Длань - Алексей Юрьевич Ханыкин

она такая, волшебная, — продолжил второй, — дядька её нашёл в гнезде волков, и она умеет превращаться?

— В кого превращаться?

— Ну, в волков этих. Будет ему теперь дом сторожить, дядьке, пока он в лес ходит.

— Дурак ты, — вмешался третий мальчишка, — не волки гнёзда вьют, а птицы. Волки яму копают и спят в ней.

— Тогда она яму в доме дядьки раскопает?

Танзи посмотрела в сторону мальчишек, и те, испугавшись, спрятались за углом, а ещё через мгновение понеслись прочь. Девочка вздохнула. Теперь она начала прислушиваться к знакомому голосу Петра. Тот стоял рядом с небольшим деревянным мостиком через реку и разговаривал с женщиной:

— Она какая-то странная, — сказала незнакомка.

— Я думаю, её родителей утащил волк или ещё кто похуже, а девочка спаслась чудом… — Пётр посмотрел на Танзи и заговорил чуть тише: — Посмотри, она, кажется, несколько дней ничего не ела.

— Ртов у нас и без этого хватает, — всё так же громко ответила женщина. — Хворост принёс, как заказывали?

— Ещё не весь, обожди, отдохну и донесу твою часть, Рыбачка.

— Давай-давай, Лесничок.

Стараясь вслушиваться в речь людей, которые разговаривали так громко, что и подслушивать тайком не пришлось бы, Танзи всё-таки добралась до дома Петра. Он мало чем отличался от других, и, похоже, все лачуги в деревне были выполнены на один лад. Открыв старую, но крепкую дверь, она вошла в полумрак. Весь дом состоял из одной большой комнаты, углы которой были закрыты либо старыми пустыми и полу гнилыми шкафами, либо самодельными перегородками из шкуры животных, чьи основы, прибитые к колам, были вкопаны в землю. У ближайшего угла, огороженная большой конструкцией из старого шкафа и навеса, стояла кровать. На деревянное основание была щедро настелена солома, крытая сверху шкурой. Подушка из этого интерьера выбивалась своей натуральностью: её явно делал в городе какой-то мастер, а Пётр, скорее всего, купил. Не думая ни о чём, Танзи упала на кровать и погрузилась в долгожданный крепкий сон.

* * *

К жизни в деревне Танзи привыкла быстро. Пётр каждый день уходил в лес, собирая жителям хворост для вечернего костра (у него в доме был небольшой камин) и выходил на охоту с несколькими мужчинами. Сам Пётр говорил, что очень хорошо понимает повадки животных, а потому знает, когда на них можно выйти охотиться и как подойти, чтобы не спугнуть. Возвращался он только к вечеру, когда солнце успевало почти полностью скрыться за горизонтом.

Девочка тем временем старалась чем-нибудь помочь по дому: навести порядок, принести чистой воды или перестелить сено. Пётр уступил Танзи возможность спать на кровати, а сам, быстро раскопав себе под рост ямку рядом, занял её. Ему было явно неудобно, и ночами он часто ворочался, отчего под утро сено было разбросано по половине дома, и Танзи всякий раз бережно складывала его на место.

Она старалась вспомнить, что же случилось с ней в лесу, но получалось это с трудом. Чем дольше она сидела, вспоминая события последних дней, тем сильнее её окутывал страх.

Иногда она выходила из дому поиграть с детьми, но из всех забав, которые те знали, были либо догонялки, либо прятки. Они всегда старались умчаться в лес, куда Танзи боялась идти. Как только её окружали деревья, голова начинала звенеть, как колокольчик, нагоняя неописуемый ужас. Потому дети не всегда хотели с ней играть и избегали её, как избегали общения с ней и другие жители поселения. Пока в этом не появлялось нужды, они делали вид, что девочки вовсе не существует, и лишь иногда с неохотой подходили, чтобы она передала Петру какие-то слова по возвращении.

Но Танзи не жаловалась. Ей было комфортно проживать день за днём, пока на пятые сутки её пребывания не случилась беда, потянувшая за собой череду ужасных событий.

В этот день Пётр отправился с тремя мужчинами на охоту, и все предвкушали, что они придут с уймой мяса и шкур.

Но пришли они лишь с вестью, что в лесу начался пожар. Уже скоро нещадное пламя можно было увидеть из деревни, и оно не спешило останавливаться. С каждым мгновением оно подступало всё ближе к поселению, и все поспешили к ручью черпать воду и готовиться к неравной схватке с пламенем. Танзи в тот день велели спрятаться в доме, но девочка не послушала. Она понимала, что после пожара жители упрекнут её, потому что она не помогла. Взяв расколотую бадью, найденную на задворках хижины, Танзи поспешила к ручью.

В это время пожар уже подошёл к деревне, и даже дышать удавалось с трудом. Люди бегали с водой к деревьям и траве, обливали и бежали обратно. Их потуги мало чем помогали. Танзи зачерпнула немного воды и поспешила вперёд. С каждым её шагом воды в бадье оставалось всё меньше: она стремительно утекала через щели, и за девочкой тянулся длинный след. Ей крикнули держаться от огня подальше, но Танзи не послушалась. Закрыв рукой большую дыру, она побежала дальше. Где-то поблизости затрещал обугленный ствол, закричали люди. Кто-то окликнул Танзи. Прямо перед ней обрушились чёрные остатки сгоревшего дерева, и девочка упала. Лицо пылало, дышать было трудно, и с каждым вдохом внутрь проникало нещадное пламя, сжигая её изнутри. Захрипев, она попятилась.

Этот день она вспоминала с ужасом. Не только потому, что тогда она чуть опять не погибла, но и потому, что многие в тот день лишились домов. Лес, живой и могучий, которого она боялась, стал ещё более пугающим, чёрным и безжизненным. Среди жителей стала ходить молва, что их лес стал похож на Проклятые земли из легенд о Первых богах.

Через день после пожара в деревню приехал торговец. Он гордо кричал своё имя: Дентерро, а затем с ещё большей гордостью зачитывал длинную фамилию: Петер Вальтхед Ульберт Липтицх. Для поселения, едва пережившего пожар, у него было очень много вещей — от старых табуретов до провизии, в которой так все нуждались. Цены были низкими, и в придачу он предлагал обменять старые вещи на прекрасные монеты. И, сочувствуя жителям, подарил самым щедрым покупателям настойку из Тифенона — «для успокоения».

Дентерро уехал так же спешно, как и приехал. Он клялся, что вскоре вернётся к ним, как только