Антарктида - Хосе-Мария Виллагра

Стойка Ньена обычно была выше, хотя он защищался, а нападал в начале схватки всегда Ванглен. Таку них повелось с самой первой встречи. И дело не в том, что Ванглен больше жаждал борьбы, горячился или хотел что-то доказать себе или сопернику. Ньен — более сильный борец, это и так ясно. Но его превосходство не было абсолютным. Ванглен обладал своими достоинствами. Он был гибче, ловчее, но самое главное — быстрее. Латентный период его мышц был короче.

Преимущество в скорости, с которой его мышцы выполняли команды мозга, могло показаться совсем незначительным, моргнуть — и то больше времени занимает, но в борьбе мгновения играют решающую роль.

У Ванглена самыми быстрыми были икроножные мышцы, чуть отставали от них в скорости реакции мышцы спины. Двуглавой мышцей плеча можно было гордиться, а вот дельтовидная и трехглавая мышцы работали не столь проворно, хотя обладали достаточной взрывной силой, чтобы держать в постоянном напряжении даже такого борца, как Ньен. Прямая мышца живота работала медленнее, и об этом надо было всегда помнить. Но хуже всего дела обстояли с четырехглавой мышцей бедра. Это было уязвимое место. А вот у Ньена самыми быстрыми были как раз бедра и трехглавая мышца плеча. Ванглен все это знал и готовился к схватке с учетом всех этих особенностей.

Схватка начиналась с борьбы за захваты. Внешне почти ничего не происходило. После первых наскоков и оплеух, которыми борцы словно бы приветствовали друг друга, стараясь справиться с охватившим их восторгом, начиналось долгое единоборство. Иногда схватка напоминала Ванглену размеренную беседу, обмен мнениями, а порой она превращалась во вдохновенный спор, полный высоких порывов, откровений и самых неожиданных поворотов, который всегда жалко было заканчивать и в котором горячее стремление опровергнуть аргументы друг друга доходило до крайней нетерпимости, но который все же был невозможен без соучастия. Соперники, полусогнувшись, топтались друг возле друга, стараясь ловчее ухватить один другого за шею, кисть, предплечье или плечо в поисках входа в прием и препятствуя удобному захвату оппонента. Солнце могло пройти половину небосклона, а взмокшие Ванглен и Ньен все так же топтались на песке, упершись лбами и сплетясь руками. Вроде бы ничего особенного не происходило. Но на самом деле это был один из самых волнующих и напряженных периодов схватки. О, если бы кто-то мог в этот момент заглянуть борцам в мозг!

Он увидел бы там феерический каскад приемов: отвлекающая попытка взять предплечье на ключ, на самом деле лишь маскирующая истинные намерения и срывающая соперника из устойчивого положения, стремительный нырок под руку, захват, подбив ноги бедром, вертушка, перевод в партер, захват рук и туловища, накат с выходом на мост, когда ты чувствуешь (весомое, сладостное и всеобъемлющее чувство!), что все твое тело становится частью приема, превращается в путь, по которому этот прием реализуется в сжавшихся и одновременно растянувшихся времени и пространстве, словно не ты проводишь прием, а прием — тебя, и именно в результате этого приема ты, твое тело по-настоящему существует, затем еще накат, за которым следует немедленный захват туловища сзади и бросок через себя с высокой амплитудой, после чего делается замок на плечо и шею, дожимающий поверженного соперника.

И вся эта феерия внутренней борьбы скрывалась за небольшим движением мышц, даже не движением, а намерением Ванглена сделать это движение. Но Ньен уже все просчитал в своей голове и сорвал атаку, едва заметно сместившись вперед и вправо, чуть изменив положение центра тяжести своего тела, сделав полушаг навстречу потенциальной угрозе. Ньен знал, что атаку надо гасить еще на попытке входа в прием, пока она не набрала темп и инерцию, не стала неотвратимой, не превратилась в удар, сметающий все на своем пути. И даже это уже недостаточно своевременно. Атаку надо гасить на этапе замысла, предугадав намерения противника, пересчитав его. И в головах борцов постоянно шел расчет будущих действий и противодействий, своих и соперника. Вокруг простой вертушки, о которой невозможно было даже помыслить, чтобы она удалась в единоборстве двух столь опытных борцов, Ванглен и Ньен могли разыгрывать в голове целые баталии.

