Семь сувениров - Светлана Еремеева

отыскать выключатель. Ничего, напоминающего выключатель не обнаружилось. Краснов оторвался от двери и с осторожностью стал продвигаться вперед, проводя руками по обеим стенам коридора. Он чувствовал, что стены были покрыты небольшими кусками бумаги, но не мог понять, что это было – старые обои или попросту листы газет или журналов, которыми раньше оклеивали стены перед ремонтом. Послышался звук смартфона. Николай порылся в кармане, нажал на зеленую клавишу.

– Николай? – раздался голос Василисы.

– Да… – тихо ответил Краснов.

– Вы на месте?

– Да.

– Совсем забыла сказать… Не удивляйтесь. В квартире ничего не убирали со дня смерти отца… Мы пытались, конечно… Но у нас ничего не получилось… Решили все пока оставить как есть.

– Понимаю, – прошептал Краснов.

– Вы в порядке? – настороженно спросила Василиса.

– Все хорошо… Только не могу найти выключатель.

– Он у самой входной двери слева.

Василиса затихла на мгновение. Было слышно, как за ее окном проплывали катера. Гиды рассказывали историю Спаса на Крови и Екатерининского канала.

– Может мне приехать? – спросила она обеспокоенным голосом. – С вами точно все хорошо?

Краснов как раз вернулся к двери, нащупал выключатель и зажег свет. Он с настороженностью осматривался вокруг себя. То, что было наклеено на стены, оказалось огромной фреской, состоящей из множества фотографий, вырезанных из журналов и газет перестроечного и раннего постсоветского периодов. Со стен смотрели знаменитости 1990-х годов: Горбачев, Ельцин, Дудаев, Хасбулатов, Собчак, Невзоров, Галина Старовойтова… Краснову померещилось, что он слышит отдаленный голос Горбачева, выступающего с трибуны съезда советов народных депутатов, послышались голоса в зале, вот кто-то бренчал граненым стаканом, полилась вода… Краснову померещилась замедленная интонация академика Сахарова, вот он стоит на трибуне и говорит о личной ответственности, о сложившейся в стране парадоксальной ситуации «двоевластия правительства и народа», а депутаты тихо посмеиваются над ним… Откуда-то долетел голос Виктора Цоя: Когда твоя девушка больна… твоя девушка больна… твоя девушка больна… больна… больна… Краснов медленно шел по коридору и не отрывал взгляда от этих эфемерных фресок из старой пожелтевшей бумаги.

– Так мне приехать? – переспросила Василиса. Краснов совсем забыл, что она оставалась на связи.

– Нет… Василиса, спасибо. Ничего не нужно. Я только что включил свет. Попробую сам во всем разобраться.

– Хорошо. Я позвоню позже.

Он убрал телефон и попытался открыть первую дверь, которая была ближе всех к прихожей. Сначала замок не поддавался. Николай опустил ручку вниз, опустил еще раз. Наконец, со скрипом и скрежетом, дверь приоткрылась. Краснов нерешительно вошел в просторную комнату, в которой практически не было мебели. У противоположной стены стоял небольшой книжный шкаф, недалеко от него распластался темно-синий диван, в полуметре от которого возвышался торшер в скандинавском стиле. Краснов узнал эту комнату. Здесь нашли мертвого Волкова спустя три дня после его смерти. Николай видел фотографию, сделанную экспертами на месте обнаружения тела писателя.

Краснов подошел сначала к дивану, внимательно осмотрел его. С поверхности на пол соскользнул клетчатый плед. Под пледом он разглядел краешек белой чашки с золотым ободком. Недалеко от нее, на полу, лежала чайная ложка. Краснов сел на корточки и потянулся к чашке. Только он дотронулся до ободка и хотел приподнять краешек пледа, как с оглушительным грохотом со шкафа стали, одна за другой, падать книги. Николай вскочил на ноги и хотел было выйти из комнаты, но остановился и стал внимательно смотреть, как книги с книжной полки падали на пол. Это непрерывное движение и звук падающих книг напомнили ему то ли о горном водопаде, то ли о лавине. Книги как вода или снег летели вниз. Казалось, они все не заканчивались и не заканчивались. Там попросту не могло быть столько книг, – подумал Краснов. Он сделал над собой усилие и пошел прямо к шкафу. По мере того как он подходил, звук затихал. Когда он оказался у самой полки, обрушение книг прекратилось. Было слышно, только как неизвестно откуда медленно падали и разбивались неизвестно обо что капли воды. Николай опустил глаза и разглядел на полу всего пять или семь книг. Он согнулся и поднял одну из них.

Это были «Москва – Петушки» Венедикта Ерофеева. Краснов открыл наугад одну из страниц. На ней было нарисовано купе поезда… окно… на столе перед окном стоял стакан и бутылка «Зубровки»… и тут из самой середины этой небольшой книги выпала стопка старых желтых листов. Николай поднял листы, прошел к дивану и сел на него. Он услышал, как под ногой звякнула чашка, она упала и покатилась под диван. Но Краснов не обращал на этот звук никакого внимания. Он раскрыл листы и стал внимательно читать.

«Довожу до вашего сведения, – было написано ровным каллиграфическим почерком, – что за последний месяц нам удалось взорвать три православные церкви, четыре лютеранские и католические часовни и одну мечеть… На месте одного католического собора недалеко от Выборга по моему распоряжению был открыт военный склад… Вы часто упрекаете меня в чрезмерном усердии на этом поприще… Но уверяю вас, Михаил Иванович, если мы не будем вытравлять из людей остатки религиозности, их, рано или поздно, потянет обратно. Религия – это опиум… Один из самых мощных и самых устойчивых… А что может быть более притягательным для людей, как не опиум в сочетании с красотой? Дом божий – самое прекрасное, что за века было создано человеком. Только строя на месте этих прекрасных памятников бесформенные здания с самым тривиальным предназначением, мы сможем выбить религии почву из-под ног… Мы сможем заставить людей забыть о Боге… А с помощью замещения прекрасного на безобразное мы заставим людей полюбить это новое время – с его новыми ценностями… Мы сможем внушить, что уродливое – не менее прекрасно, чем Красота… Поверьте… на месте колченогих складов и бассейнов они все еще видят прекрасные фасады, фрески, статуи и витражи разрушенных или десакрализированных церквей… мои речи помогают им верить в это… И немало лет пройдет, прежде чем они заметят подлог… Но будет поздно, Михаил Иванович, будет поздно…»

Откуда-то из глубины квартиры часы пробили восемь. Краснов встал, сложил письмо, крепко сжал его в кулаке и направился к двери. Он опять продвигался по коридору, который уводил вглубь старинной квартиры – поворачивал, изгибался, вел по кругу. Николай остановился у следующей двери и приоткрыл ее. Из окна комнаты, завешенного темной занавеской, лился тускловатый свет. Краснов разглядел в помещении множество книжных шкафов и полок. На полу, стульях, стремянках, на огромном письменном столе – повсюду лежали книги, толстые тетради, стопки бумаг, простые карандаши, шариковые ручки, стержни от ручек. В самом центре стола Краснов разглядел старую печатную машинку. В машинку была заправлена бумага с копиркой. Николай приблизился к столу, посмотрел на заправленный лист…