Спящие воспоминания - Модиано Патрик

Он достал из кармана куртки свой черный блокнот и, заглянув в него, иронически мне улыбнулся.

— Я пытался дозвониться вам на Валь-д’Ор пару лет назад, но вас, очевидно, не было дома.

Я сидел напротив него с одной надеждой: что он расскажет мне что-нибудь о Женевьеве Далам и, быть может, объяснит, почему она вдруг исчезла.

Он представил мне своего друга. Я помню имя: Ален Паркен, десять лет спустя я прочел его на вывеске маленького магазинчика подержанных фотоаппаратов — наверняка он скупал краденые — на авеню Ваграм. У меня было искушение зайти и передать привет из прошлого этому призраку.

— Женевьева? Вы не виделись с ней три года? Я тоже… Надо полагать, опять играет с таро и хрустальными шарами, как всегда…

Его куртка из фальшивого леопарда показалась мне более поношенной, чем при нашей первой встрече. Я заметил прореху у запястья и пятно на рукаве. У Алена Паркена мне запомнились бледные щеки и лицо рано постаревшего ребенка — лицо бывшего грума или жокея.

— Он фотограф, — сказал мне брат Женевьевы Далам. — Делает для меня «book», портфолио, чтобы я мог разослать его агентам… я хочу сниматься в кино…

Его спутник поглядывал на меня, куря сигарету, и от его смолисто-черных глаз мне было не по себе. Брат Женевьевы Далам вдруг сказал ему: «Тебе, кажется, пора пойти позвонить, надо предупредить их». Ален Паркен тут же встал и направился в глубь зала.

— Я уверен, что вы могли бы мне помочь, вы… — заговорил брат Женевьевы Далам, буравя меня взглядом, от которого по спине побежали мурашки, алчным взглядом человека, готового грабить трупы после бомбежки.

— Вы ведь поможете мне?

Его лицо сморщилось, выдавая какую-то обиду. Вернулся к столику его друг.

— Ну что, ты их предупредил? — спросил брат Женевьевы Далам.

Тот кивнул и сел на свое место. Меня вдруг охватила паника, с которой я не мог совладать. Каким таким людям он звонил? И о чем их надо было предупредить? Я чувствовал, что за мной захлопнулась мышеловка, и с минуты на минуту ожидал полицейского десанта.

— Я спросил его, может ли он нам помочь, — сказал он, указывая на меня.

Да, ты должен нам помочь, — кивнул его друг с недоброй улыбкой. — Мы тебя все равно теперь не отпустим…

Я встал. Направился к выходу из кафе. Брат Женевьевы Далам последовал за мной и загородил мне дорогу. Его друг уже стоял у меня за спиной, вплотную, как будто хотел помешать мне повернуть назад. Я подумал: надо выйти отсюда, пока не нагрянула полиция. И резким движением плеча и колена оттолкнул брата Женевьевы Далам. А потом вмазал кулаком в лицо его другу. Слава Богу, я наконец выбрался на воздух. По бульвару я спускался бегом. Они оба бежали за мной. Мне удалось оторваться от них у кафе «Клюни».

— Тебе не надо было даже заговаривать с моим братом. Для меня он больше не существует. Он способен на все. В Эпинале он уже отсидел в тюрьме.

Она произнесла эти слова, понизив голос до шепота, как будто не хотела, чтобы услышал мальчик, но он по-прежнему стоял у клетки, глядя на пантеру.

— Как его зовут? — спросил я.

— Пьер.

Было самое время узнать, как она жила эти шесть лет. Сегодня, 1 февраля 2017 года, я жалею, что не задал ей конкретных вопросов. Но тогда я был уверен, что она все равно не ответит или в лучшем случае ответы будут уклончивыми. «Она идет мимо своей жизни», — сказала мне когда-то Мадлен Перо. И она же произнесла слово «сомнамбула». Оно напомнило мне о балете, который я видел в детстве и сохранил в памяти имя прима-балерины: Мария Толчиф. Может быть, Женевьева Далам и шла «мимо своей жизни», но шла она легким, упругим шагом, как танцовщица.

— Он уже ходит в школу? — спросил я, указав на Пьера.

— В школу по ту сторону Ботанического сада.

Не стоило говорить с ней о прошлом. Если бы я упомянул некоторые детали шестилетней давности: кафе на бульваре Де-ла-Гар, отель на улице Монж, люди, с которыми нас познакомила «доктор Перо», и несколько мутные истории, в которые она нас втянула, — Женевьева Далам изрядно бы удивилась. Она наверняка все забыла. Или видела это издалека — все дальше и дальше с каждым прожитым годом. И пейзаж уже терялся, окутанный туманом. Она жила в настоящем.

