Апокалипсис 1920 - Вика Вокс

пару мгновений проредило безумную толпу. Ещё несколько очередей и площадь была очищена от заражённых.

Истощённый от беготни и стресса, я сполз по стальной двери вниз. Передо мной расстилалось поле побоища. Такого количества трупов я не видел со времён Июньских дней в Лодзи. Моя грудь вздымалась от тяжёлого дыхания, но мне всё равно казалось, что я не могу надышаться. Расстегнув гимнастёрку, я хватал воздух пересохшим ртом. Адреналин выветрился из моего тела. Кости заломило.

И, в этот миг беспомощности, справа от меня послышалось знакомое рычание. Неубиваемый Заречный, с пятью только моими пулями в голове, надвигался на меня в надежде снова попытаться порвать мою руку. Патронов у меня больше не было, да и сил тоже, так что я просто сверлил его взглядом, пытаясь рассмотреть в безумных глазах хоть что-то человеческое.

Благо, случилось чудо и под свист шашки, за спиной дикаря возник Йозеф. Одним движением он снял голову, заражённого с насиженного места, после чего тот наконец упал навсегда.

— Надеюсь, этого ему хватит. — он подал мне руку, помогая встать на ноги.

Я отказался, покачав головой. Тогда он просто сел рядом:

— Ты как, живой?

— Бывало и лучше… — ответил я, — Видел когда-нибудь столько тел?

— На войне видел и больше. — сказал он.

— А в миру?

— Было один раз. Лет пятнадцать назад.

— Какое совпадение.

— Тоже девятьсот пятого?

— Да, в Лодзи.

— А я в Петрограде… Но постой… — он задумался, — Ты же тогда совсем молодой был. Сколько тебе тогда было, шестнадцать?

— Пятнадцать. У меня день рождения в ноябре. Но ты сам был тогда не сильно старше, так ведь?

— На пять лет больше мне было.

— Это не много. И в двадцать, молодые не должны видеть такое. Вообще никто такое не должен видеть.

— Когда мы победим и советская власть установиться, никто и не будет. А пока, предотвращаем…

— …и предвосхищаем.

Печать первая — Йозеф — И снова нехороший дом

— Дальше никого пускать не велено! Даже сотрудников ЧК! Карантин! — сказал красногвардеец в противогазе, поднимая ладонь вверх в призыве остановиться.

— У нас тут особое разрешение от товарища Дзержинского. — произнёс я и подал ему лист бумаги, который мне выдали в конторе.

Солдат на блокпосте долго всматривался в документ, а затем подозвал своего коллегу. Тот тоже долго смотрел на буквы и чесал лоб. Остановивший нас красногвардеец спросил:

— Ну, что там написано?

— "Особым разрешением главы Временного Чрезвычайного Комитета Ф.Э.Дзержинского, допустить сотрудников Особого отдела ВЧК Й.Ярузельского и Ф.Рокоша в любые зоны, находящиеся под карантинным надзором. Всячески содействовать в их рабочей деятельности и снабжать всей необходимой информацией". Вот что здесь написано. И подпись Феликса Эдмундовича стоит. — сказал его товарищ и отдал мне бумагу.

— Тогда, полагаю, вы можете проходить. — смущённо проговорил красноармеец, когда его сослуживец ушёл.

— Благодарю. — сказал я, и, вдруг, остановившись, решил спросить, — А у вас, в химвойсках, такое впервые?

— В смысле?

— Ну, карантин-заражённые…

— В Москве — да. В волостях что-то такое и раньше бывало.

— Да ну?

— Ага… — он слегка потупил взгляд, а затем произнёс, — Быть может, вы мне не поверите, но такое частенько случается в деревнях, где ведьм линчуют. Вот не понравится сельским местная ведунья, с ней что-нибудь учудят, а потом вся деревня вот так дичает. Как об этом узнают, так тогда деревню только сжигать и остаётся, ибо живых и разумных там уже нет. Ну, если к тому моменту, сами одичавшие не сгниют. У них это быстро бывает.

— Надо полагать, что за колдунов считаются проклятые?

— Ну а кто же ещё то? — он развёл руками.

— Ну да. Ладно, спасибо за познавательную минутку, но мы с товарищем пойдём. — сказал я и распрощавшись с солдатами на посту, двинулся на знакомую улицу.

Феликс шёл следом, напряжённо сжимая два пистолета в руках. Видимо, всё ещё не отошёл от вчерашней стрельбы и опасался "повторения банкета". Впрочем, учитывая, что нескольким заражённым удалось пережить вчерашнюю перестрелку и разбрестись где-то в этом районе, из-за чего улицы и перекрыли, опасения эти были не столь уж глупы. Благо, народ в большинстве своём эвакуировали, так что образование новой безумной толпы можно было бы и не ждать.

Вот мы снова подошли к знакомому дому и снова поднялись по мраморной лестнице на второй этаж. Внутри было пусто. На этот раз абсолютно точно.

Наконец, мы могли спокойно осмотреть комнату покойного Павла. Жаль, его самого допросить больше не выйдет. Например, о его довольно внушительной лаборатории, пусть и прибывавшей в хаосе. Чего тут только не было: конфорки, склянки, перегонные кубы, котёл, всякие чашки и даже пара электрических устройств. Благо, центр Москвы и элитное прошлое дома позволяло снабжать их энергией.

Феликс опустился к столу и заключил, глядя на царивший беспорядок:

— Кажется, он знал, что мы придём. Выглядит всё так, будто бы он пытался спрятать все свои пожитки. — он указал на наполовину заполненный мешок под столом.

— Скорее всего видел нас в окно. Но тогда выходит, что он был ещё нормальным в момент, когда мы пришли?

Я опустился на корточки рядом с мешком и всмотрелся в ворс ковра. В нём блестели маленькие осколки чего-то стеклянного. Взяв один из них и положив себе на перчатку, я увидел, что на нём были следы чего-то засохшего. Принюхавшись, я почуял знакомый мерзостный запах:

— Заккум. Дерево проклятых.

— Получается, он экспериментировал с его соком?

— И во время суматохи разбил склянку с продуктом своего эксперимента.

— Но пусть заккум и ядовит, он всё же не превращает людей в…

— Помнишь, что сказал солдат? Про то, что такие случаи уже бывали в сёлах, где убивали ведьм?

— Хочешь сказать, что никакой мистики в тех случаях нет?

— Скорее всего ведьмы знали какой-то рецепт из сока дерева. Может быть, профессор с сообщником, решили его повторить?

— Но на кой чёрт?

Я промолчал. У меня не было ответа на этот вопрос. Мы продолжили осматривать комнату, в надежде найти что-то открывающее глаза на исследование "чёртова дерева". Пока Феликс прилип к книжному шкафчику, вытаскивая книгу за книгой и пролистывая их, я подошёл к скромной кровати в углу комнаты. На табурете возле неё лежала книжка в кожаном переплёте. На её обложке было написано: "Великое проклятие". Неужели она меня преследует?

Достав из-за пояса ту копию, которую я позаимствовал у доктора, я понял, что они абсолютно идентичны: тот же странный язык, те же не очень аккуратные картинки. В общем, та же белиберда.

— У нас тут, кажется, второй "манускрипт Войнича"! — сказал я, продемонстрировав товарищу находку.