Час исповеди. Почти документальные истории - Евгений Панов

Вот Чубик, командир Смольникова, стал начальником группы в Технико-эксплуатационной части, ТЭЧ. Это должность капитанская. Так что Чубик достиг заветной цели… и потолка. Еще лет семь будет он носить на плечах четыре звезды. А потом поедет в Чернигов, утешаясь тем, что на парадном мундире его, который он, скорее всего, больше никогда не наденет, сияет майорская звезда. И будет майор запаса Чубик ловить в Десне рыбу и продавать в киоске газеты.

Двухгодичники – 2

В середине мая командир полка поздравил его перед строем с 27-летием. Он бежал к начальству рысью, как бегают, впрочем, почти все, кроме майоров и офицеров в годах.

Он украинец. Хохлы легко и прочно приживаются в армии. Они, как давно известно, службисты. В чем тут дело? В том ли, что они – при хозяйстве, при вышестоящем пане-начальнике, и в то же время сами какие-никакие, а паны-начальники? Или они видят в службе надежную не скудеющую кормушку?

Вот и двухгодичнику Смушко служба нравится. Привез в гарнизон всю семью, даже тещу, хозяйством обзавелся, лодкой, мотороллером.

Мой сосед по дому Елисеев, год проживший и прослуживший со Смушко бок о бок, говорит о нем так. Как специалист – отличный. Лучший, пожалуй, радист в полку. Как человек… Лучше промолчать. Примеры? Пожалуйста. Елисеев с Захаровым, свои, двухгодичники, делали приставку к телевизору, чтобы брать Финляндию. Что-то не получалось, пошли к Смушко. Он помочь отказался: не знаю, мол, ребята, не делал, да и нездоровится что-то… Не делал!.. Еще как делал! Кому, однако? Начальнику ТЭЧ, где он работает, замполиту ТЭЧ, секретарю комсомольской организации полка.

Или еще… Как-то раз в ТЭЧ командир полка что-то такое заметил. Приказал Смушко это самое устранить, но не прибавил, что доложить о выполнении. Наутро драит Смушко сапоги на крыльце. Минут десять драит. Куда идешь? К комполка иду, доложить, что устранил.

Мнение Елисеева: выслуживается Смушко и вообще лучше дела с ним не иметь – продаст.

Служить ему осталось два месяца. Вроде бы хочет остаться в кадрах, написал рапорт. Ну что ж, репутация хорошая есть, поплавок – есть и охота, главное, есть – что же не служить?

И вдруг – ошеломительная новость. Отказ. Что такое?! Недавно еще с трудом вырывались двухгодичники, мне самому множество советов перед уходом в армию давали, о кознях рассказывали, как стелют мягко, как запугивают, чуть ли не шантажируют… Считалось: армия в двухгодичниках заинтересована сильно. И вот – отказ.

Смушко стал бороться за погоны. Писал. Ездил в в штаб армии. Позвольте, говорил он. Вот только что вышло новое положение: двухгодичникам разрешено до окончания срока присваивать звание старшего лейтенанта. Разве это не стремление поощрить и заинтересовать? Разве не привлекают нас таким образом в кадры? Разве эту политику нужно понимать по-другому? Разве…

Да, да, говорят ему. Но, знаете ли…

Так что же? Я взысканий не имею. Я не пью. У меня поощрения…

Да, да… Но, знаете ли, сейчас есть мнение, что острая нужда в кадрах с высшим образованием проходит. Так что заинтересовать мы хотим главным образом двухгодичников со средним образованием. Борттехников, например. Нет, не подумайте, мы не собираемся оставаться на уровне вчерашнего дня. Специалистов с высшим образованием будет вообще требоваться все больше и больше, но уже сейчас начинают выпускать инженеров высшие военные училища, не считая академий, и в ближайшие годы инженеров будет достаточно. Не хватает техников, техников остро не хватает! Вы знаете, конечно, что для радиста в полку есть одна – одна! – инженерская должность. В вашем полку эту должность занимает человек, заканчивающий заочно институт. И что же вы думаете, после того, как вас оставят в кадрах, у вас будет право занять его место? Вы согласны служить начальником группы? А куда нам девать своих? Тех, полысевших и растолстевших, сорокалетних старших лейтенантов, начальников групп в эскадрильях, кого нехватка должностей сделала неудачниками?

