На краю времени, на пороге мира - Анна Клименко

Миртс взревела, попыталась вырваться – но это было равносильно тому, как если бы запутавшийся в паутине мотылек попробовал обрести свободу.

О, да, Магистр Закрытого города не торопился разить ее своими страшными заклятьями. Ему было достаточно лишь подать сигнал своим верным слугам, чтобы захватить в плен молодую и еще слабую n’tahe…

Единственное, что удалось Миртс – так это цапнуть за руку неосторожного мага. Брызнула кровь, хрустнуло запястье, и она с мрачным удовлетворением подумала, что этот человек вряд ли когда будет владеть рукой, как раньше…

– Ах ты, дрянь!

Чувствительный пинок в живот. И еще. А затем – тишина, страшная, мертвая. Казалось, маги даже дышать перестали.

Миртс увидела, как над ней склоняется магистр.

– Я приношу извинения за доставленное неудобство, – его голос прошелестел сухой листвой, гонимой ветром.

– Ты… ты… – от ярости вампиресса даже не нашлась, что и ответить. Но затем все-таки выдавила, – ты убил Норла!!! Будь ты проклят!

Магистр улыбнулся.

– Благородная госпожа опоздала со своими проклятиями на шесть столетий.

И, повернувшись к затихшим магам, обронил:

– В подвал Малой башни ее. В зверинец.

Не церемонясь, люди потащили Миртс прочь. Магистр Золий молча наблюдал за происходящим; на миг взгляды его и пойманной вампирессы скрестились. И Миртс поняла, что не успокоится, пока не посчитается с этим чудовищем… За того, кого любила более всего на свете. А еще она заметила, что глаза у Магистра вовсе не серые и поблекшие. Они были яркими, как два озерца под летним небом.

Глава 2

Тень Императора

Геллер ничуть не удивился, когда две рыжеволосые красотки вновь пришли к нему. Похожие друг на друга, как две капли воды, они неторопливо вошли в распахнутую дверь, немного помедлили у порога, держась за руки и внимательно рассматривая приговоренного к смерти.

– Он нас все равно видит, – тихо сказала та, что была справа.

– И это странно, – добавила та, что подбоченясь, стояла слева, – похоже, Миральда и в самом деле была ему дорога.

Геллер с трудом приподнялся на кучке мокрой соломы, что последние дни заменяла ему постель.

– Зачем вы пришли?

Девушки одновременно пожали точеными плечами, такими же, как у той… Он так и не смог забыть ее, зеленоглазую ведьму с длинными серебряными локонами.

– Гло, скажи ему, – одна красавица прошлась по камере, делая вид, что внимательно разглядывает каменную кладку стен.

– Хорошо, Эсвендил. Ты, как всегда, оставляешь мне самое тяжелое.

Память, затуманенная болью, медленно прояснялась.

«Кажется, ее звали Глорис», – устало подумал Геллер, – «вторая – Эсвендил. А третья…»

Глорис подошла и присела на корточки рядом с ним. Ее ладонь невесомо легла на лоб, и Геллеру показалось, что на лицо повеяло теплом. В сыром и затхлом воздухе каменного мешка поплыл аромат разогретой на солнце молодой хвои… Но тут силы покинули его окончательно, локоть соскользнул, и он стукнулся затылком о каменный пол.

– Что вы хотите от меня? – прохрипел он, – зачем вы здесь теперь?!!

Бледные губы Глорис тронула мягкая, добрая улыбка.

– Мы только хотели сказать тебе, Геллер… Помнишь, в первый раз, когда мы приходили к сестре, ты услышал, что можешь погибнуть от руки своего повелителя? Так вот… Мы хотим, чтобы ты знал – не мы накликали на тебя беду. Духи вообще не могут менять судьбы живых, уж поверь… Но духи умеют прорицать грядущее. И тогда мы видели твою судьбу также ясно, как будто она была написана в твоих глазах, вся, целиком.

– Слишком длинно, Глорис, – Эсвендил сложила руки на груди, и Геллер подумал, что ее запястья, пальцы – такие же совершенные, как у Миральды.

– Просто знай, что не мы виноваты в том, что с тобой стряслось, – едва слышно шепнула Глорис.

– Я это и так знаю, – пробурчал Геллер, – лучше… скажите, что с Миральдой?

– Тебе лучше этого не знать, – твердо сказала Глорис.

Дыхание ледяным комом застряло в горле. Ну, раз так – то и ему больше нечего делать в этом странном мирке.

– Она…

– Нет. Если бы она была мертва, то пришла бы к тебе вместе с нами, – Эсвендил опустилась на колени в изголовье, – но она перестала быть… человеком, Геллер. А мы – мы теперь будем очень долго ждать ее…

– А у тебя есть сын, рожденный нашей сестренкой, – как бы между прочим, заметила Глорис, – он жив и здоров, растет себе помаленьку…

Геллер молчал. Он просто не знал, что и сказать. Задавать вопросы – глупо. Радоваться?.. Радоваться можно было бы рядом с ними, но не здесь, в грязной, зловонной камере смертника.

