Последнее путешествие Синдбада - Ирина Дедюхова

— Вот-вот. Хорошо, что хоть ты маму понимаешь. Но я развожусь, в основном, из-за Кати, чтобы ты понял, а не для устройства дел с мужиками. Договорились?

— Как это?

— А так! Она должна понять, что свобода никогда лишней не бывает, и как бы ни складывалась жизнь, в своей семье она никогда не должна пренебрегать ничьей свободой. А единственные узы, которые будут удерживать кого-то в семье, это только узы любви.

— Вы к мужчине уедете, да, теть Люд? К тому, который вам все лето по ночам звонит?

— Не знаю пока… Мне надо где-то отыскать саму себя, дружок…

Лето — это всегда завершение зимы. Прежние снега не вернутся, поэтому не стоит печалиться о них, не нужен ей холод в сердце. Пускай другие собирают из ледышек застывшими пальцами слово «Вечность», веря в разумность своих поступков, которые они совершают вопреки субъективному ощущению правоты собственной души…

Поздним вечером, взяв с собой еды, прихватив собаку, они впятером отправились на том самом катере на другой берег пруда. С улыбкой наблюдая, как ее девочки азартно режутся со своими кавалерами в подкидного дурачка, она вдруг поняла, что ее навсегда покинула зимняя тоска, казалось бы, прочно свившая гнездо в ее сердце. Она лежала на песке и глядела в темное небо, на котором бледно светили первые звезды. К ногам тихонько подкрадывались прохладные волны… Со смехом она отдернула пятки от воды.

Она вспомнила недавний телефонный звонок Машки Борисовой, которая с восторгом сообщила, что у нее совершенно невозможная, необыкновенная, фантастическая любовь, поэтому она на днях уезжает! Дай Бог, Машка, дай Бог… За тебя стоит держать два скрещенных пальца, чтобы тебе повезло. Ты славная, ты из тех, кто не сдается на милость волн.

Странно, только сейчас, теплым летним вечером, она, наконец, почувствовала себя совершенно свободной. Так вот что это такое! Свежее дыхание воды и простор от края до края! Да, такую свободу можно только отдать, подарить… Хорошо, что она так и не научилась торговать ею. Поэтому не стоять ей в общем ряду разумных женщин, умело набивающих себе цену, как на послеполуденном базаре.

Ведь какую бы цену ни назвала любая из них, ей придется лишь до конца тянуть лямку соответствия цены и качества. И нет более придирчивого купца, более жестокого хозяина, чем беглый раб, который никогда не станет свободным.

Ей стало на мгновение жаль прежнего возлюбленного. Ни с одной женщиной он так и не сможет жить в довольстве и неге, встречая рассветы после ночи любви, потому что он уже весь, до самого дна, навсегда примерз к женщине по имени «Америка»… Со спокойным сердцем и безмятежной душой она навсегда простилась с ним, понимая, что он так никогда и не совершит единственно достойного мужчины путешествия.

Дети стали собираться домой, торопясь к последнему рейсу катера, а она еще раз саженками сплавала до бакенов. Отдыхая на воде, она опять смотрела на темное звездное небо, отражавшееся в глади огромного заводского пруда…

Ночью она слушала слова любви и тоски, которые шептал ей в телефонную трубку другой мужчина. Она опять была готова любить… Ах, Америка, Америка!.. Люда засыпала с трубкой в руках и просыпалась от длинных настойчивых гудков. Утром она повторяла про себя его слова, чтобы не ошибиться, уловить в них холодную интонацию чужой речи. Нет, это были обычные, банальные фразы, которые дороги только двоим. И вроде бы ничего сверхъестественного он ей не обещал. Ничего, что шло бы вразрез с извечным мужским эгоизмом.

Занимаясь обычными дневными делами, она с улыбкой вспоминала эти разговоры и даже верила его словам. Да, наверно, он все-таки приедет к ней. Если, конечно, не увлечется мозаикой из сверкающих алмазных льдинок. Но это неважно. Уже неважно. Поскольку для того, чтобы быть свободной, ей не нужен никто из них. И если совершать побег, то надо удирать на свободу, а не в новую, более комфортабельную тюрьму. Точно.

Ночью он долго спорил с женой. Вернее, он молча слушал ее жалобы, мысленно отвечая ей, зная, что вслух отвечать бесполезно, она не услышит. Она стенала, что ей совершенно нечего надеть, отправляясь с визитом к соседкам… А их дом давно нуждается в перестройке, поэтому она ведет такой замкнутый образ жизни, не имея возможности пригласить к себе родных и знакомых… Он засыпал и просыпался под неумолчный, злой шепот ее речей, сливавшихся с шелестом крыльев ночных бабочек под потолком опочивальни, и думал, что этот город, как и эта женщина, давно стал ему чужим, прочно удерживая в своих объятиях налаженным размеренным бытом…

Утром его разбудила тихая песня Сеила, вырезавшего на пороге кухни модель фелюги, на которой они когда-то совершили пятое путешествие.

«Мы ударим по веслам, по веслам!

Мы вдохнем твое дыхание, Океан!»

День раскалял город, и ночная тоска постепенно выцветала и теряла отчетливость красок в предстоящей суете. Он проверял счета, слушал доклады приказчиков, отвечал на письма и не мог избавиться от чувства, что нынешнее утро принесло нечто неприятное, что трудно осознать и принять до конца. Все шло обычным чередом и заведенным порядком, но в непонятной тревоге он принялся бродить по дому.

Женщина… Эта женщина сегодня впервые не показалась перед его окнами… Она была ему никем, он даже не знал ее имени, но неожиданно почувствовал себя обкраденным.

С усмешкой, спрятанной в совершенно седую бороду, за хозяином наблюдал Сеил, держа в руках утлое крошечное суденышко. Наконец он тихо сказал Синдбаду: «Она уплыла сегодня утром на финикийском корабле.»

Он знал, что этот большой корабль уйдет утром, знал! Всю неделю он злился на купцов, снарядивших его, резко сбивших цену на пурпур и слоновую кость на всех рынках побережья. Запасы в его лавках подходили к концу, а финикийцы предпочитали неделями стоять в порту, избегая услуг перекупщиков.

— Собирайся в море, Сеил! — сказал Синдбад.

— Едем за новым богатством, хозяин? — спросил его Сеил с радостно загоревшимися глазами.

— За женщиной, — вдруг твердо ответил ему Синдбад.

— Достойная цель, хозяин, — улыбнулся Сеил, — мало ли женщин торгуют собой у пирса, мало ли их выставлено сегодня на рынке?

— Мне нужна та, что не продается.

— Что ж, на суше жить можно, но умереть лучше в море. А любовь — достойная цель любого путешествия, хозяин.

— Единственная достойная цель для последнего путешествия, — поправил его Синдбад, и они оба рассмеялись.

…Ибо неисповедимы пути рыб и чудовищ морских в океанских глубинах и птиц в небесной сини… Ибо неисповедим вечный путь мужчины к сердцу женщины…