Я согласен остаться на должности техника. Я согласен написать рапорт, что в течение двух лет я не буду претендовать на должность инженера, – шел на уступки Смушко. Видите ли, отвечали ему. В это трудно поверить. Через полгода вы начнете жаловаться, что вас затирают, не дают расти молодому перспективному специалисту. И вы будете правы. Дело в том, что юридически вы будете иметь право потребовать инженерскую должность, не взирая ни на какие рапорты! Существует приказ министра обороны, согласно которому запрещается использовать инженеров на технических должностях. Это положение не распространяется только на двухгодичников. Мы потому и используем вас, инженеров, в качестве техников, заставляем вас выполнять менее квалифицированную работу, что нам остро не хватает техников, исполнителей, обслуживающего персонала! Но когда вы останетесь в кадрах, мы не сможем оставить вас техником. И даже если вы проявите добрую, так сказать, волю, и действительно не будете от нас ничего требовать, нарушение есть нарушение. Комиссия по проверке кадров – и…

Но откровенность штабистов на Смушко не подействовала. Он продолжал настаивать.

Если уж вы так настаиваете, сказали ему, учтите: в течение долгой еще службы серьезную конкуренцию вам будут составлять выпускники академий, потому что у них высшее военное, а у вас только высшее гражданское образование… Но если наши доводы вас все-таки не убеждают, то… хорошо, мы попробуем подобрать вам место. Но знайте: вам придется ждать, не имея твердых гарантий. Гарантий мы дать не можем, а задержать вас приказом на пару месяцев можем. И еще: место будет не в Европейской части СССР и даже не в цивилизованной части Сибири…

Примерно так рассказывал Смушко о своих попытках стать кадровым военным. Но за суть ручаюсь. Ни сибирская глушь, ни Заполярье, ни Дальний Восток ему не подходили, в июле он уволился и уехал к себе в Калугу.

Осень 1972 года

7 сентября 1972 года

Сентябрьское парное, чуть туманное, не холодное и не теплое утро. Вянет листва, и звезды ночью – совсем осенние. Черным-черно, но это еще не тот сентябрь, когда «леденеют зубы».

Грибная лихорадка. Грибов много, много и хороших. Три дня подряд приносил по корзине. Сейчас лес прочесали, потому что в полку три дня ночных полетов.

Долго не мог понять: почему же так не хочется ходить на зарядку? Наконец, понял: ведь физкультура прекрасным утром должна быть удовольствием, радостью. Но приходишь на стадион, и сразу же начинаются построения, перестроения, проверки, команды, рапорта, окрики. В результате все превращается в подобие строевых упражнений. Даже бежать нужно колонной по три.

Наверно, никакой кислотой не вытравить из меня «гражданскую расхлябанность». Хотя, возможно, я утрирую, и проблема вживания не так уж и страшна.

В четверг и пятницу распилили дрова Захарову и мне. Маханули кубов тринадцать. Дух вон, как говорится.

Притащился на работу, как побитый. Нас было всего двое со Спиридоновым. Неисправность с аккумуляторами на 55—ой машине. Витька на правах начальника ей занялся, а мне пришлось запускать пять вертолетов и бежать на старт. Сижу, как положено, в курилке, и вдруг налетает Осинин. Орет, почему я не машинах, они зарулили! Зарулили? Часа не прошло, а когда это перерыв бывал раньше, чем через два часа? Переход на «сложняк», доразведка погоды, а ты проспал! – кричит «дед». Всыпал он мне, я резвенько побежал.

В субботу – на большой остров. Охота на белые грибы. Именно охота, охота! Коварен белый гриб, хитер. Сегодня его нет, а завтра он уже старый, червивый. Когда он успевает пробиться сквозь вереск, мох, сучья?

Еще же очень хороши в сентябре на Севере вечерние часы.

После окончания лесопильной эпопеи и кражи велосипеда я ходил на ужин часов в семь вечера. Как следует одевался, не торопясь шел в столовую, спокойно ужинал и тихо брел домой. Было ясно и холодно, непередаваемо пахло осенью, красный закат стоял над морем…

Дома растапливал печку, и когда гудение в ней становилось ровным и уверенным, впереди был еще целый вечер. Скоро становилось тепло, что-то говорил или пел приемник, светила лампа, и можно было читать, писать, думать… А если забредал кто-то из своих, кто-то из Валерок – Захаров либо Смольников – можно было вскипятить чайник, достать из «тревожного чемодана» пачку печенья и устроиться у печки, смакуя чай и разговаривая о всякой всячине.

А потом, когда в полночь нужно было идти за водой, уже на пороге поражала ледяная ясность осени.

5 октября 1972 года

Я простудился и получил три дня освобождения. Но выдают зимнее техническое обмундирование, и пришлось идти на склад.

Встретил Харчевского. Он сообщил, что меня собираются послать в командировку в Чкаловскую под Москвой, принимать из ремонта машину. После этого я ног под собой не чуял и часа два глупо улыбался. Сидел дома за столом, а сам был уже и в Чкаловской, и в Москве, и ездил в электричках, и покупал цветы…