Антарктида - Хосе-Мария Виллагра

Дело не в том, что Ванглен уставал физически. Конечно, он уставал, но это тоже была часть борьбы, и физически он мог продолжать поединок несколько дней без перерыва. Ванглен прекрасно владел своим телом и умел чередовать различные типы мышечной активности — взрывные усилия стяговыми, предельные нагрузки с релаксацией, преодолевающий, уступающий и удерживающие режимы работы, статику с динамикой боя. Умение дать отдых той или иной группе мышц в ходе схватки, следить за дыханием, поменять стойку с левосторонней на правостороннюю или фронтальную — важнейшая составляющая искусства борьбы, в свою очередь еще более усложнявшая ее тактику и стратегию, ту игру, которую вели соперники. Но в борьбе изнемогало не тело Ванглена, а его мозг.

Ванглен уставал верить в успех своих атак. Его мозг переставал справляться с объемом поступающей информации, и рано или поздно это приводило к едва заметному сбою в хорошо продуманных действиях, неуловимой потере концентрации, небольшой неточности в положении рук, ног и тела, и Ньен мгновенно пользовался удобным случаем.

Ванглен еще не успевал толком осознать, что произошло, а соперник уже швырял его в воздух. Земля на одно очень долгое мгновение менялась местами с небом, и Ванглен парил где-то высоко, беспомощный и невесомый, перед тем как рухнуть в песок. Дальнейшее было делом техники и напоминало любовь. Ньен наседал сверху. Ванглен конвульсировал внизу, жадно хватая воздух ртом. Эта агония могла продолжаться довольно долго, но решалось все в один ослепительный миг.

Их схватки порой начинались ранним утром, а заканчивались на закате, хотя Ванглен хорошо понимал, что Ньен мог бы расправиться с ним гораздо быстрее, если бы не одна особенность. Дело в том, что гигант всегда заканчивал бой одним и тем же приемом — броском через спину. Это был один из самых красивых и самых сложных приемов борьбы, но Ньен умел проводить его практически из любого положения. Достаточно малейшей заминки — не в действиях даже, а в мыслях — и Ванглен взлетал в воздух. Ньен мог бы просто перевести Ванглена в партер и укатать в песок одними накатами, но он заканчивал единоборство только своим любимым броском.

Ванглен прекрасно знал об этом и строил всю свою тактику и стратегию вокруг этого факта. Он много дней размышлял об этом, бесчисленное количество раз прокручивал в голове малейшие нюансы их прошлых схваток, изобретал новые уловки, подбирал сложнейшие комбинации, и все же каждый раз Ньен проводил этот прием неожиданно, неординарно, всегда как-то по-новому, но неизменно красиво и яростно. Ванглен много размышлял над этим приемом и средствами противодействия ему.

В ходе схватки он мог сорвать несколько попыток его применения, что приводило Ньена в полный восторг, от которого он впадал в совершенное неистовство, делавшее его абсолютно необоримым. Сперва Ванглен думал, что этим бешенством Ньен вызывает в себе дополнительные силы, позволяющие ему сокрушить любое сопротивление, но постепенно Ванглен понял, что таким образом проявлялось высшее вдохновение этого могучего борца. Дело было не в том, что Ньен сильнее. Это и так ясно, и колосс мог бы продемонстрировать свое превосходство в силе бесконечным числом других способов. Но Ванглен умел противостоять силе, умел использовать ее в своих целях, и одной силы было недостаточно, чтобы победить его. Поэтому Ньен в первую очередь стремился демонстрировать то, что он умнее, расчетливее и искуснее. Даже в своей необузданной ярости, которая тоже была частью вдохновенного расчета. Он побеждал в своем воображении. Даже то, что он думал в течение схватки лишь об одном приеме, давало ему преимущество. Ведь в то время как Ванглен планировал множество комбинаций, Ньен все время думал об одном и том же. А в Антарктиде, если о чем-то долго думать, то это непременно происходит.

8

Несколько дней Ванглен провел в одиночестве. Ньен уплыл к горизонту, но юноша чувствовал себя таким счастливым, что даже не замечал отсутствия друга. Он вставал на заре, встречал солнце, плавал, бегал, швырял камни, нюхал цветы, а потом валялся на берегу, прислушиваясь к шелесту пальм и плеску моря, и наслаждался внутренней борьбой. Ванглен был так счастлив, что вновь увидев девушку на берегу, лишь в это мгновение осознал, как страстно ему хотелось встретить ее.

Ванглен так разволновался при виде девушки, что даже не смог окликнуть ее, точно чьи-то пальцы в борьбе сдавили ему горло. Девушка шла навстречу, а Ванглен замедлял шаги. Он вдруг так ослабел, что не мог больше двигаться быстро. Он боялся, что его тело осыплется песком, схлынет волной в море, растворится в воздухе, словно аромат цветка. Он шел навстречу девушке бесконечно долго. У него было такое чувство, что он шел к ней всю свою жизнь.

