Слишком смышленый дурачок - Григорий Константинович Шаргородский

Тут же захотелось огрызнуться. Ведь теперь я точно не дурнее его, но понял, что если сделаю это, то действительно окажусь дурнем. На тесном ушкуе скрыть что-либо очень трудно, и, если не буду острожен, ушкуйники точно заподозрят неладное, и к бесогонам я отправлюсь уже не по собственной воле. А может, вообще не станут заморачиваться и решат дело простым отрезанием головы. Так что поменьше слов и побольше глупости во взгляде. Уподоблюсь-ка я хитрому Кусаке. Эта псина на базаре порой умудрялась получать даже пирожки, когда подползала к залётным торговцам, жалобно скуля и волоча за собой якобы перебитые задние лапы. Старожилы его закидоны знали, и поэтому от них он удирал на всех четырёх конечностях, да с такой скоростью, что не всякий догонит.

Вспомнив хитрого пса, я улыбнулся, чуть подумал и добавил в улыбку придурковатости, а затем посмотрел в глаза Чухони.

— Тьфу ты, — изобразил он плевок, но, как настоящий ушкуйник, не посмел осквернить палубу, тем более плюнуть за борт. — Одно слово — убогий. И как только атаман взял тебя на ушкуй?

Продолжая ворчать, недовольный и мной, и собой, мужик ушёл куда-то на корму. Я же остался стоять на носу, глядя на просторы большого озера. Похоже, у меня появилось новое хобби… не, слово получается какое-то неуклюжее и явно нерусское. Во! Увлечение, страсть! Да, так правильнее будет назвать то, что теперь мне нравится больше всего. Думать и смотреть, смотреть и думать. Говорить тоже очень хочется, чтобы поделиться новыми словами со всем миром, но тут лучше знать меру, а то и вовсе уподобиться тому же Гордею. Немой механик даже во время нападения водяного не удосужился выбраться из железного брюха «Селезня». Он вообще оттуда редко вылезал, потому что свою паровую машину любит куда больше людей, а духота металлической утробы ему милее открытых просторов и свежего воздуха.

Вот уж в чём уподобляться ему я точно не собираюсь. Так что просто стоял на носу ушкуя, который резво двигался вперёд под быстрые хлопки лопастей водяных колёс, и смотрел на окружающее великолепие. И так до самого обеда, благо капитан то ли из жалости, то ли по какой другой причине не погнал меня на корму. Стоял, думал и смотрел. Смотрел и думал обо всём на свете — о Солнце, звёздах и Земле, в смысле планете. Впервые поверил в то, что говорил нам на уроках в церковной школе батюшка Никодим. Раньше как-то не верилось, что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот. Да и как она могла быть круглой? Мы же попадали бы с неё! Более правдивым казалось то, что говорил блаженный Никитка о тверди земной, трёх слонах и ките. Теперь же с необычайной ясностью представил не только Солнечную систему, но и галактику Млечный Путь, о которой нам батюшка, кстати, никогда не рассказывал.

Всё было настолько необъятно-пугающим, что даже закружилась голова. Помог перезвон обеденного колокола, да и желудок так заурчал, что распугал все досужие размышления.

Чухоня хоть и не был семи пядей во лбу, но на ушкуе заменить его было бы очень сложно. За штурвал не становился и в машинное отделение не совался, но всё, что нужно делать на палубе, делал очень быстро и качественно. И, что самое главное, неплохо кашеварил. Места под палубой и так было очень мало, поэтому кухня с железной печкой находилась на корме. Уже на подходе я почувствовал очень приятные запахи. Обычно первым туда прибегал Осип, а сейчас, получается, я. Чухоня, всё ещё недовольный моим странным поведением, шмякнул в глубокую жестяную миску изрядное количество каши с салом и протянул мне. От залётной и совершенно непонятной мысли, что это, конечно, не мишленовский уровень, я отмахнулся даже с каким-то раздражением.

Не едали мы ваших мышиленов, мне и чухонская кашка очень даже в радость. Дома кормили куда хуже и в основном остывшими да подсохшими остатками того, что подавали в тётушкином трактире. Впрочем, кузены ели то же самое. А учитывая, что тётушкин трактир — ещё тот клоповник, переход на ушкуй в плане питания был оценён мною по достоинству.

Я взял протянутую тарелку и тут словно получил первое реальное подтверждение, что в меня действительно кто-то вселился. Прямо бешеный бес какой-то! А всё потому, что я начал заглатывать кашу с невероятной скоростью, практически не пережёвывая. Словно боров какой. Видел однажды, как они жрут. И только замерев с не донесённой до цели ложкой и полным ртом каши, осознал, что я всегда так ел, точнее жрал. Почему же теперь мне это кажется странным и неестественным? Возможно, потому, что вспомнил, как чинно и не спеша едят те же дядька Захар и Данила?

С трудом проглотив кашу, я почувствовал на себя насторожённый взгляд Чухони, так что пришлось продолжить в прежнем духе. Впрочем, это было не так уж сложно — едва расслабился, как снова проснулся прожорливый зверь, причём не вселившийся, а тот, который жил во мне с рождения. Тарелка быстро опустела. К этому времени как раз подошёл капитан и, получив свою порцию, уселся за столиком у борта. Он как-то странно посмотрел на меня, и я осознал, что моя компания явно не улучшает ему и без того не очень хороший аппетит. Проблему решил Чухоня. Он заполнил ещё одну миску, воткнул в кашу ложку и протянул мне. Обрадоваться я не успел, потому что старый ушкуйник строго сказал:

— Отнеси Гордею и не вздумай приложиться к чужому. Вернёшься, и я отдам тебе порцию Осипки.

В первый момент я хотел возмутиться, затем понял, что не поймут. Даже простое «хорошо» показалось мне лишним, поэтому просто кивнул.

В тёмное Гордеево царство спускался с некоей опаской, при этом костеря себя за необоснованные опасения. Раньше я здесь не бывал. Гордею, который на палубу выбирался крайне редко, еду относил Осипка. Да и вообще, кузен являлся эдаким поводырём для туповатого родственника. Практически все приказы от капитана ко мне приходили через двоюродного братца, который чуть ли не на пальцах объяснял, что нужно брать и куда тащить. Теперь понятно, почему так напряглись ушкуйники. Они просто не знали, как теперь вести себя со мной. Надеюсь, успешный эксперимент с переносом тарелки каши немного их успокоит. Обдумывая это, я ещё больше уверился в том, что не нужно показывать, насколько поумнел. Ничем хорошим это не закончится.

Несмотря на все мои опасения, внизу оказалось не только не страшно, но даже не очень темно.