Серебряная лоза - Олли Бонс

В следующие дни мальчишкам удалось раздобыть гвоздь с широкой шляпкой, а Гундольф утащил из дома ещё старый нож, которого никто не хватится. Несколько дней они провели, поддевая и расшатывая винты, пытаясь их раскрутить. Удалось извлечь и один зуб, и как только это было сделано, толстяк утратил интерес к волку.

А вот хвостатый появлялся у орешника ежедневно, подолгу возился, перебирая детали, очищая от грязи, запоминая расположение причудливо изогнутых трубок и зубчатых колёс. Он забросил поделки, которые прежде, бывало, мастерил из шишек, веток и коры, и появлялся дома так редко, что родители неизбежно заподозрили неладное.

Нужно ли говорить, что в один из дней его выследили.

Первый морозец тогда уже сковывал землю, и трава под ногами похрустывала, седая от инея. Мальчишка только пробрался к зарослям, уже не таким густым, лишившимся большей части листьев, и прикинул, не стоит ли унести части волка дальше в лес, как за спиной раздались шаги.

— Ты что же это натворил? — ахнул отец. — Чем ты думал, как посмел ослушаться?

Как мальчишка ни упрашивал, отец не позволил ему оставить изломанного зверя.

— Если бы ты только был там, в городе, — сказал он, и лицо его помрачнело, — когда властелин стальнозубых волков подошёл к воротам. До нас доносились уже слухи с севера, что армия движется, выжигая всё на своём пути, но мы верили, что пернатые смогут дать отпор. Бедные глупые пернатые, ничего они не могли, кроме как растить цветы да деревья, и воинство их, наряженное в лёгкие серебристые одежды, изнежили века долгого мира. И кто был поумнее, уже тогда собирал пожитки и уходил на восток или юг. Впрочем, и это их спасло ненадолго.

Однажды утром нас разбудил не птичий щебет, а вой боевых труб. Ряды волков окружали город, и пасти многих покрывала кровь, а позади ехал их властелин. Он приказал городу сдаться, а жителям присягнуть ему в верности, тогда обещал никого не тронуть. Но многие горожане, доверявшие птицам, отказались.

Отец покачал головой, нахмурясь.

— Я потерял в тот день всю семью, сын. Волки, такие же, как этот, растерзали их. Прежде я не хотел рассказывать о том и впредь не стану, слишком тяжелы воспоминания. Но теперь понимаешь, отчего я и видеть этого зверя не желаю? Ведь он может быть тем самым, на котором кровь моей семьи. Нашей семьи, сын.

Мальчишка угрюмо молчал, потупившись.

— Это тебе не игрушка, — продолжил отец. — Это смерть, и я не желаю, чтобы твои руки этого касались. Понял ты?

— Но он не злой, — только и произнёс мальчишка, поднимая глаза с мольбой и надеждой. — Отец, пожалуйста, поверь мне, я его чувствую! Я уверен, если бы только смог разобраться, как его починить, я бы…

— И думать не смей! — сердито перебил отец. — В этой машине ты ничего не изменишь, она создана убивать и будет продолжать это делать, едва лишь получит такую возможность! Вот что, мы избавимся от этой дряни, и чтобы больше никогда я не слышал от тебя ни слова о машинах и о городе. Ишь, набрал глупостей в голову! Ничего не может быть хорошего в механизмах, ничего, ясно тебе?

Мальчишка не оставлял надежды переспорить отца, потому был наказан. Теперь его не отпускали с островка, и уж родители позаботились о том, чтобы бочку нельзя было взять без их ведома.

Ещё только об одном пытал отец: кто помог достать волка? Ясно же, что его тщедушный отпрыск не справился бы в одиночку.

— Я сам, — только и отвечал угрюмо мальчишка. — Очень уж захотелось.

На Гундольфа, с которым они не ладили, никто не подумал.

В один из дней, когда первый снег уже покрыл берега болота, а поверхность воды по утрам затягивало тоненьким ледком, мальчишка в одиночестве сидел в хижине. Родители отправились по каким-то делам, а о том, чтобы выбраться отсюда без бочки, и думать было нечего.

Снаружи послышался шум, кто-то потянул дверь. Мальчишка даже не стал оглядываться — отец то или мать, с ними в последнее время у него установилось молчаливое противостояние.

— Слышь, Ковар, — раздался голос Гундольфа, — волка твоего продают!

— Как продают? — вскинулся мальчишка. — Кому?

— Да торговец нынче проезжает мимо, наши все выменивают у него товары, я отцу помогал, гляжу — и твой в сторонке стоит, а в мешке у него что-то тяжё-олое такое, едва доволок, и ещё в сторонке вродь пара мешков стояла. Они, значит, наедине с торговцем перекинулись словечком, а я неподалёку прогуливался да услыхал, что о волке речь. Просит, значит, твой отец, чтобы волка отдали на переплавку, да не в одну мастерскую, а в разные, чтобы зверя уж точно никто не починил. Согласился торговец да волка и взял, много припасов дал за него, эту зиму точно переживёте!

— Да что мне припасы эти! — вскричал мальчишка. — Гундольф, прошу, перевези меня на тот берег, а?

— Зачем тебе? — поднял тот светлую бровь. — Если отец-то раньше не согласился оставить волка, думаешь, уговоришь теперь?

— А я за торговцем пойду и его выкраду, — решительно ответил хвостатый. — Это мой волк, мой! Не допущу, чтобы его переплавили!

— Вот балда! — присвистнул толстяк.

И всё-таки он его перевёз.

Знакомый торговец, проезжающий через эти места время от времени, стоял у повозки, гружённой товарами, что выменивал там и сям. На востоке — кружева, у лесных болот — сушёные грибы и ягоды, да ещё поделки из дерева, которые искусно мастерил отец Гундольфа. Дальше путь торговца лежал на запад, к городу Пара, где он продаст товары, закупит припасы, утварь да инструменты и двинет вновь на север и восток, обходя некрупные поселения и болота, где ютились отщепенцы.

Кудахтали куры в клетках, блеял молодой барашек. Светло-серый осёл, впряжённый в повозку, задумчиво жевал сено.

— Во, видал, никак не стащишь, — сказал Гундольф. — Людей здесь много, да и мешки нужные теперь поди отыщи. Ну что, обратно теперь, пока отец твой ничего не заметил?

Хвостатый упрямо выдвинул челюсть.

— Пойду за торговцем, — сказал он. — Говорю же, это мой волк. Пойду, а по пути что и придумаю.

— Дурень! — тряхнул его Гундольф. — Устанешь, замёрзнешь да помрёшь!

— Выкручусь, — только и сказал мальчишка и улыбнулся нехорошей усмешкой. Так зверь, который видит цель и ничего кроме, рвётся вперёд, не замечая препятствий.

— Дело твоё, — покачал головой толстяк. — Погоди вот…

И он зашарил за воротом, что-то отыскивая.

— Держи, — подал он хвостатому свисток на верёвочке. Свисток в виде птицы, выточенный из дерева так искусно, что каждое пёрышко было как