Нейропат - Р. Скотт Бэккер

— Только подумай, — сказал Нейл, — вот в эту самую минуту мозгом твоего сына целиком и полностью управляют сигналы извне.

Томас фыркнул, хотя не был уверен, что замечание такое уж смешное. Это была их старая, еще со времен колледжа, игра — описывать повседневные события в наукообразных терминах. Поскольку наука рассматривала все в понятиях количества и функции, а не качества и намерения, то описываемый ею мир мог показаться пугающе чуждым. Конечно, Нейл был совершенно прав: мозгом Фрэнки управляли сигналы извне. Но в то же время это был просто мальчишка, который в полном упоении смотрит какую-то бредятину по телевизору.

— И в любую минуту, — ответил Томас, — газообразные молекулы моей толстой кишки приведут в действие обонятельные рецепторы твоих ноздрей.

Нейл взглянул на него и нахмурился; в зрачках его отражался экран. Затем он рассмеялся и заткнул рот и нос своей нанотехнологичной рубашкой. Черно-белая Мэрилин распласталась возле пирамиды.

В комнате раздалась оглушительная пулеметная очередь. Фрэнки обернулся и, как он выражался, «насупленно» посмотрел на Томаса:

— Ну и навонял, папочка!

Томас поднес палец к губам.

— Тс-с-с! Ты же знаешь, что Рипли может и не такое выдать.

— Теперь у меня в ноздрях тоже молекулы! — с усмешкой сказал Фрэнки Нейлу. — Вонючки.

Но не весельем, а гневом сверкнули глаза Нейла, причем вспышка была такой быстрой, что Томас был уверен — ему померещилось.

Томас пожал плечами, полусонно улыбнулся, как человек, которому только что вынесли приговор.

— Это все из-за ланча в закусочной.

Уложив детей, или «маленьких Гедеонов»,[9] как любил называть их Нейл, Томас нашел его в гостиной: тот рассматривал книжные полки. Ярко горел верхний свет, придавая плывшей брассом голой Мэрилин призрачный вид.

— Разновидность женофобии, не так ли? — кивнул Томас на рубашку.

Нейл обернулся, покачал головой и пожал плечом — его фирменный знак.

— Против натуры не попрешь.

Томас состроил гримасу.

— Где твоя книга? — спросил Нейл, озирая ландшафт корешков с названиями. Одни были потрепанные, обтерханные, другие выглядели как новенькие.

Томас недовольно поморщился, как всегда, когда упоминали его книгу.

— В подвале, вместе с другими.

— Понижение в должности? — улыбнулся Нейл.

Томас вновь уселся на диван, посмотрел на полные до краев стаканы виски, которые налил Нейл, но вместо этого сделал большой глоток пива.

— Так что новенького, Нейл? Как дела в Бетесде?[10]

Несмотря на всю привязанность к другу, Томаса раздражало, что из того всегда силком приходилось вытягивать подробности личной жизни. Это была неотъемлемая часть более масштабного неравенства, которое тенью влачилось за их отношениями. Нейл всегда был… уклончив, хотя и не скрытен до подозрительности. Скорее, в этом было нечто аристократическое, словно текущая в его жилах кровь давала ему право не раскрываться полностью.

Нейл отвернулся от полок. В свете лампы лицо его выглядело бледным и невыразительным.

— Да никак.

Томас поднял голову, сомневаясь, правильно ли понял друга.

— Ты ушел? Нейл, тебе следовало бы…

— Никуда я не ушел.

— Значит, вытурили?

— Просто я никогда не работал там. — Нейл помолчал. — Бетесда была, ну… Господи, не знаю, как и сказать, чтобы не получилась дешевка. Бетесда была, ну, скажем… просто прикрытием.

— Решил меня разыграть? — нахмурился Томас.

Смеясь, Нейл покачал головой. И простер руки — то ли как проповедник, то ли как политик.

— Нет, я серьезно. Моей ноги там никогда не было.

— Но тогда…

— Чем я занимался?

— Это что — шутка? — заморгал Томас — Значит, все это время ты врал про то, где работаешь? Нейл…

— Не совсем так, Паинька. Вернее, совсем не так. Лгать насчет Бетесды было частью моей работы.

— Частью твоей работы…

— Я работал на больших людей. На Агентство национальной безопасности. Если они приказывают тебе врать — ври, не важно кому, и да поможет тебе Господь, если ты этого не сделаешь.

— АНБ?

— Чертовски невероятно, правда? — снова расхохотался Нейл. — Я тайный агент, Паинька. Чертов ученый-невидимка! Цель — поставить с ног на голову всю технологию самого Господа Бога!

