Большая книга ужасов 2016 - Ирина Щеглова

– Нелепость какая – капель бояться, – неодобрительно сказал доктор.

– Конечно, – согласилась Марина Николаевна, – да Лёнечке все нипочем. Он ведь блаженненький. Ну, как теперь говорят, чокнутый. С того и чуть не замерз. Говорит, метель песни пела, он и захотел послушать о чем. Да так заслушался, что заснул.

– А проснулся-то как?!

– Ну, говорит, метель улеглась, песня кончилась, вот и понял, что пора вставать.

– Чудны дела твои, Господи, – усмехнулся доктор. – Обычно этих, кто в сугроб поспать залегает, по весне находят. Подснежниками их зовут, знаете?

– Знать-то знаю, да только так замерзших пьяниц называют. А Лёнечка – ни-ни. Пить, курить – боже упаси, ну чисто старовер. Он говорит, что из старообрядческой Марьевки – помните, есть такое заброшенное село в ста пятидесяти верстах отсюда к северу?

– Конечно, помню, да ведь там давно не живет никто. Вернее, обитали две старухи, наш начальник полиции их раз в месяц проведывал, живы ли. Как-то и меня с собой брал – вдруг приболели? Но и они не болели, и никаких Лёнечек мы там не видали.

– Вот одна из этих старух его бабка была, забрала мальчишку к себе, когда его родители умерли. Они вроде бы нездешние были, откуда-то из Сибири. Когда кто чужой приезжал, она внука в погребе прятала: стращала его, что иначе в сумасшедший дом заберут. А потом бабка померла, да соседка померла, ну Лёнечка и подался куда глаза глядят.

– Страсти-мордасти какие, – пробормотал доктор. – А как это они разом померли?

– Да угорели, – пояснила Марина Николаевна. – Старушки частенько друг к дружке в гости захаживали, чаек попивали. Лёнечка говорил, однажды бабка его ушла вечерком к соседке, да к утру не вернулась. Он пошел искать, а обе старушки дремлют у стола вечной дремотою… Угорели! Мы, когда Лёнечка эту историю нам рассказал, конечно, сообщили в полицию. Сан Саныч поехал, проверил, так все и было, как он говорил. Похоронили старух, дома заколотили. Ну куда парнишке деваться? Так и прибился к нам. Хотели его в детдом в область отвезти, да ему небось шестнадцать-семнадцать уже. Какой детдом? В психушку жалко отдавать: пропадет он там. На счастье, наш Сан Саныч Черкизов – человек понимающий, добрый, даром что начальник полиции. Говорит, пускай живет при больнице парнишка, пока его никто не хватится. А кто его хватится? Кому он нужен, кроме нас с Ефимычем? Он Лёнечку жалеет, одежонку какую-то ему нашел, а я подкармливаю.

– Жалостливая вы очень, Марина Николаевна, – буркнул доктор.

– Я его к себе домой заберу, наверное, – тихо сказала Марина Николаевна. – Что же, что чокнутый? Зато добрый. А главное, будет рядом душа живая. Ведь мне одной до того тяжко бывает! Как начну слезы лить перед Светочкиными фотографиями, так и остановиться не могу. До того доходило, что не раз Бога молила прибрать меня поскорей. А потом как подумаешь: а вдруг вернется доченька?! Ну и живешь в ожидании чуда… Всякие ведь чудеса бывают на свете, правда же?

– Конечно, – горячо поддержал доктор. – Вот мы сейчас с вами истинное чудо совершаем, возвращая к жизни эту девчонку. Ситуация, мягко говоря, фантастическая: в медицинской литературе описано всего два подобных случая. Тотальное обледенение организма! Лежит тело – вроде бы мертвое, окоченелое, разогнуть невозможно, кожа одеревенела, температура едва до двадцати пяти градусов по Цельсию… Я, когда увидал ее в сугробе, уверен был, что находится она, фигурально выражаясь, в небытии, а попросту сказать – мертва. Даже веки ей опустить не мог – так смерзлись, верите ли?! Сан Саныч уже начал пластиковый пакет разворачивать, чтобы, значит, ее туда… и вдруг я гляжу, а у нее по щеке капелька течет. Вроде как смерзшиеся веки оттаивать начали. Но с какой бы радости им оттаивать? Вон какой мороз-трескун на дворе! А оказалось, слезинка это. Слезиночка течет! И признаки жизни мы в ней обнаружили. Ну и привезли сюда. Чудеса и есть, конечно, подлинные чудеса. Чтоб столько времени пролежать в снегу да живой остаться… Суток трое, а то и четверо лежала, не меньше! Наверное, ее завалило, когда с крыш все поползло во время оттепели…

Он не договорил.

Дверь уже знакомо заскрипела, и раздался шепот:

– В зимнюю оттепель наливают в ложки воды по числу членов семьи и выставляют на ночь на крыльцо. Если ударит мороз и в чьей-то ложке вода замерзнет бугром, тот проживет еще очень долго, а у кого ямой, тот умрет.

Марина Николаевна ойкнула.

– Брысь! – рявкнул доктор.

Дверь торопливо скрипнула вновь.

