Пионеры Вселенной - Герман Нагаев

– Садись, чего думать-то, – повернувшись, крикнул извозчик, – конь добрый, авось ускачем.

– Да, да, конечно, – растерянно пролепетал Стрешнев, отстегивая полость.

Незнакомец юркнул в санки, вдавил голову в плечи.

Извозчик свернул в переулок и, ослабив вожжи, гикнул.

Незнакомец схватил руку Стрешнева и, гулко дыша, заговорил:

– Благодарю вас, господин учитель! Нет слов, как благодарю.

– Ну что вы, что вы, – смутился Стрешнев, – если все обойдется – я буду рад!

Извозчик, не спрашивая дорогу, петляя, гнал по незнакомым переулкам, пока не выехал на глухую и темную улицу. Там, осадив жеребца, он обернулся к седокам и подмигнул:

– Ну, кажись, ушли… теперь не догонят.

– Сердечное вам спасибо, – с одышкой сказал незнакомец. – Вы храбрый человек. Вот вам на водку.

– Благодарствую. Только я и так бы… Куда же теперь?

– Если можно, еще квартала два, и я сойду.

– С нашим удовольствием! – понимающе усмехнулся извозчик и показал жеребцу кнут. – Но, но, оглядывайся!

Снова снежные комья застучали по железному передку.

– Стой! Стой! Осади! – послышалось из темноты. Жеребец остановился. Пред ним с поднятыми руками стоял усатый городовой.

Не успели седоки сообразить, что случилось, как из-под арки каменного дома вышел, гремя шашкой, высокий пристав в длинной шинели с меховым воротником. Приблизясь к саням, он взял под козырек:

– Куда изволите ехать?

– В ее императорского величества Марии Александровны женскую классическую гимназию, на заседание совета, – отчеканил Стрешнев.

Пристав вгляделся в форменную шинель Стрешнева и снова поднес руку к козырьку:

– Прошу прощения, господа, но именем закона прошу освободить извозчика для доставки в часть государственного преступника.

– Извольте, если это необходимо, – сказал Стрешнев и первым вышел из саней. Незнакомец последовал за ним.

Пристав махнул рукой, и двое полицейских вывели из ворот молодого человека с русой, как у Стрешнева, бородкой. Полицейские посадили его в санки и сели по бокам. Городовой встал сзади.

– Трогай! – приказал пристав.

Ямщик взмахнул кнутом, и жеребец помчался.

«Что же будет с нами?» – подумал Стрешнев, взглянув на случайного товарища, потом на пристава. Но тот молча приложил руку к козырьку и широким шагом пошел во двор.

– Идемте, идемте скорей, – прошептал незнакомец и потянул Стрешнева. – Идемте, пока они не одумались.

Они пробежали несколько переулков и остановились у глухой каменной ограды.

– Здесь кладбище. Сюда едва ли придут, – задыхаясь, сказал незнакомец. – Уж не знаю, как и благодарить вас. Ведь вырвались из пасти крокодила.

– Да, а вот тот несчастный!..

– Ужасно! Это наш товарищ. Прекраснейший человек.

– Неужели? А он даже не взглянул на вас.

– Благороднейшая личность. О, вы о нем еще услышите!

– А вы?.. Впрочем, я забываюсь… Однако мы вместе прошли через испытание… Вы революционер?

– Да, и этим горжусь!

– Я тоже душой с вами… и даже более того, – смущенно заговорил Стрешнев. – Я рад, что встретил вас, и мне крайне необходимо посоветоваться.

Незнакомец внимательно осмотрел улицу, прислушался:

– Здесь ни души. Говорите.

– Я шел к одному человеку, чтобы предупредить его. Правда, не знаю, может, он и не причастен…

– Дело касается взрыва в Зимнем? – нетерпеливо перебил незнакомец.

– Да. Я хотел предупредить… Но может, небезопасно к нему идти?

– Именно! Вы видите сами, что творится. В городе облавы. Может, его уже взяли, а за их квартирой следят.

– Что же делать?

– Доверьтесь мне, дорогой друг. Если не смогу сам, так наши люди предупредят.

Стрешнев приблизился к самому уху незнакомца:

– В одной семье, где бывают высокопоставленные лица, я слышал про динамит, найденный у арестованных, что в крепости.

– Да, да, так что же?

– Установлено, что он кустарного производства, – будут искать мастерскую… А мой друг…

– Вы говорите о Максиме?

– Как? Вы знаете?

– Да, знаю, спасибо! Вы настоящий друг и благороднейший человек. Надо спешить! Дайте мне пожать вашу руку. Вот так. Прощайте! Все будет сделано. Да хранит вас бог!

Незнакомец поклонился и скрылся в глухом переулке.

3

Комнату наполняли взволнованные, тревожные звуки бетховенской Лунной сонаты.

Девушка в темном глухом платье играла порывисто, нервно. Ее гибкий стан и тонкие руки вздрагивали.

