Мансарда на углу Бейкер-стрит - Алексей Биргер

— Спускаемся, — кивнул отец.

Родители заспешили, мы проводили их и остались вдвоем.

Ванька подошел к открытому окну — к тому, которое не на Крауфорд-стрит смотрело, а с противоположной стороны было, и из него открывался вид на крыши домов, и дальше, в ту сторону, где находился дом 221-бис по Бейкер-стрит. Хотя, как я говорил, сам дом Шерлока Холмса от нас разглядеть почти невозможно.

Да, кстати. «Крауфорд» означает «Вороний Брод». То есть получается, что мы живем на улице Вороньего Брода. Интересно, откуда взялось такое название? Мне воображается, что, наверно, когда-то давным-давно через эту улицу протекала речушка, совсем мелкая и узкая, про которую говорили, что ее и ворона вброд перейдет. Как по-твоему?

А «Бейкер-стрит», к слову добавлю, означает «Улица Булочников». Вообще, переводить названия улиц оказалось жутко увлекательным занятием. То, что Шерлок Холмс жил на Улице Булочников — в этом что-то есть, да? И вообще, когда вот так переводишь названия улиц, карта Лондона начинает выглядеть совсем по-другому, Лондон предстает просто сказочным городом, потому что за каждым названием открывается просто фантастический смысл.

Наверно, и все города так. Я вот сейчас сообразил, почему в «Трех мушкетерах» Париж выглядит таким волшебным городом: потому что почти все названия улиц переведены (в нашем издании, во всяком случае). А в тех книгах, где названия улиц даны как есть, Париж выглядит суше и скучнее. Разве не так?

Да и наш городок взять. Мы просто привыкли к названиям наших улиц, а ведь какие они замечательные! Свято-Никольская — главная (долгое время была улицей Ленина), Дегтярная, улица Верхнего Волока, улица Нижнего Волока, Насыпная, Спасо-Преображенская, и даже Получервленая. Не говорю уж про улицу Монастырской Рати и улицу Долгого Сыска. И как странно думать сейчас, что одно время они были Индустриальной, Колхозной, Двадцатипятилетия Октября и так далее.

То же и в Москве. У нас-то названия московских улиц на слуху не пообтерлись, поэтому почти каждое название звучит песней. Не знаю, как для самих москвичей.

Впрочем, отец, который родился и вырос в Москве, с огромным удовольствием произносит, когда рассказывает о своем детстве: Крутицкий Вал, Земляной Вал, Маросейка, Таможенный Мост, Солянка, Подкопай… Но, возможно, это оттого, что, в самой глубине души, он все-таки немного тоскует по родному городу, хотя давным-давно уже стал жителем озерного края, через который проходит система Волго-Балта, и другой жизни себе не представляет.

Но вернемся к тому моменту, когда Ванька подошел к окну.

— Ух ты! — вдохнул он полной грудью. — Обалдеть! Весна в разгаре! Даже странно представить, что у нас еще снег лежит! И, возможно, лед не до конца сошел!

Действительно, там, у нас, в глубине континента, конец марта — это то время, когда весна еле-еле и робко-робко начинает вступать в права, а здесь, в «туманном Лондоне», все зеленеет, и вишни вовсю цветут, и этот запах свежей зелени, клейкой зеленой листвы растекается над городом, доносится из всех парков, которых здесь множество, пробивается сквозь сырость… Это так здорово, что можно подолгу стоять у окна и просто следить за жизнью города.

— Такой воздух, как будто арбузом пахнет, — сказал мой братец. — Это, наверно, с Темзы.

И я мог только согласиться с ним.

— И эти красные омнибусы… — продолжал Ванька. — Мы ведь обязательно на одном из них прокатимся, да? Только непременно на втором этаже!.. Как ты думаешь, во сколько может открываться дом Шерлока Холмса?

— Думаю, с десяти — точно. А может, и с девяти. Если мы пойдем неспешным шагом, то дойдем около половины десятого. Или он будет уже открыт, или мы еще немного погуляем…

— Так и сделаем! — живо отозвался Ванька. — Вперед!

И тут раздался осторожный стук в дверь квартиры.

— Кто там? — крикнул я машинально по-русски.

За дверью кто-то забормотал по-английски. Голос был мужской, довольно неразборчивый.

Я подошел к двери, открыл ее.

Мы увидели невысокого мужчину в строгом костюме, в мягкой шляпе. Приподняв шляпу в знак приветствия, он продолжил свои объяснения.

Из этих объяснений я уловил только, что он довольно много упоминает про какую-то «кошку».

— Кам ин, плииз, — сказал я. («Входите, пожалуйста».) — Ю… Хэв ю лост ёр кэт? — «Вы потеряли свою кошку?» — Эту фразу я родил почти без запинки, и остался очень собой доволен.

— Он чего, кошку ищет? — громким шепотом осведомился мой братец.

Я кивнул:

— Наверно, кто-то из жильцов. Видно, его кошка удрала на крышу, и он хочет достать ее через наше окно.

