Агент «Никто»: из истории «Смерш» - Толстых Евгений Александрович

Телефонный звонок не дал Бауну завершить фразу. Он поднял трубку и почти сразу его лицо вытянулось в гримасу, под которой опытный физиономист Герлиц мгновенно поставил подпись «я так и знал».

- Мне очень жаль, Феликс, но вам не удастся оценить мастерства нашего повара. Час назад в Минске совершено покушение на гауляйтера Белоруссии Кубе. Слава богу, все обошлось, группенфюрер жив, но скандал назревает большой. Конечно, это дело гестапо, но они обязательно найдут причину пнуть в связи с этим абвер. Возвращайтесь в Минск, Феликс. И пусть судьба хранит… нашего фюрера. Выпьем за его здоровье. Хайль Гитлер!

Через час подполковник Герлиц был уже на аэродроме. Но улететь в чреве тяжелого «Дорнье» ему удалось только под утро. Шел сентябрь 1943 года.

Глава третья. Доронин

Минск порадовал Герлица солнечной, безветренной погодой. Встречавший подполковника лейтенант Глюкс первым делом рассказал о произошедшем накануне взрыве. Мина сработала в офицерской столовой, куда на празднование 10-летия прихода фюрера к власти были приглашены командиры армейских частей и подразделений СС, дислоцированных в окрестностях города. 36 человек погибло, многие были ранены. Кубе, которого ждали, в последний момент через адъютанта извинился, что не сможет разделить с соратниками застолье, пожелал всем хорошего вечера. Офицеры отнеслись к этому с пониманием: 56-летний генерал готовился стать отцом, его жена была на последних месяцах беременности. И хотя врачи настойчиво советовали группенфюреру увезти супругу в Берлин, фрау Кубе не соглашалась, утверждая, что ее присутствие, как ничто иное, демонстрирует, кто в этом крае хозяин - немецкие войска или партизаны.

- Он родился в рубашке, - пробормотал вполголоса Герлиц.

- Вы о ком? - спросил лейтенант.

- О группенфюрере. Ведь и тогда, в июле, когда рвануло в театре, он должен был быть на спектакле. Как, впрочем, и я… И на вчерашний банкет я тоже был приглашен… Так не за мной ли это охотятся партизаны, а Кубе здесь ни при чем?

- Ваш юмор внушает оптимизм, но, как мне кажется, вам лучше держаться подальше от господина верховного комиссара. В целях его же безопасности, - парировал Глюкс.

Герлиц чуть заметной улыбкой одобрил шутку.

- Не получится. Мы должны работать на безопасность высших чинов рейха.

- Тогда едем в комиссариат?

- Нет, в деревню.

И машина свернула на шоссе, ведущее к Орше, где в небольшой деревеньке Дубровки с недавних пор квартировала «Абверкоманда 103», переброшенная поближе к линии фронта в связи с неудачами 4-й армии вермахта на участке Красное-Ленино.

Дорогу пылили десятки машин, ползущих в обоих направлениях. К фронту тащили технику и боеприпасы; навстречу, прижимаясь к обочине, пыхтели «санитарки», переполненные ранеными. Время от времени попадались стоящие у края шоссе легкие бронетранспортеры полевой жандармерии, охраняющей дорогу от партизан.

«Конечно, партизаны средь бела дня не осмелятся сунуться на забитую войсками трассу, а вот для русских штурмовиков мы прекрасная цель», - прикинул Герлиц и… заснул.

…На ходу выслушав привычный рапорт дежурного об отсутствии происшествий, Герлиц как бы между прочим хмыкнул: «А минский взрыв - это, конечно, не наше дело…» - и прошел в небольшую комнатку, прозванную сотрудниками «санитарным кабинетом». В этом маленьком помещении, куда с трудом удалось втиснуть стол, обшарпанное кресло и два стула, начальник абверкоманды время от времени ставил подчиненным «служебные клизмы», отнюдь не дававшие поводов для шуток.

Прифронтовая деревня не баловала штаб разведчиков удобствами и радостями быта. Еще в 41-м танковые колонны, шедшие на Москву, из полусотни домов оставили в Дубровках пять или шесть полуразвалившихся избушек. Саперная рота, готовившая домишки к переезду абверкоманды, подлатала их, как могла, понимая, что особенно стараться нечего, все равно через месяц придется переезжать. Фронт на месте не стоял…

- К вам капитан Димсрис, - деликатно постучав в дверь, сообщил дежурный.

