Том 2. Баллады, поэмы и повести - Василий Жуковский

Пустынник*

«Веди меня, пустыни житель,  Святой анахорет;Близка желанная обитель;  Приветный вижу свет.

Устал я: тьма кругом густая;  Запал в глуши мой след;Безбрежней, мнится, степь пустая,  Чем дале я вперед».

«Мой сын (в ответ пустыни житель),  Ты призраком прельщен:Опасен твой путеводитель —  Над бездной светит он.

Здесь чадам нищеты бездомным  Отверзта дверь моя,И скудных благ уделом скромным  Делюсь от сердца я.

Войди в гостеприимну келью;  Мой сын, перед тобойИ брашно с жесткою постелью  И сладкий мой покой.

Есть стадо… но безвинных кровью  Руки я не багрил:Меня творец своей любовью;  Щадить их научил.

Обед снимаю непорочный  С пригорков и полей;Деревья плод дают мне сочный,  Питье дает ручей.

Войди ж в мой дом — забот там чужды;  Нет блага в суете:Нам малые даны здесь нужды;  На малый миг и те».

Как свежая роса денницы,  Был сладок сей привет;И робкий гость, склоня зеницы,  Идет за старцем вслед.

В дичи глухой, непроходимой  Его таился кров —Приют для сироты гонимой,  Для странника покров.

Непышны в хижине уборы,  Там бедность и покой;И скрыпнули дверей растворы  Пред мирною четой.

И старец зрит гостеприимный,  Что гость его уныл,И светлый огонек он в дымной  Печурке разложил.

Плоды и зелень предлагает  С приправой добрых слов;Беседой скуку озлащает  Медлительных часов.

Кружится резвый кот пред ними;  В углу кричит сверчок;Трещит меж листьями сухими  Блестящий огонек.

Но молчалив, пришлец угрюмый;  Печаль в его чертах;Душа полна прискорбной думы;  И слезы на глазах.

Ему пустынник отвечает  Сердечною тоской.«О юный странник, что смущает  Так рано твой покой?

Иль быть убогим и бездомным  Творец тебе судил?Иль предан другом вероломным?  Или вотще любил?

Увы! спокой себя: презренны  Утехи благ земных;А тот, кто плачет, их лишенный,  Еще презренней их.

Приманчив дружбы взор лукавый:  Но ах! как тень, воследОна за счастием, за славой,  И прочь от хилых бед.

Любовь… любовь, Прелест игрою  Отрава сладких слов,Незрима в мире; лишь порою  Живет у голубков.

Но, друг, ты робостью стыдливой  Свой нежный пол открыл».И очи странник торопливый,  Краснея, опустил.

Краса сквозь легкий проникает  Стыдливости покров;Так утро тихое сияет  Сквозь завес облаков.

Трепещут перси; взор склоненный;  Как роза, цвет ланит…И деву-прелесть изумленный  Отшельник в госте зрит.

«Простишь ли, старец, дерзновенье,  Что робкою стопойВошла в твое уединенье,  Где бог один с тобой?

Любовь надежд моих губитель,  Моих виновник бед;Ищу покоя, но мучитель  Тоска за мною вслед.

Отец мой знатностию, славой  И пышностью гремел;Я дней его была забавой;  Он все во мне имел.

И рыцари стеклись толпою:  Мне предлагали в дарТе чистый, сходный с их душою,  А те притворный жар.

И каждый лестью вероломной  Привлечь меня мечтал…Но в их толпе Эдвин был скромный;  Эдвин, любя, молчал.

Ему с смиренной нищетою  Судьба одно дала:Пленять высокою душою;  И та моей была.

Роса на розе, цвет душистый  Фиалки полевойЕдва сравниться могут с чистой  Эдвиновой душой.

Но цвет с небесною росою  Живут единый миг:Он одарен был их красою,  Я легкостию их.

Я гордой, хладною казалась;  Но мил он втайне был;Увы! любя, я восхищалась,  Когда он слезы лил.

Несчастный! он не снес презренья;  В пустыню он помчалСвою любовь, свои мученья —  И там в слезах увял.

Но я виновна; мне страданье;  Мне увядать в слезах;Мне будь пустыня та изгнанье,  Где скрыт Эдвинов прах.

Над тихою его могилой  Конец свой встречу я —И приношеньем тени милой  Пусть будет жизнь моя».

«Мальвина!» — старец восклицает,  И пал к ее ногам…О чудо! их Эдвин лобзает;  Эдвин пред нею сам.

«Друг незабвенный, друг единый!  Опять, навек я твой!Полна душа моя Мальвиной —  И здесь дышал тобой.

Забудь о прошлом; нет разлуки;  Сам бог вещает нам:Всё в жизни, радости и муки,  Отныне пополам.

Ах! будь и самый час кончины  Для двух сердец один:Да с милой жизнию Мальвины  Угаснет и Эдвин».

Адельстан*

День багрянил, померкая,  Скат лесистых берегов;Реин, в зареве сияя,  Пышен тек между холмов.

Он летучей влагой пены  Замок Аллен орошал;Терема зубчаты стены  Он в потоке отражал.

Девы красные толпою  Из растворчатых воротВышли на́ берег — игрою  Встретить месяца восход.