А со стороны казалось, что ничего особенного не происходит: сопение, возня, полушаги, подтанцовывания, попытки сдвинуть друг друга с места, раскачать, вывести из равновесия, чуть-чуть, на полпальца, улучшить захват. Но за всей этой невзрачной толкотней стояли стремительные движения мысли. В каждом борце таилось бесчисленное множество отработанных до автоматизма программ действий. Прием или каскад приемов могли последовать в любое мгновение, как только мозг борца, его мышечное самосознание определит, что его тело, руки и ноги, а также тело соперника в своем постоянно меняющемся противоборстве взаимоположений, захватов и контрзахватов, — как только эти тела хотя бы на самый летучий миг принимали позицию, позволяющую провести атакующее действие. В этом случае прием последует незамедлительно, и для этого опытному борцу порой даже не надо принимать сознательного решения. Его тело, его мозг все сделают сами, мгновенно взорвавшись отработанными действиями. Конечно, именно сознание играло в борьбе главную роль. Более того, главным образом это была не борьба мышц, а борьба нервов, борьба умов.

Внешне все выглядело как однообразная возня двух гигантов, топчущихся в песке на одном месте. Но на самом деле шла напряженная, изматывающая внутренняя борьба, состоящая из микроатак и порой незаметных глазу контрприемов, проходивших на фоне силового давления и противодействия, и каждый из борцов постоянно и очень остро ощущал, какой опасности противостоит. Каждый знал, что малейшая неловкость, заминка или неверное движение закончатся для него мгновенной, неотразимой атакой и неизбежным поражением.

Пользуясь преимуществом в быстроте реакции своих мышц, Ванглен создавал Ньену угрозу за угрозой. Ванглен вынужден был постоянно атаковать. Он знал, что стоит ему хотя бы на мгновение ослабить натиск и проявить чуть меньше изобретательности в создании угроз, и Ньен сомнет его.

Ванглен знал все приемы борьбы. Их было так много, что ему не хватило бы дня, чтобы показать их все, если бы кто-то попросил его об этом. И каждый из этих приемов мог выполняться из множества положений во множестве вариантов. Ванглен знал, что нет ничего хуже, чем раз и навсегда, жестким образом заученный прием. Из сильной стороны он превращается в слабость, в стереотип, узнав о котором, соперник легко может подловить борца на контратаке. Вся жизнь борца проходила в отработке приемов до полного автоматизма, а затем — в борьбе с косным навыком, мешающим творческой интерпретации слишком жестко заученного действия в случайной вариативности боя. Каждый случай применения того или иного приема требовал особого подхода. Ванглен порой сам изумлялся неисчерпаемости путей, которые он видел в развитии техники своей борьбы. Ведь даже самый отработанный прием никогда не проводится в чистом виде. В реальной схватке невозможно уловить момент, когда кончается один прием и начинается другой. Бессмысленно даже пытаться проводить изолированный прием в единоборстве с опытным противником. На каждый прием существует две-три защиты и несколько контрприемов.

Но защита от одного приема создает благоприятные условия для проведения другого. Каждый прием нужно встраивать в комбинацию, и таких комбинаций — простых и сложных, длинных и коротких, жестко определяющих действия и противодействия соперников — построить можно неисчислимое множество. Действительные намерения следовало маскировать ложными атаками. Причем ложные атаки становились действенным средством борьбы лишь тогда, когда могли в любое мгновение стать реальными действиями. Борец должен верить в успех своей атаки, в реальность создаваемой им угрозы и своей верой заставлять соперника сосредотачиваться на защите.

Техника и тактика борьбы, связанные между собой неразрывно, предоставляли столько возможностей для реализации самых изощренных замыслов, что, казалось, всей жизни не хватит, чтобы продумать и воплотить их в реальной схватке. Ванглен мог часами сидеть на берегу, уставившись в пустоту перед собой, и придумывать все новые и новые комбинации. Даже когда он любовался чем-то, нюхал цветы или был с женщиной, он постоянно ощущал, что где-то в глубине его существа постоянно идет напряженная внутренняя борьба.

Внешне ничего особенного не происходило. Возня борцов, их движения могли показаться даже медлительными и ленивыми, но за ними стояла молниеносная работа мысли. Угрозы возникали одна за другой. Ванглен ставил капканы, готовил ловушки, создавал завесу сбивающих факторов, прокручивал в голове самые изощренные варианты развития событий. Иногда его комбинации были столь остроумны, что Ньен не выдерживал и начинал смеяться прямо в ходе схватки, несмотря на всю напряженность момента. Ванглен стремился запутать, сбить соперника с толку, застать его врасплох, удивить, ошеломить, опередить хоть на мгновение в своих расчетах, но Ньен всегда был настороже, и рано или поздно наступал момент, когда он начинал брать верх в этой сложной игре угроз и противодействий.