- Пусть войдет, - буркнул Герлиц.

Кабинет заполнил своей крупной фигурой молодой военный в слегка примятом пехотном мундире и сверкающих гуталиновым блеском высоких сапогах.

- Хайль Гитлер!

- Здравствуйте, Димсрис. Присаживайтесь. Ждете не меньше суток?

- Да, пришлось спать, не снимая кителя, а утюгами здесь у вас в глуши не богаты.

- Как добрались?

- Шла машина с группой агентов в С-лагерь, пристроился с ними.

- А я, помнится, вас не вызывал, Димсрис.

Капитан Димсрис, офицер «Абвергруппы 113», входившей в структуру «Абверкоманды 103», занимался подбором кадров из числа советских военнопленных для заброски на территорию противника. Группа, имевшая кодовое название «Гирш», находилась в оперативном подчинении 3-й танковой армии и дислоцировалась в районе Полоцка, а это добрая сотня километров от Орши. Приехать без приказа капитан мог лишь имея на это очень веские причины.

- Два дня назад я получил агентурные сведения о подготовке взрыва в Минске. В течение нескольких часов не удавалось выйти с вами на радиосвязь, поэтому решил доложить лично. Но не успел.

- У меня есть скверное предчувствие, Димсрис, что это не последний взрыв. Они явно охотятся на Кубе и будут взрывать, стрелять, сыпать яд, пока не отправят гауляйтера на тот свет. Ему бы на время уехать отсюда. Но, насколько мне известно, об этом не может быть и речи. Если уж жена, которой рожать не сегодня-завтра, считает, что ее живот - свидетельство прочности оккупационного режима, то что говорить о самом группенфюрере… Откуда у вас информация о намерениях партизан?

- «Доронин», один из моих агентов, во время последнего визита в партизанские ряды обзавелся надежным источником, который не называет даже мне.

- Завербованный русский сомневается, что офицер абвера всецело предан интересам рейха?! Что-то новенькое в моей практике.

- Это странный русский. Примерно год назад, где-то в начале августа 42-го, зондерфюрер Стефан откопал его в Витебском лагере военнопленных. Русский обитал там с зимы 41-го. Сказал, что родом из Харькова, что он не успел окончить филологический факультет, в самом начале войны был мобилизован, попал в окружение в районе Демидово-Рудня. Потом - лагерь. Стефану показалось, что русский не похож на уголовников и негодяев, населяющих лагеря, готовых за миску супа тупо выполнять все, что им прикажут. Сначала для нас, а потом для НКВД. Стефан попросил поселить его отдельно, подкормить. Потом - несколько установочных бесед, из которых стало ясно, что у русского неплохо работает голова; он хорошо ориентируется, умеет читать карту. Через пару недель его решили опробовать в деле. Под фамилией Кравченко определили на работы по обслуживанию немецкого гарнизона, стоявшего в Езерищах. Это было удобно, потому что там же располагался мельдекопф Стефана. Все на глазах! Помыв дней десять полы в клубе, где квартировало наше тыловое подразделение, Кравченко подговорил группу пленных уйти к партизанам. Как-то вечером они отобрали пару карабинов у тыловых олухов, люди Стефана, наблюдавшие со стороны, немного постреляли, положив «лишних» беглецов, - и операция пошла как по маслу. Через месяц Стефан получил от Кравченко первую весточку. Он сообщал, что их зачислили в отряд Игнатьева, что его напарник Кравцов, тоже человек Стефана, назначен командовать взводом. Связь была от случая к случаю: Стефан особых надежд на Кравченко и Кравцова не возлагал, поэтому каналы не готовил. Кравченко сам находил способы передачи информации. Стефану казалось подозрительным, что донесения Кравченко доходили до мельдекопфа. Но сведения были ценные! Помните карательную операцию в начале марта, когда СС разогнали так называемую 4-ю белорусскую партизанскую бригаду? Во многом помогли разведданные Кравченко.

- Почему вы не сообщили об этом мне? Как только где-то случается провал, вы несетесь сломя голову к Герлицу: укройте от гнева штаба «Валли»! Но если что-то удалось, вы стараетесь оставить удачу в тени собственной фуражки.