— Ааа, ну, конечно!.. — и Ванька сделал приглашающий жест рукой к тому окну, которое смотрело на крыши. — Только мы ведь никакой кошки не видели. Впрочем, он, наверно, засек, где она прячется. Кам ин, йес.

Мужчина прошел к окну, медленно, несколько недоуменно озираясь при этом по сторонам. Поглядел в окно, потом повернулся к окну спиной и обозрел нашу квартирку. Потом он опять заговорил, взволнованно и взахлеб.

— Чего он талдычит? — таким же громким шепотом, как прежде, вопросил Ванька.

Я пожал плечами.

— Не пойму, — и обратился к мужчине: — Ар ю гоуин ту сиик ёр кэт? — «Вы собираетесь искать свою кошку?»

Мужчина глядел на нас, наморщив лоб.

— Полиш? — спросил он наконец.

— Какой «полиш»? — не понял мой братец. — «Полированные» мы, что ли? В смысле, воспитанные?

— Нет, — ответил я. — Он спрашивает, не поляки ли мы… Нот полиш, рашенз, — уведомил я мужчину. — «Мы не поляки, мы русские».

Мужчина вдруг заулыбался.

— Bin gar keine Russin, stamm' aus Litauen, echt deutsch, — сообщил он.

— Чего-чего? — Ванька выпучил глаза. — Чего он талдычит?

— Насколько понимаю, по-немецки, — сказал я. — Что-то насчет того, что он не русский, а немец из Литвы.

— Этого еще не хватало! — произнес мой братец. — А кошка-то здесь при чем?

— Наверно, он живет одиноко, и кошка — его единственный друг, — предположил я. — Луук фор ёр кэт, — обратился я к мужчине: «Ищите, мол, наконец, вашу кошку!»

Он опять разразился длиннющей цитатой по-английски, из которой я, напряженно вслушиваясь, выудил «нот нау» и «эйти йерс эгоу», и опять «кэтс», «кэтс» и «кэтс». Причем, говоря «кэтс», он стал нам подмигивать.

— Слышь, а он не того, не тронутый? — прошипел мой братец. — Чего он сейчас-то говорит? Что ты в лице изменился?

— Он говорит что-то вроде того, что ищет кошку или кошек, которая не сейчас здесь живет, а жила восемьдесят лет назад, — ответил я. — То есть, может, он еще о чем-то говорит, но я больше ничего не могу понять.

— Точно, псих! — Ванька стал опасливо, бочком отодвигаться подальше от незнакомца. — Слушай, он нам ничего не сделает, а?

— Вроде он тихий, — пробормотал я, искоса наблюдая за мужчиной.

А тот, посчитав, видимо, что все необходимые объяснения нам даны, достал фотоаппарат, сфотографировал вид на крыши, потом показал на противоположные окна, глядевшие на улицу:

— Мэй ай?.. — «Можно мне?..»

— Йес! — энергично закивал я. — Йес, оф корс! («Да! Да, конечно!»)

Он, не медля, сфотографировал вид из других окон и, опять приподняв шляпу и рассыпавшись в благодарностях, стал откланиваться.

Мы его, естественно, не удерживали.

— Уф!.. — сказал Ванька. — Слушай, что это был за тип? Совсем больной! Он ведь прирезать нас мог!

— Насчет «совсем больной» — это да, — сказал я. — А насчет того, чтобы сделать нам что-то дурное… нет, не думаю. По-моему, это один из тех чудаков, которыми так славится Англия. Вспомни у Диккенса — и мистера Дика из «Дэвида Копперфилда», и Ноггса из «Николаса Никльби», и многих других. Любой из них мог сначала малость напугать, и только потом все разбирались, что это человек не только безвредный, но и хороший.

— Да, но ведь Ноггс хряпнул человека по черепу! — воспротивился Ванька.

— Хряпнул — ростовщика, которого и покрепче хряпнуть не мешало!

— Не мешало, — охотно согласился мой братец. — Но этот тип… Ты знаешь, не верится мне, что он чудак! Что-то другое у него на уме!..

И Ванька вдруг опрометью метнулся к окну.

— Что с тобой? — удивился я.

— Хочу поглядеть, что он будет делать на улице и куда он пойдет! Вдруг он разыграл весь этот спектакль ради одной-единственной фотографии? Вдруг ему надо, например, ограбить богатую квартиру в доме напротив, вот он и сфотографировал все подходы — для себя и для сообщников?

— Ну, это ты хватанул! — сказал я.

— Вовсе нет! Из нашей мансарды открывается такой удобный вид и на ту, и на другую сторону, за который любой грабитель полжизни отдаст! Ага, вот он выходит… Остановился перед книжным магазином… Заходит вовнутрь… Я иду за ним!

И мой братец метнулся к выходу.

— Постой! — окликнул я его. — А музей Шерлока Холмса?

— Проследим за ним — и пойдем в музей! — ответил Ванька уже в дверях. — Сам Шерлок Холмс нам не простил бы, если б мы упустили этого мужика!