Арабески - Ксения Апостол

Тут заметил аль-Мансур, любующийся и вздыхающий, что колокольчики ее, так печально звенящие, вдеты в соски красавицы, по одному в каждый, и огонь желания его стократ увеличился.

О, Аллах! Так это наверное жеманница или танцовщица, радующая изгибами тела мужчин. Как я ошибался! Кокетство ее я принял за скромность, изысканные движения ее порочны, рука ее лишь лукаво оттеняет прелести, а не закрывает их, и грудь красавицы, думается мне, частенько возбуждала щедрых. Глаза ее затянуты кисеей желания, губы нашептывают ласковые слова, а ступня нубийки, вытянутая вниз, извивается и манит, обнаженное тело ее призывает к действию. Когда она сойдет вниз, притворно стыдливая и обманчиво-скромная, я не позволю ей взять одежды, и любуясь ее телом, заведу разговор, и усажу на ткань, и выну два золотых динара и положу их рядом с ней, и подарю поцелуй ее щечке, и она, ласково засмеявшись, обовьет руками меня за шею, и мы соединимся.

Тут нога нубийки, совершенная, пленяющая формами и соблазняющая движениями, оказалась у самого лица шейха, раскачиваясь и блестя розовой пяткой, она источала такой аромат, такой терпкий, густой запах африканских благовоний, что аль-Мансур не выдержал и поцеловал ее в соблазнительный пальчик. Девушка вскрикнула, толкнула его ногой в грудь, шейх аль-Мансур полетел вниз и пребольно ударившись о песок, покинул этот мир.

Когда юноша пришел в себя, солнце стояло все в том же зените, но аль-Мансур не мог поручиться, что все происшедшее не случилось с ним вчера или в другой день. И встал он на ноги, потирая ушибленные члены и увидел, что нет нигде черной красавицы, и пропал кошелек с его пояса, содержащий сотню золотых монет, и исчезновение нубийки и кошелька сильно опечалило его, и даже то, что колодец оказался засыпан песком, огорчало его меньше. Так вздыхая, пошел шейх прочь, кляня себя за поцелуй, стоивший сто динаров, и обязуясь впредь быть более осмотрительным и менее доверчивым.

12. О продолжении пути шейха, и о новых бедах, с ним приключившихся

Дороги нигде не было видно и поэтому шел аль-Мансур наугад, страдаемый от козней шайтана, бросившего его в песках, лишившего тени пальмы и влаги ручья, и вдруг увидел он нечто, заставившее его прибавить шаг и возблагодарить Аллаха, милостиво указавшего ему нужный путь.

Увидел шейх аль-Мансур впереди дворец, стоящий прямо посреди пустыни, и заметил кроны многочисленных апельсиновых и гранатовых деревьев позади него и над ним, и лицезрел высокие стены, окружившие этот сад и дворец с крепкими бронзовыми воротами, увы, преграждающими вход внутрь. Вот подошел шейх к воротам и попробовал открыть их, и призвал сторожа, стуча и вопя громко, но все было тщетно. И обойдя вокруг стены, убедился он, что нет нигде калитки или маленькой дверцы, ведущей во дворец или сад, и опечаленный этим, решился перелезть через ограду, ибо совершенно изнемогал от жажды. Задуманное удалось и шейх очутился внутри.

Блаженный источник, райский родник, дарующий умирающему от жажды путнику влагу, бил из скалы, на которой серая цапля свила себе гнездо, и аль-Мансур смочил губы и глотку, подобные растрескавшемуся руслу реки, высушенному солнцем и зноем. Уставший и совсем лишенный сил, шейх упал в кустах мимозы, положил голову на предплечье и заснул.

Когда аль-Мансур проснулся, увидел он, немало удивленный, что наступила ночь, в существовании которой стал уж было сомневаться., и неведомый дворец был весь освещен огнями, и услышал он чудесную музыку, раздающуюся в нем. И шейх аль-Мансур подошел к дверям, ведущим из сада, и с волнением отворил их.

Вот вошел аль-Мансур в двери и попал в залу, украшенную коврами, фресками и цветами, и мозаичный пол ее был устлан подушками. Сотни светильников в зале с превосходно заменяли солнце, а курильницы наполняли комнату ароматами благовоний. Посреди огромного помещения увидел аль-Мансур три кресла слоновой кости, инкрустированные золотом, и трех прекраснейших девушек, которые, надевая жемчужины слов на нить повествования, вели меж собой тонкую беседу. Едва шейх вошел, многочисленные слуги бросились к нему и музыканты прекратили свою игру. Девушки, замолчав на мгновение, продолжили разговор, словно ничего не случилось.

Схватив аль-Мансура и скрутив ему за спиной руки, слуги утащили шейха к можжевеловому ложу в углу, где высекли немилосердно по спине и заду, освободив предварительно от одежд, и не обращая внимание на яростные его протесты и крики. Наконец одна из красавиц хлопнула в ладоши и велела подвести к ним гостя. В одно мгновенье шейх был одет и представлен девушкам. Слуги усадили его на скамеечку перед тремя своими госпожами и встали к дверям.

