Прикасаясь, я чувствую твоё сердце (СИ) - "Ksendagir"

— Ходи без рубашки, в чем проблема? — Джексон усмехнулся и обвел пальцем края стакана, прежде чем оттолкнуть его к бармену и попросить повторить. Напиваться в его сегодняшние планы не входило, но что-то внутри подсказывало — трезвым он отсюда не выйдет. — Я пришел с сестрой, она, оказывается, большая ценительница современных талантов, — Джексон хмыкнул и зевнул, вспоминая, как поражена была Эва, узнав, что обожаемый ею талант ни капли в ней самой не заинтересован, а стрелка его компаса направлены совсем в противоположную сторону.

Музыка становилась все громче, свет мерцающих софитов ослеплял, вгоняя в некое подобие транса, и, признаться, Джексон был рад предложению уйти в место, где будет тише и спокойнее, поэтому легко поднялся, не обращая внимание, как закружилась голова, и проследовал за поманившим его Шином.

Диваны и правда были восхитительными: какой-то плюшевый рай для натруженного тела, и Джексон едва не поддался позорному желанию немедленно развалиться на одном в позе звезды и продрыхнуть до утра. Но, во-первых, это невежливо по отношению к гостеприимному хозяину, а во-вторых, поспать он сможет и дома. Джексон давно не был ребенком и прекрасно научился понимать скрытые намеки.

Откинувшись на бархатную спинку, он запрокинул голову и потянулся, рассматривая свое отражение в потолке. Неясные тени, пляшущие в тусклом, интимном сумраке комнаты, делали черты лица острее, а взгляд гораздо серьезнее, чем Джексон сам того хотел. И только чужой, полный легкого веселья голос напоминал, почему он здесь. Ради кого. Он несколько раз моргнул, возвращая себе привычную ленивую беззаботность, и с интересом посмотрел на Шина.

— Они? — любопытство оказалось сильнее усталости, а, смешавшись с предвкушением, оно заставило сердце забиться чаще.

Как с обложки журнала для фетишистов. Это была первая связная мысль, промелькнувшая в голове Джексона, когда он перестал разглядывать появившихся на пороге парней. Хотя нет, первая была: в глазах двоится, надо бросать пить, уходить с работы вовремя и спать не меньше шести часов в день. А вот потом уже пришли фетишисты.

Красивые мальчики. Соблазнительные, ухоженные, без лишней жеманности, в меру дерзкие, в меру послушные. Мечта да и только. Неужели такие нравятся Шину? Джексон усмехнулся собственным мыслям и незаметно покачал головой. Было время, когда и он тащился от подобных куколок, но сейчас… А что изменилось сейчас? Внутренний голосок поднял свою змеиную харю и хотел было услужливо напомнить, что и м е н н о, но Джексон решительно задавил его декламацию на корню, гоня прочь такие непрошеные сейчас откровения собственного разума.

— А мне-то как приятно, — Джексон по привычке подпер голову ладонью, облокотившись локтем о мягкую спинку, и еще раз оценивающе взглянул на присевшего рядом парня. Такие, как он и его брат, знают себе цену. Они похожи на молодое вино, сладкое, легкое, бодрящее, но глубину его вкуса трудно сравнить с насыщенностью и яркостью всех оттенков вина выдержанного. Того, которое предпочитает сам Джексон. Однако кто он такой, чтобы отказываться от столь щедрого сюрприза.

— Я здесь в первый раз, но не в последний, — впрочем, частота его визитов зависит от одного конкретного человека, и Джексон метнул многозначительный взгляд в сторону расслабленно усмехнувшегося Шина. Но тут же вздрогнул и опустил глаза на скользнувшую по его бедру узкую ладонь. А малыш знает свое дело.

Стало жарко, и Джексон потянулся к рубашке, чтобы расстегнуть ее, но не успел — проворный Томми опередил его, аккуратными пальцами ослабляя верхние пуговицы, и при этом он будто нечаянно касался теплой кожи.

— А не слишком ли ты торопишься, золотце? — мягко обхватив ладонью чужой острый подбородок, Джексон выдохнул это прямо в пухлые губы, но ловкие пальцы так и не отпустили его рубашки, продолжая расстегивать. Раньше бы Джексону пришлась по вкусу эта милая настойчивость, но сейчас она почему-то только раздражала, поэтому он осторожно, но твердо отстранился. Правда, заметив, как досадливо надулось кукольное личико, примиряюще улыбнулся и почти целомудренно чмокнул розовые губы.

