Арабески - Ксения Апостол

18. Как шейх аль-Мансур услышал продолжение рассказа аль-Анвара

Слушайте же, что увидели ал-Джамиль и спутники его во дворце маленького карлика, после того, как убили дервиша и слуг его, и с помощью белого попугая нашли удивительнейший клад, зарытый в волшебном саду. В гареме дворца обитало триста жен и наложниц, прекрасных, как гурии, которые вместо того, чтобы оплакивать убитого хозяина и посыпать в горе и трауре головы пылью, проливали слезы радости и обнимались друг с другом. Удивительное дело, жены его жили подобно рабыням, наложницы стократ хуже, и когда случилось то, что случилось, возблагодарили они Аллаха, за то что направил он на этот путь славных витязей и избавил их от маленького дервиша, прежнего своего господина. И отдались они полностью во власть дамасских принцев и ал-Джамиля.

После недолгого совета, решено было ехать в Дамаск, но поелику путь до города был неблизок, сделали так. Аль-Укба, первый принц, набрав столько золота и драгоценностей, сколько сможет взять, и слуга ал-Джамиля — Сайф едут с проводником в столицу, где радуют султана своим возвращением и известием о величайшем подвиге, о сокровищах и прекрасных наложницах, берут слуг, верблюдов, лошадей и воинов, возвращаются, и составив караван, усадив женщин и нагрузив кувшины с золотом, все вместе следуют в Дамаск. На другой же день проводник, принц и Сайф ускакали.

Аль-Джамиль и второй принц, аль-Мабуд остались во дворце. Аль-Мабуд распустил поводья желания и все время проводил в гареме, где обленившийся, валялся на подушках, объедался мясом и жареными зайцами, которых ему подавали услужливые жены, пил вино и вдыхал ароматы благовоний, и прекрасные наложницы гладили его пятки ладонями. Управитель охот пропадал в другой половине дворца, где нашел множество свитков, и с восторгом принялся за их изучение. Вот в один из дней принц позвал ал-Джамиля с собой, говоря ему: Девушки спрашивают меня, отчего ты, аль-Джамиль, избегаешь их общества, неужели мертвые листы занимательнее тебе, чем живые красавицы?

О аль-Мабуд, это так. Книги, на одной странице которых можно уместить историю всех девушек, обитающих в этом дворце, мне интересней. Здесь я нашел свитки, которые составлены столь удивительным образом, что читаются слева-направо и снизу-вверх, есть тут тексты, в которых описана история древних времен, когда еще не было пророка Мухаммеда, а древние румийцы сражались с африканскими царями. Тексты сподвижников пророка и книги жизни легендарного царя Сулаймана лежат здесь. Нет такой красавицы, которая бы оторвала меня от них.

О ал-Джамиль, девушки рассказывают истории, которых ты не найдешь в этих свитках.

Мудрецы поняли бы меня, — ответил ему ал-Джамиль.

Глупец, тебя не поняли бы поэты. Где же ты видел, чтобы поэт сравнивал букву каф с локоном красавицы, всегда наоборот, завиток на виске любимой сравнивают с кафом или изогнутым окончанием буквы ра. Верь мне, любой поэт променял бы весь этот ворох на несколько ночей в гареме. Не беги от живой красоты в мир мертвых букв. Возьми эти свитки, если они так дороги тебе, и пойдем со мной.

И ал-Джамиль взяв книги, покорно отправился за принцем. Вот вошли они в гарем и уселись на коврах, и девушки вышли к ним и захлопали радостно в ладони, увидев ал-Джамиля, и поставили перед юношами столики с лепешками, хамисом и вином, и подперли их бока подушками, и наложницы стали играть им на лютнях и арфах, бить в бубен и петь. Тут заметил ал-Джамиль, что женщина, сидящая рядом с ним, подняла на мгновение рубаху, и как увидел он ее ногу, стройную, гибкую и изящную, завораживающую изгибами, так чуть было не лишился чувств, и открыла она ему лицо, подобное золотому динару в фарфоровой чашке, и вглядевшись в нее внимательно, более не мог он отвести своего взгляда. И влюбился управитель охот в ее пальчики, родинки и медные локоны, и затянулся аркан любви на его шее.

Вот увидел аль-Мабуд, что управитель охот позабыл о книгах и рассмеялся. Но когда внимательно рассмотрел он, на кого бросает ал-Джамиль влюбленные взгляды, омрачился, ибо узнал в ней Хинд — самую прекрасную женщину в гареме. О ал-Джамиль, она по меньшей мере вдвое старше тебя, — зашептал он управителю охот, — выбери себе кого-либо помоложе. Вон смотри, те две девочки, их кожа мягкая и гладкая, как шелк, им всего двенадцать лет, но они, сдается мне, опытны и искусны в любви, и ты не пожалеешь, если обратишь на них свой взор. Вон черная невольница, ей пятнадцать лет, столько же, сколько тебе, ее грудь тверже груди Хинд, и лишена уродливого клейма, ее соски целы и не имеют тяжелых колец, она мила и приветлива. Если тебе нравятся женщины с татуированным телом, вон та красавица, персиянка, она спрашивала о тебе, и уверяю, ее скромный взор обманчив. Хинд же стара, ленива в постели, кожа ее дрябла и жестка, как чешуя рыбы, ягодицы ее сохраняют рубцы от плетей, и тело ее имеет клейма множества хозяев.

