Слишком смышленый дурачок - Григорий Константинович Шаргородский

тельце. Больно не было, но оцепенел так, что даже Боженьке помолиться не смог. Чудище почти сожрало меня, но тут послышался рёв куда страшнее прежнего. Теперь уже завыла вцепившаяся в меня тварь. Задёргалась. Её потащило обратно, тварь старалась не выпустить меня из своих похожих на плети рук, уволакивая за собой. Тот, неведомый, дёрнул этого страшного сильнее и вырвал из него какую-то светящуюся искорку. Чудище обмякло, как тряпка, а затем начало растекаться чёрной жижей, облеплявшей меня, словно грязь. Стало очень страшно, а опосля всё завертелось, как на карусели, куда меня водила тётушка вместе со своими сынками. Мне на той дьявольской крутилке стало худо, а сейчас и подавно. Хорошо, что проснулся, пусть и не до конца, вот теперича и думай, что делать. А думать я не люблю. Лучше полежу тихонько. Может, всё как-то обойдётся само собой.

Не обошлось. Меня тут же начали тормошить и о чём-то спрашивать:

— Стёпка, Стёпка! Ты живой?! Вот же взял на свою голову дурачка. Стёпка!

Обычно, когда меня называли дурачком, я даже не обижался. Ну а что такого? Дурачок и есть. Все, кого знаю, куда умнее меня, так чего ж тогда пыжиться и доказывать, что не глупый? Но сейчас почему-то задело. Почему-то захотелось сказать дядьке, что сам он дурак, но с капитаном так нельзя. Да и хороший он, хоть и строгий. А ещё жуть какой крикливый.

— Живой я, дядька Захар, живой. — Ответ явно устроил капитана, и он перестал меня тормошить.

Я попытался пошевелиться и почувствовал, что живым быть не так сладко, как хотелось бы. Понял, что лежу, уткнувшись лицом в палубу, а голова болит, словно по ней веслом шарахнули.

— Вот дурень, прости господи, — ругнулся капитан, но было видно, как сильно он обрадовался тому, что его непутёвый матрос таки не издох. И тут же у дядьки Захара появились другие заботы.

— А где Осип? Кто видел Осипку?! — заорал капитан и добавил чуть тише, но я его услышал: — Вот бедовая семейка. Зачем только связался?

На корабле начали перекликаться, и через минуту стало понятно, что Осипки нигде нету. Опечалиться бы такой вести, родич всё-таки, но почему-то не печалилось. И вообще я чувствовал себя очень странно. Мыслей в голову набилось, как пчёл в улей, и все они так же тревожно гудели. Никогда там столько не водилось. Частенько я застывал, глядючи на тучки. Благостно было и легко, а сейчас тяжко и суетно. В голове постоянно появлялись какие-то незнакомые слова и новая информация. Вот опять! Сроду не слыхивал такого заковыристого словца. Хотя, может, и слышал, но пропускал мимо ушей и знать не знал, что оно означает. Сейчас же знаю, а ещё уверен, что смогу вставить к месту и не насмешить никого.

Этой самой информации было неожиданно много. Мысли, словно репей, цеплялись ко всему непонятному. Раньше ежели не понимал чего, то и бес с ним. Зачем морочить головушку? А сейчас всё странное манит, как свечка мушку. Например, почему я лежу лицом вниз, а шишка у меня на затылке?

Только подумал о ней, как рука сама потянулась. Ещё с минуту пялился на запачканные кровью пальцы. Как это я умудрился так удариться? И обо что? Или меня кто-то стукнул? Причём сзади! Там ведь как раз Осипка и стоял!

Да, братец не сильно меня жаловал, но чтобы попытаться живота лишить… Мысли забегали ещё шустрее, но при этом легко, а не как раньше — лениво и нехотя. Память вообще превратилась из мутного пруда, в котором оброненную вещь не сразу и нашаришь, в чистый ручей, где каждый камешек виден и взять можно именно то, что нужно. Начали вспоминаться странные взгляды Осипки, бросаемые на меня в последние дни. Да и вообще зачем он согласился просить за меня дядьку Захара? Раньше ведь говорил, что такого дурня не то что на ушкуй не возьмут, даже в гнилую лодку не пустят, сорную речную траву тягать. А потом вдруг и капитана уговорил в ватажку принять, и обидно обзываться перестал.

Я чувствовал, что вот-вот нащупаю верную мысль и пойму причину непонятного поведения двоюродного братца, но тут дядька Захар встряхнул меня сильнее, вызвав вспышку боли в голове, и куда-то убежал. Вставать по-прежнему не хотелось, но отлежаться не получилось, потому что тут же меня грубо пнули под рёбра.

— Чего расселси, дурак? Все корячатся, а он дрыхнуть удумал!

Подняв голову, я увидел нависшего надо мной Чухоню. Умом старый, но всё ещё крепкий ушкуйник тоже не особо блистал, так что дураками были мы оба. Непонятно откуда взявшийся гнев, одновременно и напугавший меня, и придавший сил, заставил вскочить. Теперь уже я нависал над невысоким матросом. Кулаки невольно сжались, но тут же разжались обратно.

Что это? Может, в меня вселился демон и толкает на то, чтобы ударить Чухоню? Впрочем, ушкуйника, прошедшего через такие приключения, что даже подумать страшно, испугать не так-то просто. Ума в нём не то что палаты, и чуланчика не наберётся, но отваги старик имел с избытком. Я ещё раз испугался, потому что следом за гневом накатила гордыня оттого, что мыслей у меня теперича поболе, чем у него дури. А ведь отец Никодим предупреждал, что гнев и гордыня — два наипервейших греха.

Чухоня как-то странно хмыкнул и заорал:

— Чего пялишься?! Хватай багор и помогай колесо чистить, лягуха ты речная!

Смотри ты, раньше он меня береговой крысой называл, а теперь повысил до лягухи, как обзывал Осипку.

Осипка! Я уже и забыл о пропавшем невесть куда кузене… Кузене? А, понятно, так у французов называют двоюродных братьев. Только где та Франция, а где Стёпка-дурачок? Или уже не дурачок? Вона чего теперь знаю!

Мысли опять заскакали, как кузнечики в банке, которых мы с Петрухой ловили прошлым летом. Понять бы ещё, зачем это делали.

Голова кружиться уже перестала, да и вообще я чувствовал себя вполне сносно, поэтому подхватил валявшийся на палубе картуз и побежал к специальным зажимам, где рядами были выставлены острые багры. Остальная команда уже вовсю шуровала этими штуками, освобождая правое гребное колесо от навязших на нём водорослей.

Справились быстро, и остававшийся за штурвалом кормчий дал полный ход. Радость от уже нечаянного спасения он выразил громким гудком, заглушившим даже первые хлопки лопастей по воде.

— Ты чего дудишь, бестолочь?! — вызверился дядька Захар, как только стих звон в ушах от громкого сигнала. — Мало тебе водяного, хочешь ещё какую нечисть приманить?

Пока работали, все лишние мысли вылетели из головы