Ветер и море - Марша Кэнхем

– Корт...

Она снова посмотрела на дядю, и ее грудь сдавило от наплыва эмоций. Из последних сил Эверар ухватился пальцами за грубую холщовую ткань ее рубашки и снова притянул Кортни к себе.

– Корт, есть еще кое-что... что тебе следует знать... тебе должен сообщить... Сигрем... Сигрем знает... – Эверар поднял взгляд к черноволосому гиганту. – И... и... о Господи... – Его рот растянулся в неподвижное «О», а измученное тело выгнулось вверх. Рука, державшая Кортни за рубашку, сжалась так, что разорвала шов на плече, а затем внезапно упала.

– Дядя? – прошептала Кортни. – Дядя Эверар?

Его глаза потускнели, и последний слабый стон вырвался из легких. Кортни долго смотрела на морщинистое лицо большими, полными ужаса глазами, а потом прижала к груди безжизненную голову, и горячие слезы закапали с ее ресниц, оставляя две светлые влажные полоски на грязных щеках. С подбородка слезы тонкой струйкой потекли на лоб Эверара и в складки его век, так что казалось, будто он тоже плачет.

Лейтенант Баллантайн опустился на одно колено и прижал пальцы к горлу мужчины. Не было никаких признаков жизни – ни пульса, ни даже слабого биения сердца. Лейтенант оглядел море враждебных лиц, а затем взглянул мимо корсаров на группу охранников.

– Я не допущу, чтобы кто-то узнал о твоем родстве с этим человеком, – тихо проговорил он. – Ты меня слышишь, мальчик? – Кортни не сделала ничего, чтобы дать понять, что осознала предупреждение янки, и он пояснил: – Капитан почувствует себя обманутым, когда услышит об этой смерти, так что тебе следует быть умным и не предлагать ему себя вместо него. – Поднявшись на ноги, Баллантайн, отдав несколько приказов охранникам, быстро направился вдоль берега к ожидавшим их шлюпкам.

Сержант дрожа подошел к плотному косматому гиганту. Покрытый дюжиной царапин, из которых текла кровь, пират стоял рядом с юношей, защищая его, и смотрел на подошедшего самыми черными, самыми огненными глазами из всех, которые Раунтри когда-либо видел. Его руки были толстыми, как ствол дерева, по мощности торса он мог соперничать с Улиссом, и его огромные кулаки сжимались и разжимались в молчаливом вызове. Остановившись, сержант нервно облизнул пересохшие губы.

Сигрем, Кортни и еще шесть человек были последними, кто ожидал на берегу отправки на корабль. Позади них поднимавшиеся облака черного дыма кружили над холмом, скрывавшим от глаз то, что еще осталось от деревни. Все хижины, навесы и изгороди были разбиты вдребезги и преданы огню, и никому на берегу не нужно было оборачиваться на деревушку, чтобы увидеть масштабы разрушения. Запасы пищи, припрятанные золотые и серебряные слитки, шелка, редкие драгоценные камни, так же как и небольшая гора бочек рома и дорогой мадеры, были отнесены на берег, и их окружали ухмыляющиеся нетерпеливые матросы, чья задача заключалась в том, чтобы рассортировать добычу и составить список трофеев, прежде чем переправить их на «Орел». Ухмылки и нетерпение распространялись и на группу съежившихся, напуганных женщин и детей, которых согнали в кучу на песчаной дюне. Они тоже ждали отправки на борт «Орла», и их судьба была однозначно написана на плотоядных лицах победителей.

Запах дыма и обуглившихся тел щекотал ноздри; из-за дюн раздавались единичные мушкетные выстрелы, а однажды сильный взрыв разорвал вечерний воздух, оповещая, что найден пороховой склад и остатки оружия уничтожены, и дюжины ярких огней лишили летний заход солнца его невозмутимой красоты.

– Мне приказано заковать вас в цепи, – объявил Раунтри, находя поддержку в двух мушкетах по обе стороны от себя. – Любой, кто станет сопротивляться, будет застрелен.

– Меня ты не закуешь в цепи, – прищурился Сигрем. – Я зубами перекусываю кости потолще, чем твои.

Молодой сержант с хмурым лицом побледнел, и цепи в его руках задрожали.

– В-вы получили мое последнее предупреждение, наручники... или свинцовая пуля.

– Нет никакого смысла умирать ради таких подонков, – тихо сказала Кортни и положила руку на локоть Сигрема, останавливая гневный рокот, поднимавшийся в горле корсара.

Она выступила вперед из-за закрывавшего ее Сигрема, нехотя направилась к моряку и, пристально глядя ему в глаза, протянула свои руки.

Раунтри слабо улыбнулся – одновременно благодарно и виновато, – застегивая тяжелые железные браслеты на ее тонких девичьих запястьях. Вес наручников и соединяющей их цепи потянул руки Кортни вниз, но она выдержала нагрузку и, с трудом подняв руки на уровень груди, твердо держала их так, пока завинчивали и запирали запор.

От следующей пары наручников Кортни отделяла железная цепь длиной в четыре фута, и она почувствовала, как сильно натянулась цепь, когда Сигрем шагнул вперед. Наручники оказались слишком малы для волосатых запястий, и понадобилось несколько минут, чтобы моряк придумал, как поставить Сигрема в связку. В конце концов пришлось скрутить два болта, но даже при этом браслеты врезались в руки Сигрема, однако он только ухмылялся, глядя сверху на Раунтри, и в его взгляде читалось обещание.

Остальные мужчины, которых вытащили вперед, принимали наручники со сжатыми кулаками и плотно стиснутыми зубами.

Когда узников повели по мелководью к ожидавшей их шлюпке, солнце уже опускалось за горизонт и небо окрасилось в пурпур и золото. Вода, перекатывающаяся через сланец, была удивительно чистой и темной, а еще дальше напоминала бархатное сиденье, на котором плавно покачивался стройный силуэт «Орла». Поврежденные рангоуты и оснастка уже были сняты, и при свете фонарей команда занималась ремонтом. Военные моряки, сняв свою форму, трудились наравне с простыми матросами, оттаскивая в сторону обломки и отмывая палубы от крови. Пушки сняли с лафетов, с помощью лебедки подняли вверх, а потом снова установили на место; разорванные брезентовые паруса расстелили на спардеке, и их починкой занялся специалист по парусам со своими умелыми подмастерьями.

«Орел» был торговым рейдером длиной в сто пятьдесят футов от носа до кормы, несущим арсенал из сорока орудий и команду из двухсот семидесяти пяти человек. Его три мачты возвышались над источниками искусственного освещения, и в лучах заходящего солнца оснастка искрилась, украшенная густым вечерним туманом.

Шлюпка царапнула о корпус фрегата, и вахтенному матросу бросили булинь. Взгляд огромных изумрудных глаз медленно поднялся вверх по выпуклой деревянной обшивке и остановился только тогда, когда добрался до пролома ниже уровня расположения орудий.

– Встать! – грубо скомандовал конвоир, подгоняя пленных прикладом мушкета. – А теперь пошевеливайтесь! Один поскользнется, и вам всем конец. Никто из нас не собирается прыгать за борт, чтобы вас спасать.