СТРАНА ТЕРПИМОСТИ (СССР, 1951–1980 годы) - Светлана Ермолаева

Зимой Ксюша каталась возле дома с горки на «снегурках», прикрученных кожаными веревочками к валенкам. Тогда она написала первый свой стишок про Ленина: Когда был Вова маленький, коньки одел на валенки, скатился с горки вниз, его раздался визг. Надеясь на похвалу, громко рассказала родителям. Оба родителя замахали руками и закричали: – Не смей никому никогда больше рассказывать эту чушь про великого Ленина. Забудь! Ксюша ушла в сад, прислонилась к холодному дереву и заплакала горькими слезами от обиды на родителей.

Как-то она попала в гости к двум отличницам, сестрам-близнецам. Обе были чистенькие, аккуратненькие и симпатичные. Ксеня опрятностью не отличалась: воротничок и манжеты у нее не всегда были чистые. На столе, где сестры делали уроки, лежало большое толстое стекло, и стояла настольная лампа. Ксеня впервые в жизни почувствовала себя неловко, не зная, куда девать руки с не очень чистыми ногтями. Наконец засунула их в карманы фартука. Может, тогда она поняла, что у детей бывают разные родители. У отличниц они были состоятельными. Так сказала о них Ксенина мама.

Ксеня делала уроки на кухонном столе, и у нее не было лампы. У них не было своего дома, а была чужая квартира в полуподвале. И мама готовила еду на керосинке, которая и летом, и зимой стояла на улице. Зимы были не холодные, и мама была молодая и здоровая. Ксене тоже пришлось научиться разогревать обед на керосинке, она рано стала самостоятельной. Зимой комнату и кухню обогревала русская печь, занимавшая полкухни. Приготовленная на ней еда была очень вкусной, особенно Ксеня любила слизывать сливки с замороженного молока, которое разогревалось в алюминиевой чашке на печи. На керосинке же еда припахивала керосином. Иногда и зимой, когда не хватало дров, использовали опять же керосинку.

Изредка родители ходили в кино на последний сеанс и вынужденно брали с собой дочь. Она боялась оставаться дома одна. Отец, проходя мимо контролера с билетами, прятал ее под зимнее пальто. Она запомнила фильмы «Тарзан» и «Мост Ватерлоо». Когда героиня погибала, отец закрывал ей ладонью глаза.

В Минусинске они прожили около трех лет, и тихий, деревянный, изредка каменный городок с пыльными, сонными улицами незаметно сделался родным Ксене. Но кто бы стал ее спрашивать, хочет она или нет уехать отсюда навсегда. В один день родители собрались и сорвались с места. Долго плыли на пароходе по реке Енисей, долго и нудно, как показалось Ксене. Она устала глядеть на воду и качаться стоя, сидя и лёжа.

КРАСНОЯРСК, столица сибирского края

1955 год. Они остановились в большом городе, столице Сибири. Родители опять сняли тесную комнатенку с хозяйской мебелью в подвале на окраине города. Зато во дворе была большая клумба, огороженная кирпичами, и на ней росли красивые цветы. Они назывались так нежно: анютины глазки.

Ах, как любила Ксеня глазеть на них, заходя то с одной, то с другой стороны. Но цветы эти зорко стерегла злая бабка, которой они принадлежали. «Так всегда, – думала Ксеня, – у меня ничего, а у нее – анютины глазки». Может, тогда, любуясь цветами издали, впервые она поняла сердцем, а не умом, что не все справедливо в этом мире. Бабка запретила ей даже подходить к клумбе: а вдруг эта девчонка сорвет цветок. А девчонка всего-навсего благоговела перед красотой. Но бабкин запрет разозлил ее.

Поздним вечером она выскользнула из дому и, беспрестанно оглядываясь, тенью шмыгнула к клумбе. Сорвала один цветок, другой… Сунула их под майку. Ведь и дома она не могла открыто полюбоваться ими. Да так и уснула – с цветами на груди. Когда проснулась, первым делом вспомнила вчерашнее. Достала из-под майки цветы. Держала их на ладошке – увядшие, тусклые, мертвые… Так жалко стало смотреть на них. «Никогда больше не буду рвать цветы», – решила Ксеня.

…А потом бабка во дворе бегала вокруг клумбы и поносила всех грязными ругательствами. Она растила цветы на продажу. А мать больно дергала Ксеню за ухо – она не успела спрятать «анютины глазки» – и кричала: «Не тронь чужое, не тронь чужое!..» А Ксеня не понимала, почему цветы чужие. Ведь они такие красивые… Нельзя же людям запретить смотреть на небо, на деревья. Больше во дворе ничего интересного не было. И «чужие цветы» разонравились Ксене: она обходила клумбу стороной.