Ты был наказан за то, что вошел без приглашения, — сказала ему одна из хозяек, та, что была одета в белые одежды и имела черные, как кожа эфиопов волосы, девушка, столь прекрасная, что у аль-Мансура захватило дух от волнения, когда она к нему обратилась, — если бы ты постучался в двери, и дождался, пока тебя позовут, то мог бы войти безбоязненно.

Никогда более не делай этого, — произнесла вторая хозяйка, беловолосая, она погрозила шейху пальчиком и десятки ее белоснежных косичек рассыпались по черному платью, и аль-Мансур, взглянув на нее, потерял дар речи, такова была красота ее, многократно превосходящая красоту предыдущей девушки, — и если ты будешь учтив и благоразумен, мы будем ласковы с тобой.

Я думаю, сестры, мы должны простить этого юношу, — сказала третья красавица, имеющая волосы цвета меди и одетая в одежды индиго, — он наш гость, а поэтому мы должны накормить его и развлечь, ибо его путь был, по-видимому, нелегок.

Аль-Мансур взглянул на рыжеволосую, и едва не упал со скамейки, и чуть не покинул этот мир, так удивительна и волшебна была красота ее, недоступная описанию поэта, который в слезах бы сломал свой калам, не в силах запечатлеть на бумаге увиденное.

13. Как прекрасные хозяйки ухаживали за шейхом аль-Мансуром

Имя первой девушки было аль-Манат, и она велела слугам внести столики с едой, и аль-Мансур, голодный, но не смеющий приступить к трапезе, ибо опасался опять не угодить чем-либо, вел с хозяйками учтивую беседу, поведав им свое имя и имя своего отца, и рассказав, по каким делам и куда направлялся, и как очутился в этом дворце. Воспоминание о важном деле, которое поручил ему халиф Харун ар-Рашид, омрачили шейха и он замолчал, и вот вторая девушка, имя которой было аль-Узза, взяла в руки лютню и заиграла, и чарующая мелодия увела мысли аль-Мансура прочь от тревожных воспоминаний, и лоб его прояснился, и он приступил к ужину и с превеликим старанием набросился на жареных цыплят, начиненных фисташками и черносливом.

Третья девушка, медноволосая, самая прекрасная из всех трех, именем аль-Лат, ударила в ладони, и рабыни принесли вино и сладости. Так пировали они, и вели легкий разговор, и музыканты услаждали их слух, и когда вино ослабило поводья их языков, аль-Лат положила в рот финик и сказала: О, аль-Мансур, сегодня ты наш гость, а мы твои служанки. Пришло время сна и ты можешь выбрать любую из нас, с кем бы тебе хотелось провести эту ночь. И знай, что та, которую ты выберешь, исполнит любые из твоих пожеланий. И аль-Мансур смутился и не раздумывая долго, указал на черноволосую. И аль-Манат встала и взяв шейха за руку, повела его за собой. Вот вошли они в комнату, где слуги зажгли свечи и заправили курильницы. И красавица скинула с себя одежды и представив взору аль-Мансура свои прелести, сказала так: О юноша. Вот я, и вот тебе мое тело, и ты можешь испробовать меня и делать с моим телом все, что тебе заблагорассудится, и я буду слушаться и повиноваться. И когда услышал это шейх, сердце его от восторга остановилось, ум затуманился, и, упав на ковры, покинул он этот мир.

Когда аль-Мансур пришел в себя, была ночь, и горели светильники, и он лежал в той же комнате, но прекрасной аль-Манат рядом не было, и шейх схватился за голову и застонал в великой горести и печали, ибо упустил такой шанс, который выпадает столь же редко, сколь редко бродяга находит на проселочной дороге алмаз, вставленный в золото и окруженный изумрудами. И шейх, исполнив молитву, поспешно оделся, и пустился на поиски хозяек, пока наконец не нашел их в главной зале, но прежде чем войти внутрь, аль-Мансур приник к дверной щели, и услышал странный разговор. Речь вела аль-Манат:

О сестры. Этот чудесный юноша — удивительный любовник, и он всю вчерашнюю ночь не давал мне сомкнуть глаз, даря величайшее удовольствие, и в этом искусстве его отличает тонкость гурмана и знатока, подобная кончику иголки, аккуратно царапающему кожу, ибо ему свойственны изысканность и такт, и он обладает умением давать женщине то, что она хочет получить, даже если она порой и сама не догадывается о своих желаниях. В память об этой ночи я хочу подарить ему семь рубинов, по количеству наших любовных схваток, в каждой из которых я умирала в криках и слезах, и вновь рождалась для дальнейших битв, чтобы опять полностью раствориться в восхитительном дурмане наслаждения.