Я – рысь. Время одиночества - Ева Шембекова

сразу бросался в глаза. Он стоял под высокой елью одинокий, брошенный и какой-то грустный. Из его трубы не вьётся дымок, в окнах пусто, а во дворе ни единого следа. Неужели, и мой дом так выглядел, когда погиб отец? И почему они даже не пытаются ходить, тормошить? Ведь так же нельзя! Но потом я вспомнил, каким был сам и помрачнел. Да, трудно помочь тому, кто готов вцепиться тебе в глотку. И пусть девчонка была совсем мелкая, лет двенадцать от силы, но бед могла натворить и она. Как же ей помочь? Перекинувшись подальше, в кустах, я оделся в тёмную футболку и короткие шорты, потом подхватил рюкзак и решительно направился к брошенному дому.

— Эй, ты кто такой? — грозно окликнул меня кто-то из местных. Женщина. Кажется, соседка той девочки.

Отвечать я не стал. Метнулся вперёд, перепрыгнул через калитку и юркнул в дверь, благо, она оказалась не заперта.

— Эй, ты куда? А ну, вернись, негодник! Вот, всё родителям расскажу! — донеслось мне в спину.

Я невольно хихикнул, привалившись к стене. Блин, веду себя, словно мальчишка. Действительно, будто в прошлое вернулся! Словно мне опять восемнадцать.

— Эй, парень! Выходи! Не дури, слышишь?! — раздался голос уже за дверью.

Я хихикнул, совсем уж по-детски показал двери язык и метнулся дальше. Этот дом был похож на наш. Такая же просторная горница, вправо кухня. Только печь нетоплена уже месяц. И посуда нетронутая столько же. А, вдруг, она уже умерла? Нет, тогда бы я сразу почуял смерть. Она жива, но где-то там, дальше. Вот и спаленки-клети. Три. Одна — для родителей. Вторая для детей. Третья для гостей, ежели таковые будут. В больших семьях устраивали и больше спаленок, но больших семей было мало.

Должно быть, так задумал Бог, что у оборотней очень редко появляются дети. Трое уже считается много и таких семей всего несколько. Отец не раз говорил, что если бы наши женщины рожали, как человечки, то оборотни уже заполонили бы весь мир и для людей в нем не осталось бы места. Ведь мы живём куда дольше и при этом не болеем. Да, и убить нас трудно. Наверное, так правильно и разумно. Но, какая же это тоска быть единственным ребёнком в семье!

Я натолкнулся на неё в первой же спаленке. Знал, что она там и все равно, то, что я увидел, оказалось полной неожиданностью. Она сидела… под кроватью! Дрожала от страха, чутко принюхиваясь, шипела и скалилась, вцепившись когтями в тряпичную куклу. Должно быть, эта кукла — память о родителях. Да-а, а я тоже вот так сидел, в обнимку с папиной, охотничьей курткой. Все пытался в неё завернуться и в итоге разодрал до тряпочек. А вернуться в человеческую форму мне даже в голову не пришло. Потому что в звериной было легче. Не так больно. Ведь звери не плачут…

— Уходи! — отчётливо прошипела малышка, и я только теперь запоздало понял, что уже долго так стою, разглядывая её.

— А ты кто? — ляпнул я первое, что пришло на ум.

Совсем не то я хотел ей сказать. Когда шёл сюда, много раз прокручивал в голове, как я с ней встречусь и что скажу, но сейчас, вдруг, понял, что ничего этого не нужно. Она не поймёт заумных слов. Они не нужны. Нужно просто преодолеть её барьер. Шагнуть вперёд и не испугаться её шипения. Приблизиться на расстояние тепла и разделить с ней её горе. Как когда-то это сделала моя мама, которой просто в голову не пришло меня бояться.

— Тебе какое дело? — шипит рысёнок. — Уходи! Это мой дом!

— Ладно, — согласился я, но не отступил, а шагнув вбок, уселся на пол. — А можно я тут немного побуду? А потом уйду.

— Зачем? — ворчит рысёнок. — Тебя взрослые послали? Уходи! Мне ничего не нужно!

— Не, я прячусь! — хихикнул я. Со двора, в подтверждение моих слов, снова раздался сварливый голос тётки, обещавшей надрать мне уши, как только поймает. — Я от дяди сбежал!

— А, ну, тогда ладно, — снисходительно фыркнула рысёнок, немного успокоившись. — Я тоже тут прячусь.

Она вздохнула, покрутилась, улеглась в обнимку с куклой, но не утерпела и снова посмотрела на меня.

— Ты странный. А почему ты сбежал от своего дяди?

— Потому что он все время воспитывает! — морщусь я. — А ты от кого прячешься?

— От всех — вздохнула рыся, подгребла к себе куклу и тихонько, почти неслышно, заскулила.

Наверное, будь она человеком, точно бы разревелась, но звери, ведь, не плачут. Мне и самому плакать захотелось.

— Когда умер мой папа, я тоже от всех прятался, — тихо сказал я. — Даже от дяди. И плакал целыми днями. И тоже под кроватью. И меня целый месяц не могли оттуда выковырять. Представляешь? Теперь меня дядя воспитывает. Он, конечно, хороший и во всем старается заменить папу, но иногда так достанет… вот, я и сбежал.

— А мама? — спросила тихо рыся. — У тебя что, нет мамы?

— Мама далеко, — вздыхаю я. — Она не может жить в тайге.

— У тебя хотя бы мама есть! — горестно вздохнула рыся. — И пусть далеко. Все равно есть. И ещё дядя. А у меня совсем никого-преникого! И даже дяди… — и она захныкала. А потом сердито фыркнула. — А они, все эти взрослые, ничего не понимают!

— Точно! Не понимают, — согласился я. А потом тихо вздохнул. — Но, ведь, если совсем-совсем никого… это же плохо. Так нельзя. Слушай, а давай, у тебя я буду?

— Это как? — озадачилась малышка. — Ты? Но… ты даже не родич.

— Ну, и что? — я пожал плечами. — Зато я тебя понимаю. И я могу быть твоим другом. А друзья, они даже ближе, чем родичи! Так мне папа говорил. Он говорил, что родных не выбирают. Кого Бог пошлёт, тот и будет. А друзей ты выбираешь сам. Вот, если я буду твоим другом, то ты больше не будешь одна! Я буду приходить к тебе в гости. Хочешь?

— Но я даже тебя не знаю! — робко возразила рыся.

— Так, давай познакомимся! — уверенно говорю я. — Меня зовут Юргеш! А тебя?

— Юльшай — буркнула та. А потом удивлённо проворчала. — Точно! Я о тебе слышала! Это тебя несколько лет назад… тоже, из-под кровати…

— Ага, меня! — хмыкнул я. — Вот, видишь, ты меня уже почти знаешь. Значит, друзья?

— Друзья! — совершенно серьёзно ответила рыся. И повела носом. Её животик выдал скорбную руладу. — Ой!

— Ты проголодалась? — я скинул на пол рюкзак. — Ну, тогда я, как друг, просто обязан с тобой поделиться! У меня тут бутеры