В Красноярске у отца было много родственников: две родные сестры и двоюродные сестры и братья. По выходным родители часто бывали у них в гостях. Почти все много пили, кроме тети Лизы в Коркино. Когда приезжали в Коркино, и дома была младшая дочь тети Лизы четырнадцатилетняя Рита, Ксеня мучила ее стихами, которых она знала огромное множество наизусть, особенно ей нравились сказки Пушкина. Она гордилась, что двоюродная сестренка восхищалась ее памятью. Но долго Ритка не выдерживала: – Ой, у меня уже все в голове перепуталось. Пойдем лучше на Енисей купаться! Но она редко оставалась с Риткой, родители, зная ее хулиганские выходки, держали ее под присмотром и возили с собой по родственникам. Ксене застолья взрослых не нравились, ей было скучно. Если везло, и ей удавалось найти книжку, она пряталась в укромное место и читала. Но книг почти ни у кого не было, все родственники были простыми деревенскими людьми, почти неграмотными, смыслом их жизни была работа, праздности они не знали. Тогда она начинала ныть: – Ну, поехали домой… Чем действовала родителям на нервы. Они бы не брали ее с собой, но дома оставлять одну опасались.

Как-то они гостили на острове у друга отца. Взрослые сидели за столом, выпивали и ели. Ксюша маялась от скуки. Она вышла во двор, на цепи сидела большая собака и смотрела на девочку. Она, долго не раздумывая, подошла к собаке и стала гладить ее по голове. В это время на крыльце появился хозяин дома. Увидев сцену, он окаменел от страха, попятился в дом, появился снова уже с отцом. Отец громким шепотом стал звать Ксеню: – Доча, доча, иди ко мне, только не делай резких движений, тихонько отойди от собаки… Ксеня опустила руку и стала пятиться к крыльцу. Хозяин налетел на нее, как коршун, схватил в охапку и прыгнул на крыльцо. Собака зашлась громким лаем и стала рваться с цепи. – Ну, слава Богу! Успел! Они вошли в дом. Как выяснилось, пес был волкодавом, охотился с хозяином на волков, был злой и неуправляемый, никого никогда не подпускал к себе, кроме хозяина. – Отчаянная у тебя дочка! Тарзан мог напасть на нее. Чудо, что он не сделал этого. Наверное, растерялся, – мужчина захохотал, и все заулыбались, радуясь, что не случилось страшное. Ксеня тоже непонимающе улыбалась: она любила собак и не ожидала от них ничего плохого.

Вокруг Красноярска была настоящая сибирская тайга. Обычно они выезжали туда семьями на машинах. Уму непостижимо, сколько там было ягод и грибов. Малина, смородина, брусника, костяника, земляника… У матери хватало терпения собирать ягоды, чтобы варить варенье на зиму. Взрослые шумели, перекликались, Ксене это не нравилось. Она любила тишину, уединение, пенье птиц, таинственные шорохи, писки каких-то мелких зверушек. Леса она не боялась и старалась побыстрее оторваться от компании. По соснам и елям прыгало множество пушистых белок. Ксеня обожала собирать грибы. Их было такое множество, что ей казалось: грибы сами лезут на глаза. Она срезала ножичком, как научил отец, гриб, а другой уже поглядывал на нее. Крупные белые грибы, цари грибного царства, боровики, подосиновики, подберезовики, маслята, лисички, рыжики. Почти все грибы стояли, гордо выпрямившись, лишь маслята зарывались под мох и нужно было еще поискать их маслянистые коричневые шляпки. Грибы потом жарили, солили, особенно Ксюша любила соленые маслята в сметане.

Как-то они набрели на кедр: высоченный, прямой и могучий, тоже царь среди сосновых деревьев. Взрослым удалось сбить несколько шишек. До чего вкусны оказались молочные ядрышки! Попадались и невысокие деревья с орехом фундуком, они висели пучками по три штуки на ветках. Щедра на дары сибирская тайга! Много чудес было в ее чащобах! Один раз Ксеня даже зайчишку увидела. Косой пролетел мимо нее, прижав от страха уши. А весной все пригорки перед лесом были усыпаны оранжевыми жарками, розовыми саранками и нежносиреневыми кукушкиными слезками. А ландыши? А незабудки? А колокольчики?

Найдете мои бренные останки,Но не в квартире, – на цветущем луге.Цвести там будут родины саранки,И среди них прилягут мои руки.К земле прильнет устало мое телоНе для того, чтобы набраться силы.Оно с землей сравняться захотело,Войти в нее и раствориться в милой…Хочу лежатьНа безымянном луге…И пусть сквозь прах саранки розовеют.И там молчать о боли, о разлуке…Ведь там страданья смысла не имеют…

Вдруг ближе к осени родители снова засобирались, складывая вещи в два чемодана и большой фанерный ящик. В этот раз Ксеня обрадовано засуетилась и тоже засобиралась, сама не зная, куда, аккуратно и заботливо укладывая свою любимую куклу и ее одежки в картонную коробку. Она даже не заплакала, когда отец выбросил на помойку старого плюшевого мишку с оторванным ухом и без левого глаза-пуговки, так ей хотелось никогда больше не видеть этот двор, эту злую бабку и «чужие анютины глазки». Хотя ей так нравилось, засыпая, поглаживать мягкий плюшевый бок…