Иерихонская Роза (СИ) - (Кимера Эрис)

— А я — простолюдинка! А однако же, погляди, алмазы на моей груди стоят больше, чем весь этот дом!

— Но почему вы женитесь, тетушка?

— Как, почему? Потому что мы любим друг друга!

Этот ответ пришелся Сэрие по душе, и она заулыбалась, зарумянилась, захихикала, и снова спросила, когда же увидит свою дорогую тетушку в свадебном уборе. Эрмера кивнула этому вопросу и собственным мыслям, и сказала себе: а ведь действительно! А ведь самое время заняться подбором ткани, цветов, декораций…

— Люди просто в восторге от малышки Сэрие! — воскликнул Эстели, подходя к ним. — Всего за какой-то день ты стала всеобщей любимицей, а это уже о чем-то говорит.

— Ах, ну что вы, граф, вы мне льстите, не так уж я и…

— Ну, кокетничаешь ты точно как настоящая светская дама! — засмеялся добродушно Эстели. — Неужто женщины и правда впитывают талант к кокетству с молоком матери?

— О нет, дело в атмосфере! Здесь и воздух такой, знаете, возвышенный и эстетичный, и я, вдыхая его, кажется, становлюсь чуточку больше дворянкой… Может потому, что особняк старинный?

— О, да, особняк! Да будет тебе известно, крошка Сэрие, что моя семья живет в Хрустальной еще с самых-пресамых незапамятных времен, еще когда птицы были размером со слонов…

Эрмера улыбнулась и, извинившись, оставила их наедине, но двое были так поглощены разговором, что и не заметили ее исчезновения. Она успела дать пару танцев, перекусить, прогуляться по веранде, укрытой ночным покрывалом, и вернуться в зал, а эти двое все не могли друг от друга оторваться. Не замечая Эрмеры, Эстели предложил Сэрие танец, и та с радостью приняла его предложение, взяла его за руку, и они закружились на выцветшем ковре, прекрасные, молодые, словно мраморные статуи, ожившие по воле Горви. Эрмера наблюдала за ними с улыбкой, и на сердце у нее было тепло. Не было для нее большего счастья, чем видеть радость и удовольствие в их глазах, не было большего удовольствия, чем видеть, как они улыбаются, и, стоя в полутемной нише, наблюдая за ними, она представляла, как через много лет Эстели будет так же танцевать с их дочерью на ее первом балу, как он будет с обожанием глядеть в ее глаза, а она будет немного неловко переступать ножками в алых бальных туфельках, краснеть, улыбаться, задыхаться от восторга и счастья… Ах, какая приятная греза, какая сладкая мечта! Скоро, очень скоро она, Эрмера, нарядится в подвенечное платье, встретит его, Эстели, в белоснежном уборе, и он обнимет ее широкий пояс своими сильными изящными руками, и он поцелует ее тоненькие губы, и его поцелуй будет таким же теплым и сладким, как и его обожающий взгляд!

И он возьмет ее под руку и поведет в центр комнаты, и закружит, как кружит сейчас Сэрие, а сама Сэрие, в каком-нибудь неподдельно-очаровательном платьице, будет стоять в сторонке и плакать от счастья, рыдать от счастья за тетушку Эрму и за графа Эстели, и сколько счастья, сколько радости после того прекрасного дня поселится в их доме! Ах, хорошо, как же хорошо…

Всю дорогу домой Сэрие спала на ее плече, словно младенец, а когда Эрмера, обняв ее под мышками, вела питомицу домой, та прижималась мокрым лбом к ее шее и беспорядочно шептала слова благодарности, признательности, любви… Эрмера думала, что она грезит наяву и шепчет это какому-нибудь молодому юноше с бала, но Сэрие совершенно точно знала, где она и с кем говорит.

Уже следующим утром Эрмера начала подготовку к свадьбе и была полностью ею поглощена. С Сэрие они посетили лучших торговцев тканью в Хрустальной и выбрали самый лучший отрез для подвенечного платья, затем перекусили миндальным печеньем и фруктовым чаем в ароматном кафе, спрятанном от чужих глаз, затем прошлись по всем пристойным ювелирам, выбирая подвески и браслеты, и Эрмера щедро осыпала Сэрие подарками, а та щедро краснела и уверяла, что ей все это не нужно, совершенно, абсолютно точно не нужно, и что же, зачем же это, ведь все то, что она может желать, у нее уже есть, и это, естественно, сама тетушка Эрма, и разве можно хотеть что-то еще?

— А сережки все же еще ни одной красавице не повредили.

— Вы же избалуете меня, тетушка Эрма.

— Да прекрати! Красавицы должны быть чуть-чуть балованными, иначе уродинам не останется ни одного шанса.

Сэрие ничего не ответила, задумавшись над этой фразой, а Эрмера сама не была уверена, что знает, что сказала.

Занятая приготовлениями и работой, она уже не могла, как прежде, много времени проводить с Сэрие, а Сэрие не хотела сидеть и чахнуть дома, ведь все было ей в новинку, все было ей так любопытно и хорошо; к счастью, на помощь пришел Эстели, и Эрмера бесстрашно отпускала Сэрие на прогулки с ним, на балы с ним, на лодочки и скачки с ним, и со всех этих мероприятий Сэрие приносила восторженные рассказы, слезы радости, билетики, засушенные за корсетом цветочки, и, конечно же, благодарные поцелуи, которыми щедро осыпала руки тетушки за ужином, если им доводилось ужинать вместе. Да! Все было совершенно великолепно, прекрасно, восхитительно, замечательно и радостно; и тем больше было удивление Эрмеры, когда однажды утром Сэрие сказала:

— На площади будет ярмарка, тетушка Эрма, давайте сходим вместе?

— Ах, девочка моя, я совершенно не могу! В полдень у меня здесь будет трое господ, с которыми будут вестись переговоры о поставках алмазов в Северные страны, и я никак не могу не явиться. Без меня контракт не заключат.

— Ах, вы так много работаете… ну хорошо! Тогда я останусь здесь тоже, как раз закончу вышитый платок…

— Зачем же? Возьми деньги в ящике