— У тебя есть время проводить нас домой? — спросила она.

Взяв Пьера за руку, она обернулась и в последний раз посмотрела на решетку, за которой Багира продолжала свое вечное движение по кругу.

Мы прошли мимо книжной лавки оккультных наук, где встретились впервые. На табличке было написано, что магазин открывается в два часа. Мы посмотрели на выставленные в витрине книги: «Внутренняя мощь», «Учителя и путь», «Авантюристы тайны»…

«Можно прийти сюда вечером и выбрать какие-нибудь книги», — предложил я Женевьеве Далам. Мы назначили встречу в шесть, в тот же час, что и шесть лет назад. В конце концов, именно в этом магазине я нашел книгу, над которой потом много думал: «Вечное возвращение». На каждой странице я говорил себе: если бы можно было прожить заново в то же время, в том же месте и в тех же обстоятельствах уже однажды прожитое, но прожить много лучше, чем в первый раз, без прежних ошибок, помех и проволочек… как будто переписать начисто испещренную помарками рукопись… Мы втроем подошли к кварталу, который я часто пересекал вместе с ней, между площадью Монж, мечетью и Пюи-де-л’Эрмит.

Она остановилась у дома, выглядевшего массивнее других, с балконами. «Здесь я живу». Пьер сам открыл дверь подъезда. Я вошел следом за ними. Мне показалось, что я уже бывал здесь в прошлой жизни, у кого-то в гостях. «Сегодня вечером, в шесть, в книжном магазине, — сказала мне Женевьева Далам. — А потом ты можешь поужинать с нами…»

Они оставили меня в подъезде: Я стоял у первой ступеньки лестницы. Время от времени Пьер перегибался через перила, словно хотел убедиться, что я еще здесь. И каждый раз я махал ему рукой. Он еще смотрел на меня, упираясь в перила подбородком, пока Женевьева Далам, надо думать, открывала дверь своей квартиры. Я услышал, как дверь захлопнулась за ними, и у меня защемило сердце. Но, выходя из дома, я уже не видел причин грустить. Еще на несколько месяцев или — как знать? — несколько лет, пусть бежит время и исчезают одни за другими люди и вещи, в жизни останется незыблемый ориентир: Женевьева Далам. Пьер. Улица Катрефаж. Дом номер 5.

Я пытаюсь навести порядок в моих воспоминаниях. Каждое из них частичка пазла, но многих недостает, и большинство так и остаются не у дел. Иногда мне удается собрать вместе три или четыре, но не больше. Тогда я заношу на бумагу фрагменты, в беспорядке всплывающие в моей памяти, списки имен или совсем короткие фразы. Мне хочется, чтобы эти имена, как магниты, притянули на поверхность другие, чтобы эти обрывки фраз сложились в конечном счете в связные абзацы и даже главы. А пока я провожу дни на большом складе, похожем на гаражи прошлых лет, в поисках давно потерянных людей и вещей.

Джори Брюсс

Эмманюэль Брюкен (фотограф)

Жан Мейер (голубоглазый Жан)

Гаэль и Ги Венсан

Анни Кесли, 11, улица Маронье

Ван дер Мервенн

Жозеф Наш, 33, авеню Монтень

Ж. де Флери (книжный магазин), 2, улица Баст, 19-й

Ольга Ординер, 9, улица Дюрантон, 15-й

Ариана Пате, 3, улица Кантен-Бошар

Дуглас Эйбен

Анна Сейднер

Мари Молитор

Пьеро 43…

Во время этой работы, которая делается на ощупь, иные имена вспыхивают порой, как сигнальные огни, указывая скрытую дорогу.

Так имя «мадам Юберсен», которое я написал наобум, со знаком вопроса, пробудило во мне сначала смутное воспоминание. Я попытался связать «мадам Юберсен» с другими именами в моем списке. Была надежда, что между ними и «мадам Юберсен» засветится линия наподобие тех — зеленых, красных, синих, — что указывают станции и пересадки, если вам надо добраться от «Корвизар» до «Мишель-Анж-Отей» или от «Жасмен» до «Фий-дю-Кальвер». Я дошел почти до конца списка и чувствовал себя потерявшим память, отчаянно силясь пробить слой льда и забвения. И вдруг меня осенило: имя «мадам Юберсен» наверняка было связано с Мадлен Перо. Действительно, она несколько раз водила нас с Женевьевой Далам к этой мадам Юберсен, которая жила в квартире на одной из больших авеню западных кварталов, — название этой авеню я не решаюсь сегодня написать, как будто чересчур точная деталь еще может мне повредить пятьдесят лет спустя, приведя к тому, что называют «доследованием» по «делу», в которое я был вовлечен.