Укрощая хаос - Бен Гэлли

зубами, думая об этой несправедливости, но, засунув треснувшее навершие костыля под мышку, она виновато поблагодарила душекрадов за подобное скудоумие. Им нужно было только одно: души. Бесчисленное множество раз она находила кошельки и перстни, брошенные рядом с окровавленной одеждой, словно для убийц они представляли такую же ценность, как доска или кусок папируса. Хелес думала о том, какой жизнь была в древности, когда разбойники забирали либо деньги, либо жизнь, но не то и другое одновременно. Теперь же им была нужна только жизнь.

Общество, в котором убийство остается безнаказанным, перестает быть обществом.

Превращая свой гнев в силу, которая приводила в движение ноги, Хелес увеличила скорость. Она старалась держаться в тени – и для прохлады, и ради скрытности. Ее костыль негромко постукивал по песку. Шум, который раньше казался таким далеким, усиливался, хотя она была готова поклясться, что ни на шаг не приблизилась к башням.

Если оживленный центр Аракса был бушующим огнем, то Просторы – разбросанными в стороны тлеющими углями. Кое-где – например, там, где она находилась сейчас, – виднелись обугленные балки и пепел. В других местах они все еще тлели, изо всех сил стараясь гореть так же, как центр города. Хелес это радовало: людные, залитые светом улицы даже в Араксе были менее опасными, чем темные и пустые.

Прижавшись плечом к стене здания, Хелес выглянула за угол. В дальнем конце пустынной улицы шумела толпа, окрашенная во все цвета радуги. У домов, которые стояли на пути к ней, сидели нищие. Опустив головы и поставив руки на колени, они протягивали за милостыней ладони или перевернутые шляпы. На нескольких из них виднелись порезы и синяки, как у нее, но не такие многочисленные. Некоторые из них были покрашены белым пеплом – в Просторах это был знак полной нищеты. Такие нищие обычно долго не жили: их либо забирали душекрады, либо сами нищие продавали себя в рабство, чтобы освободиться от мук, вызванных возрастом, голодом и болезнями. Один человек положил свою шляпу на песок; его пепельно-серые руки скручивали кусок бечевки и смазывали его темно-желтым жиром. Это сальная свеча, которую он зажжет ночью; она покажет душекрадам, что он не будет сопротивляться. Хелес заставила свое измученное тело двигаться дальше, тяжело опираясь на костыль. Он застонал от возмущения. Первый нищий – тот, который был занят свечой – мельком взглянул на нее. Затем он бросил на нее еще один взгляд, и его глаза раскрылись от удивления: он заметил кровь и синяки под мешковиной. На его лице отобразилось что-то вроде сочувствия. Он перевел взгляд на свечу и спокойно отложил ее в сторону, не доведя работу до конца. Когда Хелес добралась до людной улицы, свеча все еще лежала рядом с ним.

От шума у нее закружилась голова. Хелес ненадолго остановилась, чтобы перевести дух, и, прислонившись к колонне, смотрела на то, как мимо нее несется людской поток. Половина улицы текла в одну сторону, половина – в другую, а по краям движение было неуверенным, поток образовывал водовороты рядом с яркими навесами и витринами. Голоса сливались в монотонный гул; его иногда нарушал звон колокольчиков – торговцы звонили в них каждый раз, когда заключали сделку. Возможно, невысокие здания пропускали на улицу больше света, а может, все дело было в больных глазах Хелес, но ей показалось, что здесь толпы более яркие и живые, чем в самом городе.

Вывески рекламировали товары на старом аркийском и на общем языке; кроме того, здесь встречались иероглифы, которых Хелес никогда не видела – их изобрели кочевники, более древние, чем сама империя. Здесь реже встречались призраки, что свидетельствовало о бедности местных жителей, но животных было в избытке. Сквозь толпу прокладывали себе путь всадники, ехавшие верхом на скарабеях, коровах, многоножках и ослах. Некоторые животные тянули за собой телеги; сидевшие на этих телегах торговцы зазывали покупателей, размахивая мисками с орехами или свертками шелка. Хелес сделала глубокий вдох, и ее больной нос обожгли ароматы пряностей. Она поморщилась. Ветер принес незнакомые ей запахи, и впервые за много лет она почувствовала себя чужестранкой в своем родном городе.