Ал-Джамиль совсем не слушал его.

19. Что происходило во дворце, пока в Дамаске собирался караван

Вот прошло десять дней, как уехал в столицу Сирии аль-Укба. Управитель охот все свое время проводил с Хинд, пропадая с ней в саду или в хранилище книг, и он привязывался к ней все больше и больше. Знающая множество языков и историй, была она ему приятным собеседником, и чем чаще они были вместе, тем больше становилось их сближение, и чем больше было их сближение, тем сильнее была их близость, но ал-Джамиль никак не мог напиться водой желания, и оно лишь увеличивало его жажду.

И юноша задавал Хинд вопросы о ее прошлом, кто она и откуда, и как попала во дворец, и откуда на ее теле различные узоры, с буквами иных азбук, и клейма и бейты стихов, но она закрывала его рот ладошкой, а свой рот запирала на ключик и бросала его в колодец молчания, оставляя ал-Джамиля в неведении. Наконец в одну из ночей она проговорилась. Лежали они в саду, ибо днями стояла столь сильная жара, что только ночью, и только среди кустов белого жасмина и камфары можно было найти вожделенную прохладу, и птицы вели тихий разговор среди деревьев, и ал-Джамиль, нежно соприкасаясь с Хинд коленями, спросил ее: Отчего ты не хочешь говорить о себе? И она ответила так: В твоих уголках глаз читаю я выколотые тонкой иголкой письмена предначертанного, и вижу явную угрозу от моего рассказа, и отчего это, мне неведомо, но знаю я, что даже одно слово моей истории может убить тебя или меня, или нас обоих. И ал-Джамиль рассмеялся этому, и принялся убеждать ее и уговаривать, и в скором времени достиг желаемого. Хорошо, слушай же, — сказала ему Хинд.

И она налила в чаши ширазского вина, подала одну из них управителю охот, отпила сама глоток, и намотав медный локон волос на палец, повела удивительный рассказ. Он расплетался подобно клубку нитей, в обратном порядке, со дня их встречи, когда принцы, ал-Джамиль и Сайф ворвались во дворец, держа на копьях отсеченные головы врагов, назад, к тем дням, когда она была счастлива в доме своего отца, готовясь к замужеству с тем, кто будет убит через год после их свадьбы, и не сможет спасти Хинд от надвигающихся на нее несчастий.

20. Рассказ красавицы Хинд

VII. О годах, что она провела здесь, во дворце, ужасных и ненавистных ей, рассказывать нет нужды, ибо об этом ал-Джамилю и его спутникам поведали другие. Отчаяние и безысходность, казалось, навсегда поселились среди обитательниц этого дома, но молитвы, вознесенные Аллаху, были услышаны, и вот в одну ночь видит Хинд сон, а во сне — воина, который едет на вороном коне с белыми браслетами, и возрастом он мальчик, душою — юноша, сердцем — мужчина, а мудростью — старец, и положив ладонь на рукоять сабли, держит в другой руке голову их господина. И свыше было предопределено, чтобы сон оказался вещим, и юный витязь, его слуга и два дамасских принца навсегда избавляют несчастных от маленького чудовища и его псов — стражников-моавитов. Хвала тебе, ал-Джамиль, и слушай же, что было прежде.

Один алчный купец, тайный огнепоклонник, торгующий невольницами, привозил во дворец свой товар, получая от хозяина хорошие деньги, и с одним из его караванов прибывает Хинд, чтобы оказаться здесь за крепкими решетками и с ошейником на шее.

VI. К купцу-огнепоклоннику Хинд попадает от пяти жителей славного города Фустата, которые продают ее ему за две тысячи динаров, ибо не могут устоять перед столь высокой ценой, нуждаются в деньгах, а также были принуждены к этому шагу собственными женами. Эти фустатцы: писец, литератор, поэт, философ и юрист оказываются людьми небогатыми, отягощенными семьями и многочисленными детьми и, не имея возможности содержать более одной жены, мудро решают, сложившись деньгами, купить красивую невольницу, одну на всех пятерых, для любовных услад, снять для нее дом, и разделив дни поровну, посещать ее поочередно.

Тщательно все подсчитав, собирают они требуемую сумму в сто золотых и идут на рынок, где с величайшим вниманием присматривают себе подходящий товар, пока вдруг у одного купца не видят медноволосую Хинд. И взглянув на нее, понимают, что это то, что им надо, так красавица всем нравится, и более смотреть они ничего не желают. Однако цена оказывается назначенной в пятьсот динаров. Первый начинает торговаться поэт, и с ловкостью фокусника опускает он цену до трехсот пятидесяти, вторым вступает в торг писец, и купец сбавляет до двухсот девяноста, далее за дело принимается литератор, и он уговаривает утомленного хозяина товара на двести двадцать, и наконец философ и юрист, насев на торговца, так умно ведут свою речь, припомнив всех пророков, осуждавших торговлю правоверными, все тексты Святой книги, где идет речь о жадности, скаредности и скупости, строки поэтов и изречения мудрецов, что подводят несчастного купца, полностью обалдевшего и согласного со всем, к заветной сумме в сто динаров. Бьют быстро по рукам и расходятся.