Том 2. Баллады, поэмы и повести - Василий Жуковский

Баллада, в которой описывается, как одна старушка ехала на черном коне вдвоем и кто сидел впереди*

На кровле ворон дико прокричал —  Старушка слышит и бледнеет.Понятно ей, что ворон тот сказал:  Слегла в постель, дрожит, хладеет.

И во́пит скорбно: «Где мой сын чернец?  Ему сказать мне слово дайте;Увы! я гибну; близок мой конец;  Скорей, скорей! не опоздайте!»

И к матери идет чернец святой:  Ее услышать покаянье;И тайные дары несет с собой,  Чтоб утолить ее страданье.

Но лишь пришел к одру с дарами он,  Старушка в трепете завыла;Как смерти крик ее протяжный стон…  «Не приближайся! — возопила. —

Не подноси ко мне святых даров;  Уже не в пользу покаянье…»Был страшен вид ее седых власов  И страшно груди колыханье.

Дары святые сын отнес назад  И к страждущей приходит снова;Кругом бродил ее потухший взгляд;  Язык искал, немея, слова.

«Вся жизнь моя в грехах погребена,  Меня отвергнул искупитель;Твоя ж душа молитвой спасена,  Ты будь души моей спаситель.

Здесь вместо дня была мне ночи мгла;  Я кровь младенцев проливала,Власы невест в огне волшебном жгла  И кости мертвых похищала.

И казнь лукавый обольститель мой  Уж мне готовит в адской злобе;И я, смутив чужих гробов покой,  В своем не успокоюсь гробе.

Ах! не забудь моих последних слов:  Мой труп, обвитый пеленою,Мой гроб, мой черный гробовой покров  Ты окропи святой водою.

Чтоб из свинца мой крепкий гроб был слит,  Семью окован обручами,Во храм внесен, пред алтарем прибит  К помосту крепкими цепями.

И цепи окропи святой водой;  Чтобы священники соборомИ день и ночь стояли надо мной  И пели панихиду хором;

Чтоб пятьдесят на крылосах дьячков  За ними в черных рясах пели;Чтоб день и ночь свечи у образов  Из воску ярого горели;

Чтобы звучней во все колокола  С молитвой день и ночь звонили;Чтоб заперта во храме дверь была;  Чтоб дьяконы пред ней кадили;

Чтоб крепок был запор церковных врат;  Чтобы с полуночного бденьяОн ни на миг с растворов не был снят  До солнечного восхожденья.

С обрядом тем молитеся три дня,  Три ночи сряду надо мною:Чтоб не достиг губитель до меня,  Чтоб прах мой принят был землею».

И глас ее быть слышен перестал;  Померкши очи закатились;Последний вздох в груди затрепетал;  Уста, охолодев, раскрылись.

И хладный труп, и саван гробовой,  И гроб под черной пеленоюСвященники с приличною мольбой  Опрыскали святой водою.

Семь обручей на гроб положены;  Три цепи тяжкими винтамиВонзились в гроб и с ним утверждены  В помост пред царскими дверями.

И вспрыснуты они святой водой;  И все священники в собранье:Чтоб день и ночь душе на упокой  Свершать во храме поминанье.

Поют дьячки все в черных стихарях  Медлительными голосами;Горят свечи́ надгробны в их руках,  Горят свечи́ пред образами.

Протяжный глас, и бледный лик певцов,  Печальный, страшный сумрак храма,И тихий гроб, и длинный ряд попов  В тумане зыбком фимиама,

И горестный чернец пред алтарем,  Творящий до земли поклоны,И в высоте дрожащим свеч огнем  Чуть озаренные иконы…

Ужасный вид! колокола звонят;  Уж час полуночного бденья…И заперлись затворы тяжких врат  Перед начатием моленья.

И в перву ночь от свеч веселый блеск.  И вдруг… к полночи за вратамиУжасный вой, ужасный шум и треск;  И слышалось: гремят цепями.

Железных врат запор, стуча, дрожит;  Звонят на колокольне звонче;Молитву клир усерднее творит,  И пение поющих громче.

Гудят колокола, дьячки поют,  Попы молитвы вслух читают,Чернец в слезах, в кадилах ладан жгут,  И свечи яркие пылают.

Запел петух… и, смолкнувши, бегут  Враги, не совершив ловитвы;Смелей дьячки на крылосах поют,  Смелей попы творят молитвы.

В другую ночь от свеч темнее свет,  И слабо теплятся кадилы,И гробовой у всех на лицах цвет,  Как будто встали из могилы.

И снова рев, и шум, и треск у врат;  Грызут замок, в затворы рвутся;Как будто вихрь, как будто шумный град,  Как будто воды с гор несутся.

Пред алтарем чернец на землю пал,  Священники творят поклоны,И дым от свеч туманных побежал,  И потемнели все иконы.

Сильнее стук — звучней колокола,  И трепетней поющих голос:В крови их хлад, объемлет очи мгла,  Дрожат колена, дыбом волос.

Запел петух… и прочь враги бегут,  Опять не совершив ловитвы;Смелей дьячки на крылосах поют,  Попы смелей творят молитвы.

На третью ночь свечи́ едва горят;  И дым густой, и запах серный;Как ряд теней, попы во мгле стоят;  Чуть виден гроб во мраке черный.

И стук у врат: как будто океан  Под бурею ревет и воет,Как будто степь песчаную оркан  Свистящими крылами роет.

И звонари от страха чуть звонят,  И руки им служить не вольны;Час от часу страшнее гром у врат,  И звон слабее колокольный.

Дрожа, упал чернец пред алтарем;  Молиться силы нет; во прахеЛежит, к земле приникнувши лицом;  Поднять глаза не смеет в страхе.

И певчих хор, досель согласный, стал  Нестройным криком от смятенья:Им чудилось, что церковь зашатал  Как бы удар землетрясенья.

Вдруг затускнел огонь во всех свечах,  Погасли все и закурились;И замер глас у певчих на устах,  Все трепетали, все крестились.

И раздалось… как будто оный глас,  Который грянет над гробами;И храма дверь со стуком затряслась  И на пол рухнула с петлями.

И он предстал весь в пламени очам,  Свирепый, мрачный, разъяренный;И вкруг него огромный божий храм  Казался печью раскаленной!

Едва сказал: «Исчезните!» цепям —  Они рассыпались золою;Едва рукой коснулся обручам —  Они истлели под рукою.

И вскрылся гроб. Он к телу вопиёт:  «Восстань, иди вослед владыке!»И проступил от слов сих хладный пот  На мертвом, неподвижном лике.

И тихо труп со стоном тяжким встал,  Покорен страшному призванью;И никогда здесь смертный не слыхал  Подобного тому стенанью.

И ко вратам пошла она с врагом…  Там зрелся конь чернее ночи.Храпит и ржет и пышет он огнем,  И как пожар пылают очи.

И на коня с добычей прянул враг;  И труп завыл; и быстротечноКонь полетел, взвивая дым и прах;  И слух об ней пропал навечно.

Никто не зрел, как с нею мчался он…  Лишь страшный след нашли на прахе;Лишь, внемля крик, всю ночь сквозь тяжкий сон  Младенцы вздрагивали в страхе.

Алина и Альсим*