Его руки — это были словно не его руки. Его ноги не слушались его. Он будто заново учился ходить. Каждый его шаг был первым. На него всякий раз надо было решиться. Он чувствовал, что с каждым шагом сердце в его груди билось все сильнее — не быстрее, а глубже, — и в конце концов ему показалось, что он весь превратился в одно содрогающееся сердце.

Она шла навстречу. Легко и красиво. И чем ближе они становились, тем яснее Ванглен осознавал, что никогда еще в жизни не встречал девушки прекраснее. Она была нереально красива. Ее хрупкость казалось вызовом физической силе его взгляда. Но тонкость ее черт и фигуры сочеталась с точностью и уверенностью легких движений. Она отрицала реальность и одновременно оправдывала ее со всеми этими длинными, солнечными днями.

Она подошла совсем близко. О, какое у нее было лицо! В это лицо можно было смотреть целую вечность. На одни эти полуоткрытые губы ушли бы несколько жизней. А ее глаза! Это были не глаза, а свет, леденящий и обжигающий вместе. Ее тело было порождением всех стихий, их средоточием, местом их встречи и совершенного равновесия. Она была прекрасна, как может быть лишь мечта о прекрасном, его, Ванглена, мечта, которой он грезил во всех своих снах, и все же не мог вообразить, какой прекрасной она может быть наяву, потому что если бы он хотя бы на краткий миг отчетливо вообразил это, то немедленно сошел бы с ума, оттого что видит ее во сне, а не наяву, и даже теперь, увидев ее наяву, он не был до конца уверен, что это не сон. Она была, как все его сны, вместе взятые. Не плоть — сгусток света и тени, которыми нельзя обладать, в которые можно лишь погрузиться, сгореть в протуберанцах рук и ног, в ослепительном свете лица, в ледяном огне глаз, в черном зареве ее волос, во всполохах груди и бедер, в трепетном пламени живота. Воздух стекленел и плавился от нежности ее кожи.

Ванглен остановился, не в силах сделать последнего шага. Он не смел даже вздохнуть, чтобы не смутить видения. Он не мог шевельнуться, несмотря на страстное желание и закаленную волю борца. Потому что вдруг понял, что мертв. Что он не жил до этого мгновения. В нем просто не могло быть жизни, потому что вся его жизнь сосредоточилась в этой девушке в шаге от него.

Девушка смотрела на Ванглена так, будто впервые его видела, будто вообще впервые видела мужчину, человека. А потом она полупрозрачной ладонью коснулась его щеки и даровала жизнь. Ванглен едва выдержал это прикосновение. Это было все равно что родиться заново. И Ванглен со всей страстью бросился жить.

Они не могли больше существовать раздельно, как душа и тело. И они попытались слиться, проникнуть друг в друга так глубоко, как только это возможно. И еще, и еще, и еще раз. Весь мир вокруг них превратился в одно огромное содрогающееся сердце. Ее глаза стали черными, и Ванглен все падал и падал в эту бездну, пока маленькая смерть не снизошла на обоих.

9

Ванглен не помнил, сколько времени они провели вместе, прежде чем мир вокруг вновь стал обретать знакомые очертания — моря, неба, песка, деревьев, цветов и солнца. Был вечер. И было утро. Лунная ночь. И солнечный день, который казался тусклым после того огня, который испепелял обоих.

Ванглен лежал на спине, запрокинув голову, и ему казалось, что море стало небом, а небо — морем. Ему казалось, что он на небе. Голова девушки лежала на его плече. Ее черные волосы разметались по его груди. Ее синие глаза светились на темном от загара лице.

— Как тебя зовут? — спросил Ванглен.

Девушка смотрела на него так, будто этот вопрос для нее ничего не значил, будто она даже не понимает смысла этих слов, и Ванглен вновь испугался, что пребывание там, за чертой жизни, не прошло для нее бесследно.

— Меня зовут Ванглен, — ткнул себя пальцем в грудь Ванглен, а потом коснулся девушки. — А как зовут тебя?

— Ванглен… Тогда, наверное, меня зовут Киллена, — улыбнулась девушка.

— Ты не помнишь, как тебя зовут? — удивился Ванглен.

— Я так люблю тебя, что позабыла обо всем на свете, — ответила Киллена, и свет в ее глазах стал густым и синим. — Я так люблю, что забыла себя. Мне кажется, что я помню лишь тебя, моя любовь. Что я всю жизнь помнила лишь тебя. Я искала тебя. Я бродила по земле. Я плыла от острова к острову. Но никак не могла вспомнить, где я тебя видела. Иногда мне казалось, что я видела тебя лишь во сне, что на самом деле тебя нет, что я тебя выдумала.