Хелес проследила взглядом за длинноногим насекомым, которое пробиралось сквозь толпу, возвышаясь над ней футов на девять. У животного был блестящий зеленый панцирь и высокая куполообразная голова, а круто изогнутые ноги заканчивались острыми когтями. Насекомое о чем-то щебетало самому себе, безмятежно ступая по мостовой. На нем сидела обычная девочка в одежде из переливающегося шелка. Прищурившись и высоко задрав нос, она равнодушно взирала на то, что творится вокруг. Поводья она держала небрежно, перебросив их на одну сторону. Хелес никогда не видела ничего подобного.

Она следила за животным и его всадницей до тех пор, пока не заметила между двумя киосками колоду. Жажда заставила Хелес забыть обо всем; не успела она опомниться, как уже захромала к колоде, высунув язык.

На секунду она задержала взгляд на мутной воде, на маслянистой пленке на ее поверхности, на тину и на плававшие в ней соломинки; воспитание остановило ее. Тощий, горчично-желтый кабан, лакавший воду из дальнего конца колоды, с подозрением покосился на нее, но она видела лишь то, как ходит взад-вперед его язык между острыми клыками. Жажда победила, и Нилит опустила свое лицо в воду.

Вода оказалась теплой, и от нее воняло животными, но Хелес все равно пила ее и едва не захлебнулась, прежде чем подняла голову. Ее потрескавшиеся губы и рана на лбу снова заныли, но она заставила себя набрать воду в ладони и начала промывать раны – настолько, насколько позволяла боль.

– Эй! – крикнул кто-то у нее за спиной. – Вода для животных, а не для попрошаек!

Хелес повернулась к человеку и постаралась изобразить себя как можно более недовольной и опасной. Ее собеседником оказался светлокожий мужчина в тюрбане. В руке он держал веревку, конец которой был обмотан вокруг шеи кабана. Человек заметил яд в ее взгляде и надулся.

– Кто сказал, что я попрошайка? – прохрипела Хелес.

– Вы только посмотрите на нее! Твоя грязь смешивается с питьевой водой. Кто знает, чем ты больна?

Изложив свою точку зрения, он потянул за веревку; кабан, похоже, был недоволен, что ему помешали пить, но все-таки пошел прочь вслед за хозяином.

Хелес пила до тех пор, пока у нее не заболел живот, а затем снова поднялась на ноги и оперлась на костыль. Ее внешний вид и вопли мужчины в тюрбане привлекли внимание людей: торговцы внимательно следили за ней, скривившись от отвращения, а наемники, стоявшие на противоположной стороне улицы, показывали на нее. Ей было пора уходить.

Она шла час, а может, и больше. Поначалу стражники следовали за ней, но им платили за то, чтобы они охраняли только часть улицы, поэтому они быстро потеряли к ней интерес.

Просторы не изменились, не стали ни выше, ни ближе к вечной тени города. Толпы то увеличивались, то растворялись в небольших кварталах. Кто-то был более дружелюбным, кто-то – менее. На перекрестках Хелес заметила людей, взгляды которых летали над толпой. На нее они смотрели чуть дольше, чем на других, и от этого ей стало неуютно. Эти люди были похожи на соколов, которые наблюдают за семейством кроликов и подмечают, кто из них ранен, кто хромает, кто молодой, а кто старый.

Кое-где, на более широких улицах, у белокаменных складов, стоящих на черных мраморных колоннах, вспыхивали беспорядки. Стоявшие в длинных очередях рассерженные горожане с ведрами и бочками проклинали людей в бурых капюшонах, которые прятались за рядами наемников. Крик стоял такой, что расслышать что-то было невозможно, но никситов Хелес узнала сразу. Очереди у колодцев Никса и складов часто возникали на окраинах города, но тут, похоже, происходило что-то более серьезное. Хелес сразу поняла, что здесь зарождается бунт.

Она подошла к ближайшему складу, пытаясь расслышать жалобы в потоке проклятий. На широких ступенях склада собралось человек сорок; они теснили наемников, которые выстроили стену из щитов. Собравшиеся были самого разного вида, от слуг и работников до купцов. На полдороге от стражников к двери два никсита размахивали руками, тщетно призывая людей успокоиться и проявить понимание.

– Как он мог