Вдруг плывет, к ладье прикован,  Белый лебедь по реке;Спит, как будто очарован,  Юный рыцарь в челноке.

Алым парусом играет  Легкокрылый ветерок,И ко брегу приплывает  С спящим рыцарем челнок.

Белый лебедь встрепенулся,  Распустил криле свои;Дивный плаватель проснулся —  И выходит из ладьи.

И по Реину обратно  С очарованной ладьейПоплыл тихо лебедь статный  И сокрылся из очей.

Рыцарь в замок Аллен входит:  Все в нем прелесть — взор и стан;В изумленье всех приводит  Красотою Адельстан.

Меж красавицами Лора  В замке Аллене былаВидом ангельским для взора,  Для души душой мила.

Графы, герцоги толпою  К ней стеклись из дальних стран —Но умом и красотою  Всех был краше Адельстан.

Он у всех залог победы  На турнирах похищал;Он вечерние беседы  Всех милее оживлял.

И приветны разговоры  И приятный блеск очейВлили нежность в сердце Лоры —  Милый стал супругом ей.

Исчезает сновиденье —  Вслед за днями мчатся дни:Их в сердечном упоенье  И не чувствуют они.

Лишь случается порою,  Что, на воды взор склонив,Рыцарь бродит над рекою,  Одинок и молчалив.

Но при взгляде нежной Лоры  Возвращается покой;Оживают тусклы взоры  С оживленною душой.

Невидимкой пролетает  Быстро время — наконец,Улыбаясь, возвещает  Другу Лора: «Ты отец!»

Но безмолвно и уныло  На младенца смотрит он,«Ах! — он мыслит, — ангел милый,  Для чего ты в свет рожден?»

И когда обряд крещенья  Патер должен был свершить,Чтоб водою искупленья  Душу юную омыть:

Как преступник перед казнью,  Адельстан затрепетал;Взор наполнился боязнью;  Хлад по членам пробежал.

Запинаясь, умоляет  День обряда отложить.«Сил недуг меня лишает  С вами радость разделить!»

Солнце спряталось за гору;  Окропился луг росой;Он зовет с собою Лору  Встретить месяц над рекой.

«Наш младенец будет с нами:  При дыханье ветеркаТихоструйными волнами  Усыпит его река».

И пошли рука с рукою…  День на холмах догорал;Молча, сумрачен душою,  Рыцарь сына лобызал.

Вот уж поздно; солнце село;  Отуманился поток;Черен берег опустелый;  Холодеет ветерок.

Рыцарь все молчит, печален;  Все идет вдоль по реке;Лоре страшно; замок Аллен  С час как скрылся вдалеке.

«Поздно, милый; уж седеет  Мгла сырая над рекой;С вод холодный ветер веет;  И дрожит младенец мой».

«Тише, тише! Пусть седеет  Мгла сырая над рекой;Грудь моя младенца греет;  Сладко спит младенец мой».

«Поздно, милый; поневоле  Страх в мою теснится грудь;Месяц бледен; сыро в поле;  Долог нам до замка путь».

Но молчит, как очарован,  Рыцарь, глядя на реку…Лебедь там плывет, прикован  Легкой цепью к челноку.

Лебедь к берегу — и с сыном  Рыцарь сесть в челнок спешит;Лора вслед за паладином;  Обомлела и дрожит.

И, осанясь, лебедь статный  Легкой цепию повлекВдоль по Реину обратно  Очарованный челнок.

Небо в Реине дрожало,  И луна из дымных тучНа ладью сквозь парус алый  Проливала темный луч.

И плывут они, безмолвны;  За кормой струя бежит;Тихо плещут в лодку волны;  Парус вздулся и шумит.

И на береге молчанье;И на месяце туман;Лора в робком ожиданье;В смутной думе Адельстан.

Вот уж ночи половина:  Вдруг… младенец стал кричать.«Адельстан, отдай мне сына!» —  Возопила в страхе мать.

«Тише, тише; он с тобою.  Скоро… ах! кто даст мне сил?Я ужасною ценою  За блаженство заплатил.

Спи, невинное творенье;  Мучит душу голос твой;Спи, дитя; еще мгновенье,  И навек тебе покой».

Лодка к брегу — рыцарь с сыном  Выйти на берег спешит;Лора вслед за паладином,  Пуще млеет и дрожит.

Страшен берег обнаженный;  Нет ни жила, ни древес;Черен, дик, уединенный,  В стороне стоит утес.

И пещера под скалою —  В ней не зрело око дна;И чернеет пред луною  Страшным мраком глубина.

Сердце Лоры замирает;  Смотрит робко на утес.Звучно к бездне восклицает  Паладин: «Я дань принес».

В бездне звуки отравились;  Отзыв грянул вдоль реки;Вдруг… из бездны появились  Две огромные руки.

К ним приблизил рыцарь сына…  Цепенеющая мать,Возопив, у паладина  Жертву бросилась отнять

И воскликнула: «Спаситель!..»  Глас достигнул к небесам:Жив младенец, а губитель  Ниспровергнут в бездну сам.

Страшно, страшно застонало  В грозных сжавшихся когтях…Вдруг все пусто, тихо стало  В глубине и на скалах.

Ивиковы журавли*