Служение человечеству - Владарг Дельсат

очень хорошо понимал. Наконец в класс вошел мужчина, выглядевший странно. Он посмотрел на Гарри, и в глазах этого незнакомца зажглась ярость, но мальчик сотворил чары отмены и… Внешность мужчины потекла, изменяясь, девочки от такого зрелища устроили визг, а Гарри с удивлением смотрел на доказательство злой воли Дамблдора: перед ним стоял и злобно щерился Наземникус Флетчер.

Член Ордена Феникса ничего сделать не успел — вбежавшие на визг детей учителя увидели незнакомца, который почему-то не мог достать палочку, а потом просто упал, сраженный Петрификусом Поттера. Гарри покачал головой, думая о использованных контрацептивах в применении к Дамблдору и иже с ним. Вспоминая, как верил старику, как ради этой веры прощал предательство, как шел на смерть, Гарри понимал, что не того человека в Британии назвали Темным Лордом. Просто не того.

Пока взрослые разбирались с чужаком, Гарри вспомнилась Гермиона с ее священной верой в Дамблдора, а уж потом — и ее рассказ: о зельях, Круциатусе, подчинении, спавшем в момент рождения сына. И о смерти оного… На этот раз в груди не просто кольнуло, в груди разлился настоящий пожар вполне так полноценного коронарного синдрома.

Больница опять принимала ребенка, привезенного из школы, ребенка с острым коронарным синдромом, обследовав которого, врачи пришли в ужас, немедленно известив полицию: худой, почти дистрофичный мальчик, авитаминоз всего, чего можно и нельзя, анемия, демонстрировавшая недавнюю потерю крови, и повреждения, при которых ребенок должен был просто умереть. А Гарри лежал, глядя в потолок… В его памяти вставал Стив, советовавший в минуту, когда совсем плохо, шепотом проговаривать какую-нибудь песенку. Гарри слабо улыбнулся, вспоминая, как человек, столько для него сделавший, удивился, когда этой мантрой успокоения стала клятва Гиппократа. И вот сейчас, когда было очень холодно и страшно, да так, что, казалось, пришел его последний час, мальчик проговаривал клятву, которую уже никто и никогда не давал.

***

— Мия! Мия! — маленькая девочка тащила наставницу к проекции мира. — Смотри, он дает клятву! Ведь такая клятва подойдет же?

— Подойдет, малышка, — улыбнулась девушка, радуясь за свою малышку. Улыбался и Творец мира, приветствуя приход в этот мир настоящего целителя.

— Теперь он будет исцелять, да? — наивно похлопав глазками, спросила Тринадцатая.

— Теперь ему нужно вырасти, — ответил Творец. — Но всех, кого сможет, он исцелит. Пока же не вырос, мы его не будем слишком сильно наказывать за ошибки

.— Чтобы он не боялся, да? — поинтересовалась малышка. — Если слишком часто по попе, то страшно, — со знанием дела объяснила она.

— Да, маленькая, чтобы он не боялся, — погладил ее по голове Творец. — И чтобы не ушел раньше времени, видишь, у него сердечко шалит?

— А он сможет себя исцелить? — заинтересовалась маленькая егоза. — Или… Давай его вылечим? — на что Творец только улыбнулся.

Пусть у этого мира будет свой целитель, пусть он пока и единственный, но его жизнь обещала быть интересной.Мия просмотрела историю и увидела, что мальчик не думал именно клясться, он просто пытался себя успокоить, однако Тринадцатая была права — слово сказано, но вот облегчать жизнь ставшему мальчиком доктору человеческого мира девушка не спешила. Все, что произойдет — испытание и для него, для его качеств, для всего того, что Гарри Джеймс Поттер носит в душе. Казалось, защита, которую ему дала маленькая девочка, абсолютна, но кто может защитить от себя? От своей совести?— Удачи тебе, юный целитель, — пожелала ему Наставница маленьких демиуржек. А мальчик где-то там, в самом мире, почувствовал тепло и уверенность, что все будет хорошо.

***

День проходил за днем, Гермиона восстанавливала свои знания, пытаясь вспомнить и магию, что ей также удавалось. Родители начали обращаться с девочкой очень ласково, что поначалу насторожило, а потом заставило расслабиться. Ей вдруг очень понравилось быть обнимаемой, от этого уходила тревога и желание себя побить. Почему-то Гермиона считала желание причинить себе боль именно таким способом абсолютно нормальным. Она пыталась применить и ремень, но саму себя было неудобно и ничего не получилось, а родители вряд ли согласились бы.

Проверяя и перепроверяя свои мысли, девочка понимала, что не может быть дурой, но стоило ей об этом задуматься, как начинала сильно болеть голова, поэтому Гермиона решила, что она неправильная дура, и первое место на конкурсе дур ей не светит. Все чаще девочка шла за лаской к родителям, будто растворяясь в их тепле. Постепенно ей стало понятно, что происходит.

— С конца пятого курса просветления у меня наступали ненадолго, — задумчиво проговорила Гермиона. — В палатке, например… В палатке…

Перед глазами встал их с Гарри танец в палатке и его глаза. Девочка поразилась, как она могла, посмела как не увидеть этих глаз, этой нежности, этого тепла? Гермиона опять рассердилась на себя, с размаху влепив себе по щеке ладонью. Продолжив анализировать свою память, девочка все чаще злилась на себя, пока наконец в голову не пришла мысль: а что, если эта вся глупость спровоцирована зельями, которыми ее поили? Что если это не она дура, а дело совсем в другом?

Вот теперь Гермионе стало страшно. Ведь если во всем виноваты зелья, тогда надо от них защититься, как-то определить их наличие в пище, в питье, а как это сделать? Ей вспомнилась книга по окклюменции, которую девочка прочитала, чтобы помочь Гарри защититься. Гермиона решила начать с этого, чтобы потом разобраться, как противостоять зельям. Совершенно неожиданно для нее занятия окклюменцией начали вытаскивать из памяти совершенно забытые сведения, а однажды, забывшись, девочка создала огонек Люмоса на ладони. Попробовав еще несколько заклинаний, девочка поняла, что без палочки у нее получается довольно легко колдовать, что несколько смутило Гермиону, сразу же нацелившую себе жалящее в… именно туда, на чем сидела. Боль была настолько сильной, что сердце повело себя как-то неправильно и потемнело перед глазами.

— Значит, от боли я могу и того… — задумчиво заключила Гермиона, продышавшись. Ее состояние напугало девочку, понявшую, что с ней что-то не так, особенно с сердцем, поэтому она пошла к папе.

— Папа, а можно меня еще раз к кардиологу, — поинтересовалась Гермиона, подойдя к отцу. — А то что-то у меня сегодня в глазах потемнело.

— Синкопе, — задумчиво произнес Марк Грейнджер и решительно продолжил: — Одевайся.

Гермиона очень удивилась, но оделась, и через десять минут папина машина отправилась в больницу. Доехали они очень быстро, но обследование ничего не обнаружило, поэтому папа