Потом, собравшись с силами, он улыбнулся двум призракам.

– Спасибо. Вы… на самом деле утешили меня.

Эсвендил молча наклонилась и поцеловала его в лоб. Глорис проделала то же самое… А затем обе девушки начали медленно таять, становясь все прозрачнее и прозрачнее.

Геллер покосился на дверь – конечно же, она была закрыта.

«У меня есть сын», – неторопливо подумал он, словно пробуя эту мысль на вкус, – «Плод нашей короткой любви. Жаль, что не увижу…»

Он закрыл глаза. Следовало бы собраться с силами, чтобы поутру подняться на ноги, исповедаться жрецу Хаттара Всеобъемлющего и с высоко поднятой головой пройти свой последний путь.

…С каждым шагом приближалась грань жизни – по воле судьбы воплотившаяся в эшафот. Толпа, жадная до зрелищ, накатывала волнами. Резали слух крики, свист, улюлюканье. И, во имя Хаттара – почему? Ведь его, командора, тень Императора Квентиса, любили. Так отчего же теперь столько радости в глазах черни? И откуда такое нечеловеческое желание увидеть, как командору Геллеру Накори отсекут голову?!!

А наверху – почерневшее, набрякшее тяжелыми тучами осеннее небо. Он вдруг вспомнил, как перед несостоявшейся битвой с дэйлор вышел ночью из шатра и точно так же смотрел на обитель Хаттара, пытаясь понять… Да что понимать-то? Еще тогда он нашел ответ. Небо совершенно в себе самом, и ему нет дела до букашек, копошащихся на покровах Атхены, Матери-земли. Только глупцы или сумасшедшие могут верить в то, что Хаттар явит справедливость, и праведники будут возвышены, а недостойные наказаны.

Геллер невольно остановился, и тут же получил весьма ощутимый укол копьем между лопаток.

– Пошел, пошел!

Толпа, притихшая было, снова заволновалась. Нищий оборванец, не удержавшись, кубарем полетел под ноги копейщику и вмиг распрощался с жизнью, пригвожденный к булыжной мостовой.

Геллер равнодушно отвернулся. Как странно – все ближе и ближе сады Небесные, а ему вроде как все равно. Только холодное любопытство: а каково это, умереть не в честном бою, а от руки палача?

До помоста, обитого черным, оставались каких-нибудь два десятка шагов, и было хорошо видно, как коренастый палач, натянув колпак, шлифует лезвие топора.

С неба начали срываться редкие капли дождя.

Если бы только не были связаны руки! Тогда… попытаться вырвать оружие у зазевавшегося солдата, и… нет, бежать он вряд ли смог бы – но умер бы, как воин. С оружием в руках. То, о чем он так просил императора Квентиса Доброго… Геллер невольно содрогнулся; воспоминания захлестывали его, грозя погрести рассудок под грудой цветных осколков жизни.

– Почему, Геллер? Почему? – голос властелина дрожал под серыми сводами темницы, – мы вместе росли. Ты… ты был единственным человеком, кому я действительно доверял! И ты хотел моей смерти?!! Почему?

Геллер молчал. Как можно объяснить поступки, совершенные не от разума, но от сердца? Да и нужно ли теперь объяснять, что под дланью императора сломалась, как подточенное болезнью деревце, хрупкая жизнь девушки… которая была его сестрой?

– Ты будешь казнен, – сухо сказал властелин, – если есть последнее желание, говори сейчас.

– Мне хотелось бы умереть, как подобает воину. С оружием в руках. Иного желания у меня нет.

Император приподнял брови. Может быть, он ожидал мольбы о помиловании?. Затем… Покачал головой.

– Нет, Геллер. Ты служил мне верно, но вина твоя велика. Твою глупую голову отрубит палач – в назидание остальным.

Эшафот уже заслонял собой площадь.

Как черная птица, распростертыми крыльями обнявшая серое, хнычущее небо.

Слишком близко… Геллер поднял голову и огляделся.

Император наблюдал за казнью с балкона, окруженный прихлебателями. Не будет ничего удивительного в том, если через пару лет кто-нибудь из этих аристократов подсыплет владыке яда в бокал или засадит кинжал в спину. Но это случится позже… Когда уделом самого Геллера будет ничто.

Ему показалось, что император улыбается. Правда, уже в следующее мгновение Геллер одернул себя; это ведь обман зрения. Не более того.

И все же… Один и тот же вопрос назойливой мухой стукался о стенки черепа: отчего столько злой радости написано на лицах алларенцев?