Томас тоже рассмеялся, но через силу. Странно, как в компании близких людей психоз может казаться чем-то нормальным. А может, и нет. В конце концов, есть некая черта, позволяющая любому отличить здорового человека от сумасшедшего.

— Я знал, что тебя это позабавит, — продолжал Нейл. — Вот почему…

Он вытащил еще бутылку виски и со стуком водрузил ее на кофейный столик.

Томас вздрогнул.

Что такого было во лжи, что делало ее столь расхожим явлением? Все врали напропалую. Томасу была известна даже статистика: он знал, что мужчины врут, прежде всего, чтобы продвинуться, тогда как женщины, прежде всего, чтобы пощадить чужие чувства, и так далее. Но дело было гораздо серьезнее, чем типичность явления или его тупая повторяемость. Было что-то в самой сущности лжи, что ставило ее пугающе высоко в перечне причиненных травм или нанесенного ущерба. Набор инструментов не был бы набором инструментов, не окажись в нем плоскогубцев — согнуть или отогнуть что-либо.

— Но почему ты это сделал? — спросил Томас. — Почему пошел… к ним?

Порой Нейл улыбался своей особенной улыбкой. «Лукаво» слишком короткое слово, чтобы описать явление во всей его полноте. Даже эпитету «заговорщически» явно недостает требуемого числа слогов.

— Из любви к своей стране, — ответил он. — Бог да хранит отечество.

— Чушь собачья. Так ты патриот? Я тебя умоляю.

— Эй, парень, — хрипло произнес Нейл, — мое среднее образование покруче твоего.

На сей раз Томас не засмеялся. Это была их старая шутка по поводу того, что патриотизм не что иное, как «чувство локтя», набранное крупным шрифтом, орудие поощрения солидарности, навязывания согласия, особенно во времена кризисов или столкновения общественных интересов.

— Так почему же ты это сделал?

Нейл ссутулился на диване.

— Во имя свободы.

— Свободы?

— Да ты и понятия об этой свободе не имеешь, Паинька. О возможности. Об отсутствии сдерживающих факторов… — Нейл помолчал, словно обдумывая, уж не прозвучит ли то, что он хочет сказать, пустым бахвальством. — Теперь я знаю о человеческом мозге больше, чем любой из людей на земле.

— Опять чушь.

— Нет. Знаю. Правда знаю.

— Докажи, — фыркнул Томас.

На губах Нейла промелькнула все та же улыбка.

— Терпение, Паинька. Терпение.

— Так чем же ты занимался?

— Ты просто не поверишь… Я как доктор Менгеле.[11]

— Попробую представить. — Томас сглотнул, изо всех сил стараясь вникнуть в происходящее.

— Началось с мелочей: так, эксперименты по технике ведения допросов с ограничением внешних раздражителей. Они отдали в наше распоряжение террориста-фундаменталиста, назовем его Али Баба, который, как они думали, поможет им раскрыть еще несколько ячеек мусульман-террористов в Америке. Несколько раз нам удалось снять с него показания через подсадного сокамерника и выяснить, как он представляет себе свою казнь и, что еще более важно, как он представляет себе рай. Затем мы устроили его казнь…

— Что вы сделали?..

— А, ты всегда все понимаешь буквально… — покачал головой Нейл. — Мы инсценировали его казнь, подстроив все так, чтобы он воспринял свою казнь как настоящую. Но вместо того чтобы убить его, мы просто ввели его в глубокий-глубокий транс. Затем поместили в специально подготовленный резервуар, изолировав от внешних раздражителей, накачали МДМА[12] и опиатами, дали его телу какое-то время на акклиматизацию, а потом пробудили…

— И что случилось?

— Он очнулся в небытии: ни единого шороха, ни лучика света, никаких запахов, никаких осязательных ощущений — только сплошной кайф. Он попытался вопить, биться, словом, всякое такое — ничего не понимающий мозг в условиях сенсорного голода непроизвольно стремится наладить обратную связь, — но мы устроили этому типу двигательный паралич, чтобы лишить его малейшей возможности хоть что-то ощущать. У него не оставалось выбора, и ему было хорошо с микрофоном, который мы ему подсунули. Когда результаты МРВ[13] показали, что его зрительные центры спонтанно восстанавливаются, мы заставили его предстать перед Богом.

— Что?

— Перед Богом, говорю. Мы заставили его предстать перед Богом — профессиональным разведчиком из Бахрейна, это такая шельма! Али Баба на самом деле думал, что умер и попал на небеса. И хочу тебе сказать: когда вопросы задает Бог, люди всегда отвечают.