Летчик и ведьма - Татьяна Рябинина

Разумеется, та устроила истерику, грозила пойти к директору. К Валерии Ильиничне в итоге я пошла сама — превентивно.

«Ох, Рита, тут палка о двух концах, — сказала та. — Пустить на самотек — может случиться непоправимое. Влезть — точно так же девчонке можно жизнь сломать. Не знаешь, что хуже. Будем надеяться, что мать хоть и сучка, но все же прижмет своему муженьку хвост».

Маша тем временем подружилась с Кешей, который помогал ей готовиться к экзаменам, а Мирский — видимо, назло, закрутил с ее подружкой Вербицкой. Они были бы отличной парой, Маша и Кеша, но что поделать, не искрило. Она была влюблена в Мирского, а Кешка все так же в меня. За эти два года я хорошо успела его узнать, и даже легкое сожаление иногда пробегало — что мы вот так не совпали во времени. В нем уже пробивалась взрослая мудрость, которая и в зрелом возрасте приходит далеко не ко всем. А еще в нем было настоящее мужское желание помогать, заботиться, защищать.

Повезет кому-то, думала я. Жаль, что не мне. И жаль, что у Мишки, который на полтора десятка лет старше Кеши, эти качества на минималках.

Когда Маша в свой восемнадцатый день рождения переехала в квартиру покойного отца, я выдохнула с облегчением. Оказалось, что он еще и денег ей оставил прилично. Хватило бы поступить на платное в мед, но она готовилась как черт и прошла на бюджет. Я гордилась ею так, будто она была моей… ну не дочерью, конечно, но младшей сестрой как минимум.

Пожалуй, больше всего я беспокоилась, как бы ее не сбила с плана любовь-морковь, потому что с Мирским они с младшешкольного этапа все-таки перешли на вполне взрослый. Был там у них какой-то спор — что Маша хорошо сдаст математику, и она выиграла. Деталей я не знала, но после этого все у них и завертелось. Надежду давало лишь то, что амбициозные перфекционисты вряд ли пустили бы по звезде завоеванные возможности ради чувств.

А Кешка на выпускном признался мне в любви. Озвучил то, что и так было очевидно. Очень такой взрослый красавчик — куда делся смешной пацан-клоун? Я даже растерялась немного и пробормотала что-то невнятное про разницу в возрасте.

— Разница скоро нивелируется, — очень серьезно возразил он.

— Я… у меня есть… мужчина.

Я даже не знала, как это сформулировать. Мишка — он вообще мне кто? Четвертый год встречаемся. Не муж, не жених. Бойфренд? Фу!

— Маргарита… Ивановна, — он посмотрел мне в глаза так, что стало жарко. — Я просто хочу, чтобы вы знали. Только и всего.

Я промолчала — потому что не представляла, что ответить. Нет, это было не смешно ни разу. И снова шевельнулась досада. Как там у Талькова? Несвоевременность — вечная драма*.

Ничего, это все-таки выпускной. Больше не увидимся. Все пройдет у него. Поступит в институт, встретит ровесницу, влюбится. Может, иногда будет вспоминать меня с ностальгией: а вот в школе мне биологичка нравилась.

И все же несколько дней я была под впечатлением. В голове крутились попеременно песня Талькова и та мелодия, под которую танцевали. Такая светлая-светлая грусть о том, что могло бы быть, но никогда не случится. А потом мы с Мишкой поехали в отпуск, и новые впечатления оттеснили эти мысли куда-то сначала на задний план, затем и вовсе в архив.

Осенью мне дали руководство — пятый класс. С ними было интересно. Мишка даже иногда сердился, что я уделяю своим «деткам», по его мнению, слишком много времени. С Машей мы созванивались, но почти не виделись. Она училась как проклятая, с головой окунувшись во все «прелести» первого курса мединститута — самой настоящей школы выживания в джунглях. С удивлением я узнала, что они с Севкой живут вместе. Промолчала, но про себя подумала, что зря — слишком рано.

А может, это просто говорила во мне банальная бабская зависть? Мы-то с Мишкой так и подвисли на встречах два-три раза в неделю, не двигаясь дальше.

Ну так я и была самой банальной бабой, которая хочет семью и детей. Но почему-то дела вид, что мне и так хорошо.

* * *

*Слова из песни Игоря Талькова «Летний дождь»

Глава 7

Кеший

Наверно, я бы пережил прощание с Марго гораздо тяжелее, если бы не поступление, которое отожрало максимум внутреннего ресурса. Оборачиваясь потом назад, я не мог понять, какой черт мне ворожил. По всем объективным показателям поступить не должен был. Но поступил.

Боялся даже не за ЕГЭ, потому что сдал хорошо. Лучше, чем рассчитывал. Смешно сказать, то, что я помогал Машке с физикой и математикой, в итоге помогло и мне самому. Репет репетом, но проработал я вместе с ней все от и до. Гораздо страшнее была ВЛЭК — врачебно-летная экспертная комиссия.

Процесс я изучил со всей дотошностью — перечитал всевозможные статьи и форумы, замучил до полусмерти бабушку, обошел предварительно всех необходимых врачей, чтобы заранее знать, с чем столкнусь. Один сбор пакета всевозможных справок и анализов занял почти месяц. К счастью, в академии отменили сдачу физкультурных нормативов. Это меня не пугало но тоже лишнее время и нервы.

Последним в списке шел окулист, которого я как раз боялся больше всего. Десятую строчку таблицы левым глазом видел нечетко. Ноль девять — это уже не единица. Ответил, конечно, уверенно, не ошибся, но аппарат, сука, меня спалил. Ну и анамнез детский тоже сыграл не в мою пользу.

— Ну и что мне с тобой делать? — спросил врач, пожилой и строгий, похожий на английского сквайра. — Может, в штурманы пойдешь? Или в диспетчеры?

Я только вздохнул горестно.

— Очень хочешь летать?

— Да-а-а! — простонал, как будто уже умирал.

— Давай так. Я подпишу, но ты клянешься мамой, что до следующей комиссии сделаешь коррекцию. Все равно ко мне придешь, так что не отмажешься. И учти, после коррекции иногда восстанавливается острота зрения, но страдают другие функции. И тогда придется все равно идти в штурманы.

— Клянусь! — я сжал руки на груди. И получил заветное «годен».

После этого профотбор: тесты и беседа с психологом — показался полной ерундой. Тем более я и к нему готовился целый год, читая нужную справочную литературу и репетируя