Серебряная лоза - Олли Бонс

уж повелось издавна, что пернатый народ заботился о Лёгких землях. И Восточными равнинами управляли они же, и севером.

Мальчишка зевнул, устраиваясь поудобнее. О том, что Лёгкие земли делились на юг, север и восток, плавали в Бескрайнем море и были прежде под властью пернатых, он уже хорошо знал, и это было не интересно.

— Пернатые, говорят, чем-то были похожи на людей, но мне их видеть не довелось, — продолжил между тем отец. — Наружу они выходили редко, обычно от их имени действовали наместники. Внешние стены дворца были искусно выплетены из серебряного кружева таким образом, что там и сям образовывали клетки, и в них жили певчие птицы. Обычные, не разумные. Как они пели по утрам! Весь город, казалось, наполнялся этим пением. К каждой клетке был приставлен особый человек. Вот отец Гундольфа, к примеру, служил прежде досмотрщиком тридцать седьмой клетки…

— Скука, — вздохнул мальчишка. — Ты дальше расскажи!

— А что дальше, — помрачнел отец. — Дальше с севера пришёл властелин стальнозубых волков. Убил пернатых, что правили городом, певчих птиц разогнал, фонтаны снёс, а дворец разрушил до основания. Возвёл новый, из камня и металла. Повелел открыть больше кузниц и мастерских и принялся создавать неживую жизнь.

В чём-то стало удобнее — ведро из колодца больше не приходилось тащить руками, и станки появились, которые за ткачей выполняли их работу, и тележки, пыхтя паром, поехали с грузами сами по себе, без коней. Но цветы в городе все умерли, а деревья парков пошли на растопку. Вместо птичьего пения жителей начали будить фабричные гудки да шум машин, а воздух стал до того густым и невкусным, будто не дышишь, а вязнешь в смоле. И небо, голубое небо в городе можно увидать теперь только с высокого шпиля колокольни, которую тоже превратили в мастерскую, а колокола заменили тикающими часами.

— Вот бы поглядеть на эти машины, — мечтательно протянул мальчишка. — Как жаль, что вы ушли из города! Я бы устроился в мастерскую, выучился обращаться с металлом и творил всякие чудеса!

При свете маленького фонаря, внутри которого загорались и гасли светляки, было видно, как отец покачал головой.

— Кто бы тебя взял, — возразил он. — Таких, как мы, и на шаг не подпускали к мастерским. Разве что мусор, сваленный у чёрного хода, позволяли забирать.

— Но времена-то изменились! — с мольбой произнёс мальчишка. — Если здесь, на болотах, мы мирно соседствуем с людьми, то, может, и в городе тоже? Может быть, сходим туда…

— Нет.

— Поглядеть хоть разок!

— Нет, я же уже сказал.

— Но почему, отец?

— Я не одобряю того, что сделали с городом, да и со всем нашим миром. Не хочу этого больше видеть и не понимаю, как может мой собственный сын мечтать о машинах! Они мёртвое, уродливое и бездушное подобие жизни, и на сторону нового правителя я никогда не встану, лучше уж сгнию на болотах. Спи, и чтобы больше ни слова!

— Но я бы делал красивые, — упрямо прошептал мальчик, отворачиваясь к стене. — Механических светляков, что светили бы ярко-ярко и не умирали. Птиц, которые бы пели прекрасные песни и не требовали корма! И скакунов, преодолевающих огромные расстояния без устали…

И он уснул, и мечты вставали перед ним, будто наяву.

Ночную тишину нарушали лишь жабьи трели, и далёкие звёзды глядели на болото, затерянное в лесной глуши.

Да, из-за удочки всё и началось.

Новое удилище, пусть и не такое дивно гибкое, ещё можно было смастерить, благо лес под боком. Но леска порвалась, и единственный крючок остался где-то на дне, а в маленьком болотном поселении таких вещей не достать. Нужно было ждать торговца, редко проезжавшего через эти места, делать заказ, затем опять ожидать. Да ещё нашлось бы чем расплачиваться.

С того дня отец не смог больше рыбачить, потому принялся расставлять в лесу силки на зверя. И если везло, попадался кролик.

Одним промозглым осенним утром, когда всё вокруг — и воздух, и одежда, и рыжие листья под ногами — пропиталось белым туманом, мальчишка с отцом углубились в лес. У них была корзина для грибов и надежда на то, что в расставленных ловушках, хотя бы в одной, не пусто. Так оно и случилось, но находка была неожиданной.

— Ни шагу! — скомандовал отец, подбираясь, выставляя вперёд руку с ножом, который и грибы-то едва срезал.

Мальчишка насторожился, пригляделся и увидел, что так напугало отца. В тонкую верёвочную петлю угодил механический волк.

Зверь, похоже, был повреждён. Одна из задних лап конвульсивно сокращалась. Пластины на левом боку отогнулись, а какие-то и оторвались даже, и под ними виднелся механизм, забитый грязью. Из щелей на спине и из раскрытой пасти временами выходил пар.

Такой крупный зверь с лёгкостью должен был бы разорвать петлю, но этому дело оказалось не по силам. Он слабо повернул морду на звук шагов, глаза его на миг вспыхнули красным, а затем потускнели. Что-то скрипело внутри, будто бы волк скулил.

— Вот так зверь! — обрадовался мальчишка и рванул вперёд. — Мы возьмём его себе, да, папа?

Отец молниеносно ухватил сына за рукав, дёрнул назад с треском.

— Дурень! — прорычал он, и ничего грубее мальчишка в жизни своей от него не слыхивал. — Ты хоть соображаешь, что перед тобой? Это боевая машина, один из захватчиков старого мира, и для нас он — враг! Там, где проходили такие волки со своим хозяином, оставались лишь выжженные пустоши, пока старый мир не покорился! Утопим его в болоте.

— Но он плачет, отец, — не сдавался мальчишка. — Слышишь? Ему больно. Может быть, он не злой!

— Машины не бывают злыми или добрыми, — отрезал отец. — Они выполняют приказы, только и всего. Для такого существует лишь один приказ: выследить и убить. Наверное, жертва оказалась проворнее, вот он и покалечен.

С этими словами он достал из торбы, висящей на боку, небольшой медный рог.

— Беги, — приказал он сыну, протягивая рог, — и созови соседей. Пусть прихватят палки и верёвки или ремни. Я останусь ждать тут.

На берегу мальчишка замешкался. Сжал губы, шмыгнул носом.

Он в жизни не видывал таких сложных поделок, да ещё и так близко. Если б отец только позволил оставить волка себе, лучшего подарка и пожелать нельзя! Ведь этот зверь не пытался напасть. Может быть, он никому и не причинял зла?

Мальчишка постоял ещё немного, подбирая слова, но никакие не казались ему достаточно убедительными. Почему, ну почему только родители так упрямы, особенно отец? Отчего им не нравятся ни механизмы, ни его мечты? И что станут делать с волком, неужели правда утопят?