что именно мама под этим подразумевала. — Вероника говорила задумчиво, теребя в руках салфетку. — Мне кажется, если человек рождается на свет, у него и так все должно быть по-настоящему — а разве может быть иначе? Наверное, мама хотела сказать этим что-то еще — что бы то ни было, это наверняка что-то хорошее.

— Твоя мама говорит по-итальянски?

— Да, и очень хорошо. Это она научила меня итальянскому. Но я забыла тебе сказать, моя мама была актрисой. Это, правда, было очень давно, еще до того, как родилась я. Она потом перестала сниматься. Кстати, последний мамин фильм снимался в Риме. Этот фильм получил несколько «Оскаров», а маме присудили «Оскара» за лучшую женскую роль. И что же ты думаешь? Она даже не поехала на церемонию вручения!

— Но почему?

Вероника пожала плечами.

— Она говорит, что кинематограф больше не интересовал ее, а слава была ей абсолютно безразлична. Я просто не в состоянии этого понять. Как можно пренебречь славой, когда ты достиг такого большого успеха?

— В самом деле странно. — Габриэле покачал головой. — И сколько же ей было лет, когда она перестала сниматься?

— Около двадцати. Да, ровно двадцать. Это было двадцать пять лет назад, за год до моего рождения. Она начала сниматься очень рано, с шестнадцати лет.

Габриэле задумчиво вертел в руках пачку сигарет.

— Начала сниматься в шестнадцать лет, в двадцать получила «Оскара» и после этого бросила кино, — медленно проговорил он. — Действительно трудно поверить… Но знаешь что? Во всем этом, по-моему, есть какая-то логика. Карьера твой мамы закончилась в Риме, а твоя начинается в Риме. — Он улыбнулся. — Думаю, твоей маме будет приятно узнать, что ты пошла по ее стопам.

Официант принес напитки и меню, и они занялись выбором ужина.

— Может, я выберу за тебя? — предложил Габриэле, заметив, что Вероника в нерешительности перечитывает меню. — Или у тебя все-таки есть какие-нибудь предпочтения?

Она подняла глаза от меню и улыбнулась.

— У меня есть одно предпочтение, — ответила она. — Но это очень странное предпочтение, Габриэле.

— Что-нибудь не здешнее? Если это какое-нибудь европейское или американское блюдо, скажи — они приготовят его для тебя. Или это что-то совсем необычное?

— Это самое что ни на есть обычное блюдо, Габриэле, и самое что ни на есть итальянское. Это верх от пиццы. От самой традиционной итальянской пиццы — от той, что с помидорами, моццареллой и базиликом. Она называется «Маргерита», если не ошибаюсь. Понимаешь, мне нравится в пицце только верх — я ничего не могу с собой поделать…

— А ведь ты была права, — сказал Габриэле, прибавляя еще одно основание от пиццы к аккуратной стопке на краю стола. — Мне всегда нравилась пицца, но я никак не мог понять, что именно мне в ней нравится. То есть я и не задумывался над этим — я был уверен, что она мне нравится целиком… А оказывается, это все из-за верха. Тесто во всех пиццах одинаковое, от теста только полнеешь, а вкуса мало. Удивительно, как я не додумался до этого раньше.

Вероника сняла ножом и вилкой кусочек расплавленной моццареллы со своей пиццы.

— Мой отец называет это извращением, — сказала она. — Он считает, тому, кто изобрел пиццу, лучше знать, какие в ней должны быть ингредиенты. А тесто — это основа для всякой пиццы. Без теста это уже не пицца, а…

— А верх от пиццы.

— Вот именно, — рассмеялась она. — Конечно, папа говорит это в шутку — ему все равно, ем я пиццу целиком или только верх от пиццы, или верх от чего-нибудь еще, лишь бы я ела. Папе всегда кажется, что я ем слишком мало…

— Мне тоже так кажется, — заметил он, глядя на ее худые плечи и хрупкую шею.

— В самом деле, Габриэле? Я, по-твоему, слишком худая?

Она задала этот вопрос таким серьезным тоном, что он не смог сдержать улыбку.

— Ты скорее хрупкая, Вероника, чем худая, — ответил он. — У тебя мелкая кость, поэтому ты не выглядишь костлявой, хоть ты и худощава… Что вовсе не означает, что ты бы смотрелась хуже, если бы была чуть полнее.

Она сделала несколько жадных глотков из своего бокала, потом посмотрела на него.

— А… твоя героиня, Габриэле? Она хрупкая, или, как это называется, в теле?

— Я не знаю, Вероника, сколько весит моя героиня, и, честное слово, не знаю объема ее талии и бедер, — отшутился он. — Измерять ее параметры, по-моему, не входит в мою компетенцию — это уже дело костюмера, точнее, портного…