– Вот уж правда что чокнутый, – проворчал доктор. – Чего это он приметами сыплет? Небось у бабки поднабрался?

– Видимо, так, – согласилась Марина Николаевна. – Но ко всему вдобавок книжка тут у нас отыскалась: «Словарь русских суеверий». Зелененькая такая. Еще с тех пор, как здесь была нормальная больница, кто-то из больных оставил. Ну, Ефимыч ее и прибрал. Книжка очень интересная, он и мне ее почитать давал. Я вообще люблю про всякие чудеса, про мифы разные читать… А в этой книжке чего только нет: и приметы, и поверья, и разгадки снов, и пословицы, и знахарские рецепты старинные. Не оторвешься! И с картинками!.. Ну и вот, когда Лёнечка тут прижился, Ефимыч вдруг обнаружил, что парень ни читать, ни писать не умеет.

– Да вы что?! – поразился доктор. – В наше-то время?!

– Ну а кому его учить было? – вздохнула Марина Николаевна. – Бабка небось все перезабыла от старости. А он соображучий, Лёнечка наш, вы не поверите! Мигом читать обучился. И этот «Словарь русских суеверий» до последнего слова вызубрил. Только смысла-то у него в головушке нету, вот и шпарит все подряд, надо и не надо. Мы привыкли, больно-то и не слушаем его. И вы не слушайте, Михаил Иванович.

– Ладно, уговорили, – хмыкнул доктор. – Погодите, а ведь вода у нас опять остыла. Надо добавить теплой. Конечно, когда девочка очнется, простуды ей не избежать…

Дверь снова скрипнула.

– Хорошо помогает от простуды ложка овечьего молока, – таинственно зашептал Лёнечка, – смешанная с медвежьей желчью да гороховым зерном, и смесь эту натощак следует пить дважды.

– Х-хе! – воскликнул доктор. – Опять ты? И это тоже из «Словаря суеверий»? Неплохой рецепт, между прочим. Жаль, негде сейчас раздобыть овечьего молока да медвежьей желчи. Однако, выходит, ты можешь и толковые вещи говорить?

– Конечно, может, – согласилась Марина Николаевна. – Правда, Лёнечка?

– На Рождество спутывают ноги столу, чтобы стадо не разбегалось, – радостно сообщил Лёнечка.

Доктор хохотал так, что Валюшке надоело пребывать в небытии. Да и губы уже немножко отогрелись и вполне могли шевельнуться. И даже какой-то звук через них прорвался… жалобный такой, как стон.

– Господи! – недоверчиво воскликнула Марина Николаевна. – Очнулась!

– Очнулась! – весело подтвердил доктор. – А ну, голубушка, открой глаза. Ну-ка…

Валюшка поднапряглась – и приподняла веки. Все еще плыло перед ней, но постепенно остановилось. Оказалось, что не только голос доктора ей знаком, но и его лицо – усатое, морщинистое, с нависшей на лоб седой прядью. Да ведь это его, доктора, Валюшка видела, лежа в сугробе, как раз перед тем, когда ее жизненную суть вырвал из тела Гарм.

Ну вырвал… а теперь что? Она вернулась в свое тело?! Так, что ли? Одно ясно – она больше не в Хельхейме, или как его там! Но где же она?!

– Где я? – испуганно шепнула Валюшка, взглянув на темноглазую женщину в низко надвинутой на лоб белой косынке. Наверное, это и была Марина Николаевна.

– Ты только не волнуйся, моя хорошая, – ласково зажурчала она, – ты в больничке. В такой маленькой больничке! Теперь все будет хорошо. Конечно, ты натерпелась, настрадалась, но главное, что ты жива!

Лицо Марины Николаевны вдруг расплылось, и доктор добродушно загудел:

– Ну плакать-то зачем? Зачем, я тебя спрашиваю?

Марина Николаевна промокнула Валюшкины глаза салфеткой, а потом из-за плеча медсестры высунулась какая-то исключительно бледная и худая физиономия, взглянула на Валюшку прищуренными глазами и изрекла:

– Во сне видеть, что плачешь, предвещает радость и утешение наяву!

– Ой, Лёнечка, твоими бы устами да мед пить, – сказала Марина Николаевна. – Но ты иди, иди, нам еще дело делать. Сейчас еще теплой воды добавим, чтобы девочка поскорей отогрелась. Давайте, доктор.

– Сейчас, сейчас.

Доктор наклонился над ванной с ковшом, но Валюшка вдруг закричала:

– Горячо! Жжет! Не надо!

Доктор испуганно отпрянул и воскликнул:

– Да ты что? Вода чуть теплая! Температуры тела! – И в доказательство поболтал в ковше пальцем.

– Нет! – Валюшка билась в ванне так, что Марина Николаевна с трудом могла ее удержать. Игла выскочила из вены – и мгновенно стало легче.

Валюшка затихла, но дышала тяжело, испуганно.

– Капельница! – испуганно вскрикнула Марина Николаевна, но доктор махнул рукой:

– Не надо.

Посмотрел Валюшке в глаза и тихо сказал:

– Воду больше лить не буду, успокойся. Но я сейчас до твоей руки кончиком пальца дотронусь. Если что-то неприятное почувствуешь, скажи. Договорились?