Владычество 3 - Рэнди Алькорн

всего в деле О.Джи меня удручает, что после Марша Миллиона Мужчин, где так много говорили о расовых вопросах, на сердце стало еще тяжелей. Все похоже на диалоги глухих.

— О, я не знаю, — сказал Олли, — мы только говорили об этом, и ты сказал мне нечто, что помогло мне. Видимо, мы во многом мыслим одинаково. И когда я слышу, как ты говоришь, что черные сами несут ответственность за свой выбор, и корень проблемы не в белом расизме, это помогает мне объективнее воспринимать такие случаи, как этот.

— А когда я слышу от тебя, что расизм по-прежнему актуален, то способен увидеть и другую сторону проблемы, — сказал Кларенс.

— У меня к тебе немного личный вопрос, — сказал Олли.

16

— Ведь ты знаком со спецификой СМИ, так почему же ты веришь всему, что написано в «Трибьюн» о жестоком обращении с тем парнем?

— Наверное, это исходит из моего опыта общения с копами,

Кларенс глубоко вздохнул. — Самые первые мои впечатления

от полицейских относятся к временам Миссисипи. Некоторые были добрые. Но в основной массе — нет. Они издевались над нами, обзывали болванами, скунсами, уродами, привидениями, ниггерами. Всегда притесняли черных парней, я имею в виду законопослушных. Я бы мог это преодолеть, пожалуй... но есть одна история, которую я тебе не рассказывал.

Кларенс вздохнул, словно ему требовались силы для того, чтобы рассказать эту историю.

— Однажды вечером отец узнал кое-что о моем двоюродном брате Сете, сыне дяди Илайджи. Он вился вокруг одного белого активиста по правам человека, который прибыл из Нью-Йорка. Его ненавидели местные власти. Прошел слух, что этого белого и моего кузена арестовали и держат в тюрьме. Отец отправился в тюрьму вместе с дядей. Мама умоляла их не ходить без свидетелей, но они отправились лишь вдвоем. Они пришли и попросили свидания с парнями. Шерифом был такой большой и толстый белый.

— Как я, — спросил Олли, — только не мускулистый?

— Вроде того. Короче, дело закончилось тем, что отца и дядю обвинили в том, что они пытались устроить побет, что немыслимо. Дядя Илайджи был как и отец — сильный, как вол, но кроткий. Копы решили преподать этим цветным урок. Выпустили парней, и заперли мужчин. А потом стали избивать отца и дядю. Они били юс руками, дубинками и бейсбольной битой. Мочились на них, пытали их, прищемляя носы вилкой. Не буду тебе всего рассказывать, потому что мне жутко даже думать об этом. Отец иногда вдвое сгибается от боли, возникающей от того, что они сделали ему тогда.

Кларенс пытался сдержать слезы, скатывающиеся по щекам. Олли был поражен.

— Когда мой кузен сообщил, что папа в тюрьме, мы с мамой поехали туда. Мы были снаружи, но сквозь толстые стены слышали, как вопили отец и дядя.

Кларенс рыдал. Олли не знал что делать. Просто тихо сидел.

17

Наконец Кларенс снова заговорил.

— В детстве отец был с нами строг. Наказывал, когда мы того заслуживали. Но он был добрейший человек, голоса на нас не повышал. Я знаю, что он претерпел в ту ночь. И с тех пор я никогда не доверял белым полицейским.

— Твой отец прекрасный человек... прекраснейший из всех, кого я знал, — у Олли дрожал подбородок, он прокашлялся и вытер глаза. — Я сожалею о том, что они сделали с ним. Хотел бы попасть туда сейчас с тобой, как следует показать этому шерифу и грязным копам.

— Если бы мы и могли, — сказал Кларенс, — то когда бы я закончил, ты должен был бы арестовать меня. Я не остановился бы, пока бы не убил их. Я знаю, мысленно я проделал это тысячу раз.

— Рада, что Вы пришли, мистер Абернати, — сказала Андреа Тайлор, и ее глаза выражали тяжесть в душе, —• последние годы были очень тяжелыми для меня. Если бы не церковь «Авен-Езер», я бы не справилась. Рада, что вы туда ходите. И мне жаль, что мой сын влиял на Вашего племянника.

— Все в порядке, Андреа. Вы тут ни при чем, я знаю.

— Самое тяжелое, — сказала она, — что не знаешь, всё ли ты сделала. Но все равно, я должна вам кое-что сказать.

Она отвела глаза и вздохнула.

— Однажды ночью Раймонд зарядился ангельской пылью. Они называют это дьявольской пылью, и это так и есть. В общем, он галлюцинировал, и я не знала, держать его или дать ему пощечину. Но я держала его за руки, и мой мальчик сказал мне нечто странное. Позже я спросила его об этом. Он сказал, что я всё придумала, и это не так. Он все твердил: «Это не она, они ошиблись, я им поручил не это».

Кларенс старался не выдать обуявшее его беспокойство.

— И... что это значило?

— Вначале я это ни с кем не связывала. Но когда мой мальчик застрелился, — она запнулась, — он прошептал мне перед смертью. Он сказал: «Передай маленькому Джи Си, я очень сожалею о его матери». Это не было похоже на прощальный привет Тайрону. Это было как...предсмертная исповедь. Это не выходит у меня из головы. Не знаю, что это значит, но начинаю

18

думать, что это связано с тем, что я услышала тогда. Не могу поверить, что мой мальчик мог убить Вашу сестру и племянницу, мистер Абернати. Но я не знаю, просто не знаю. Он много причинил зла другим людям. Мне жаль. Я сожалею о его делах.

— Я знаю, — Кларенс подошел к дивану, сел рядом с ней, обнял за плечи. Вначале она чуть отпрянула, но затем расслабилась, прислонилась к Кларенсу и зарыдала.

Кларенс мог винить многих людей, но не эту женщину. Они немного посидели, и она стала вспоминать Раймонда.

— У него был блокнот с вырезками. Мне всегда хотелось, чтобы там были вырезки о спортивных достижениях и наградах. Нет, он собирал вырезки об ограблениях и преступлениях банд. Я