— Поспешишь, меньше удовольствия получишь, — Джексон подмигнул расслабившемуся Томми и про себя спел хвалебную оду небесам, когда в этот момент дверь бесшумно распахнулась, и на пороге появился официант с подносом. Он и сам не знал, почему вдруг почувствовал себя неуютно: к нему с таким желанием льнуло молодое горячее тело, а Джексон брыкался, как старый импотент. Оставалось надеяться, что алкоголь поможет прочистить мозги, поэтому он плеснул в бокалы виски, и не дожидаясь, когда каждый возьмет свой, сделал большой глоток. Янтарная жидкость каталась на языке, обжигала горло, но сумятицу в мыслях и чувствах унять не могла.

Джексон еще раз обвел взглядом комнату и усмехнулся: мотивы Шина были ясны, как день, хотя, зная его, можно было смело сомневаться, что и в его примере дважды два будет четыре, но все же Джексон понимал, зачем здесь эти прекрасные, чувственные создания. Его взгляд остановился на паре напротив: они самозабвенно целовались, а брови Джексона сами собой сдвинулись к переносице. И, наверное, он бы что-нибудь обязательно сказал, о чем бы потом, естественно, пожалел, если бы не усевшийся вдруг к нему на колени Томми.

Вот же нахал мелкий. А Томми со знанием дела обвил его шею руками и прижался к губам, настойчиво раздвигая их языком. Целовался парень отлично, и Джексон наверняка бы оценил все его умения по достоинству, если бы не следил жадно за тем, как на противоположном диване Шин стягивал футболку с другого близнеца. Томми, заметив, что жертва его флюидов слегка отвлечена, поерзал бедрами, чтобы потеряется задницей о пах Джексона, и удовлетворенно выдохнул прямо в поцелуй, когда ответом ему стали крепко сцепившись на бедрах пальцы и грубо толкнувшийся в рот язык.

Воздух в комнате сгущался, становился вязким и плотным, наполнялся запахом возбуждения и неудовлетворенной похоти. Джексон сам не заметил, как оказался без рубашки, а целующий его парень едва ли не стонал каждый раз, когда он проводил горячей ладонью по его заднице. Впрочем, любовный морок имеет свойство быстро рассеиваться, и когда Джексон, оторвавшись, наконец, от приторно-сладких губ посмотрел за спину жмущегося к его груди Томми, глаза его против воли вспыхнули темным.

Он не знал (но догадывался), откуда в нем взялось это. Яростное, тщательно сдерживаемое, черное чувство, контролировать которое Джексон едва мог, стоило взглянуть на то, как расслабленно откинувшись на диване, сидит Шин, придерживая за талию покачивающегося на его коленях парня, как тот жадно целует тонкую шею, повторяя узор татуировки, как задирает майку под расстегнутой рубашкой, как бесстыдно предлагает себя, ерзая на бедрах.

И опять его отвлек милый Томми, с силой сжав наглой ручкой член сквозь ткань брюк. Джексон ахнул, приходя в себя от странного оцепенения, готового вылиться в нечто неконтролируемое, и с удивлением, словно только проснулся от сна, взглянул в большие голубые глаза. Мальчик смотрел на него с неприкрытым желанием, и Джексон скользнул ладонью под ремень его брюк, оглаживая упругую задницу. Пришлось уговаривать себя не обращать внимание на шумные вздохи, доносящиеся со стороны. Ну что он в самом деле, изверг бесчувственный что ли какой-то, не может ответить, когда к нему так льнут и просят одним только взглядом.

Не изверг, а импотент — забавлялся внутренний голос, решивший доконать итак едва не спятившего Джексона. Мысль о том, что лучше всего было бы сразу из офиса уехать домой, не казалась уже такой малодушной.

Но ни сладкие поцелуи, ни дразнящие прикосновения, ни ласковый, откровенный шепот на ухо не могли больше отвлечь. Джексон рассеянно гладил Томми по спине, перебирал пальцами путающиеся волосы, пока тот выцеловывал его шею, и не сводил гипнотизирующего, тяжелого взгляда с Шина и Лиама.

Лиам сполз вниз, устраиваясь между широко расставленных бедер, расстегнул ремень и сыто облизнулся, наклонившись над возбужденным членом. Джексон невольно напрягся, не замечая, с какой жадностью следит за ним, и в этот момент их глаза с Шином встретились. В карих сверкнула откровенная насмешка, а внутри Джексона что-то щелкнуло, будто кто-то чужой, неведомый перемкнул тумблер.