По столице из дома в дом ползли зловещие слухи об арестах студентов, о ночных облавах на социалистов. У всех на устах было модное словечко «террорист», которое влекло и пугало. А от Сергея четвертый день никаких известий…

Лиза, играя, старалась отвлечься от гнетущих мыслей. Она знала, что Сергей симпатизировал революционерам и даже участвовал в кружках и сходках. «Что, если он в беде и не может подать вести?..»

Дверь тихонько приоткрылась, и из-за портьеры выглянуло озабоченное лицо матери.

– Лизонька! Играй потише, папа из собора пришел.

Лиза вздрогнула и закрыла крышку рояля. Мать подошла, ласково обняла за плечи;

– Что с тобой, голубушка? Уж не заболела ли?

– Мне страшно, мама!

– Полно, милая. Теперь уж все страхи позади. Народ успокаивается… Убиенных, говорят, похоронили с почестями, гробы выносили офицеры да генералы. Государь-император, слава богу, жив и невредим… Папа был на молебствии в Исаакиевском соборе. Говорит, народу было – таракану не проползти! А службу служили три митрополита: Санкт-Петербургский, Московский и Киевский.

– Я за Сережу боюсь.

– Да ведь, чай, в гимназии тоже переполох был… До тебя ли ему?.. А вот угомонятся немножко, он и явится. Может, еще сегодня заглянет.

Мать нежно поцеловала Лизу.

– Ну, я пойду, постелю отцу. После молебна хочет часок соснуть…

Оставшись одна, Лиза задумалась и на мгновение представила Сергея. «Неужели с ним случилась беда?»

На улице послышалось завывание ветра. Лиза встрепенулась и подошла к окну. Снизу стекла были разрисованы серебристыми лапами инея. Она приподнялась на цыпочки и, вытянув тонкую шею, посмотрела вниз. Улица была холодна и пустынна. У обледенелого цоколя дома со свистом мела поземка. Лиза почувствовала, как устали икры ног, и, отойдя от окна, села в старенькое кресло.

«Какой-то мудрец сказал: «Человек, стоящий на цыпочках, не может стоять долго». Это верно! А нас заставляют тянуться и даже стоять на цыпочках… Отец – честный, гордый человек, дворянин, а вот разорился и теперь вынужден прислуживаться… Знаю, он не верит в бога и не любит царя, а принужден был пойти в собор и молиться за «счастливое избавление»… Такова жизнь. Кругом лицемерие, ложь, мерзость. Все мы принуждены стоять на цыпочках.

Независимы и свободны те немногие, что бросают вызов царю. Да, это герои! И поразительно, что среди них есть женщины. О, как бы я хотела немного походить на Веру Засулич, она не побоялась выстрелить в одного из главных сатрапов царя… Сережа прав – каждый честный человек должен помогать революционерам, участвовать борьбе с деспотизмом. Мы учим детей. Это благородно. Но ведь мы не можем сказать им правду. Над нами директора, инспектора, попечители… А революционеры призывают бороться за свободу. Жить и трудиться для парода. Как это хорошо. Как прекрасно!»

В передней дважды звякнул колокольчик. «Ой, неужели? Так звонит только он». Лиза подбежала к трюмо, поправила уложенные в коронку золотистые косы и поспешила навстречу гостю.

– Ну вот видишь, Лизонька, я словно чувствовала, что Сергей Андреич придет, – с улыбкой говорила мать, пока Стрешнев раздевался. – Проходите, проходите, пожалуйста. Уж мы тут не знали, что и подумать… Так долго не были.

– Да, да, извините великодушно… Такие события… и не было никакой возможности приехать.

Стрешнев поцеловал руку хозяйке, поздоровался с Лизой и вслед за нею прошел в комнаты.

Екатерина Афанасьевна тотчас разбудила мужа и, пошептавшись с ним, послала тетку Пелагею за хорошим вином, а сама с кухаркой принялась готовить праздничный обед…

Усадив Стрешнева в кресло, Лиза присела рядом:

– Что случилось, Сережа? Я ужасно волнуюсь… Все ли у тебя хорошо?

– Да, Лизок, все слава богу. Однако были происшествия необычайные, о которых в двух словах не расскажешь… Да и, признаюсь, об этом нельзя…

Большие серые ясные глаза Лизы взглянули на него с укором:

– Сережа, как ты можешь?

– Нет, нет, Лизок, – смущенно заговорил Стрешнев, – я так… я знаю, тебе можно доверить любую тайну. Ты умеешь…

– Так что же? Что случилось?

– Нас никто не услышит? – таинственно спросил Стрешнев.

Лиза встала, плотно притворила дверь и села еще ближе:

– Говори, никого нет.

– Это страшная тайна, Лизок, связанная с покушением на государя…

И Сергей, перейдя на шепот, рассказал о своей встрече с Кибальчичем, о ночи, проведенной у него, о разговоре за обедом у Верховских и, наконец, о вчерашнем незнакомце.