Владычество 3 - Рэнди Алькорн

округлив глаза, хихикали, насмехались над ним и называли его дураком. Но Уильберфорс, понимала она, обращался к другому Слушателю. Она задавала себе вопрос: где теперь эти насмешники. Но она знала ответ, и трепетала от мысли об этом.

Дэни продолжала наблюдать за прошедшими годами. В 1807 году Уильберфорс, отказываясь молчать, наконец, взял измором своих противников. Парламент проголосовал за то, чтобы запретить куплю-продажу новых рабов. Уильберфорс преодолел немыслимое сопротивление. Но прежние рабы все-таки не были освобождены, и Уильям не мог успокоиться. Дэни наблюдала, как он боролся еще двадцать лет за освобождение тех, кто были рабами. Она видела, как в 1833 году он лежал в постели, больной и истощенный. Затем это произошло — Билль об отмене рабства утвердили во втором чтении в Палате общин, и с рабством в Англии, наконец, было покончено. Дэни плакала, когда три дня спустя, завершив свою земную миссию, Уильберфорс умер.

Дэни, глубоко взволнованная этой жизнью, о которой она ничего не знала на земле, размышляла о том, как один человек, рожденный в привилегированном обществе, стремясь к Божьей справедливости, посвятил пятьдесят лет трудной борьбе под градом насмешек и поношений. Она думала — что было бы, если бы в наши дни такой, как Уильберфорс, оказался среди американских политиков. Что произошло бы, если бы представитель или сенатор снова и снова предпринимал какие-то меры и напоминал, что убивают миллионы не рожденных детей? Что было бы, если бы всего один человек вынимал фотографии не рожденных детей из-под своего парламентского кресла, стойко переносил насмешки и противодействие, неутомимо борясь за справедливость, не молчал, а говорил в защиту тех, кто не мо-

25

жет говорить сам? Что, если бы всего один человек не сдавался бы и жил в соответствии со своими убеждениями не ради аплодисментов коллег и одобрения своих современников, но ради аудитории, состоящей из Одного?

Вдруг среди всего прочего она услышала звуки губной гармоники. Дэни обернулась и увидела, что Зеке играл гимн. Кто-то хлопал в ладоши и пел, кто-то бренчал на еврейской арфе, отбивая четкий ритм. Это было время праздника, воссоединения и радости. Ее прадедушка танцевал со своей подругой Финни. Зеке прошептал ему что-то на ухо, и оба рассмеялись до слез.

Урок истории был закончен. Дэни знала, что он изменил ее. Она обвиняла и называла белых черствыми эгоистами. Но сейчас она была свидетелем, как многие белые отказались от своего комфорта, богатства, репутации и свободы, иногда даже от своей жизни, чтобы помочь страдающим черным. Она спрашивала себя, нашлось бы у нее самой столько мужества, чтобы делать то же самое для других, будь то черные или белые. Вдруг она увидела, как какой-то человек заговорил с Льюисом и Торелом. Она посмотрела на него, не веря своим глазам. Уильям Уильбер-форс. Она просто подбежала к нему, как дитя.

— Такая великая честь видеть вас, сэр.

— Не называйте меня «сэр», прошу, моя леди. Я просто посыльный, слуга Эль-Иона. Для меня честь познакомиться с вами!

Дэни обхватила Уильберфорса руками и плакала без остановки, и ее слезы смешивались с его слезами. Редко ей приходилось обнимать белого человека. В его объятиях она испытала исцеление. В ее объятиях он ощутил награду. И оба переживали благодарность Эль-Иону.

Дом Олли на юго-востоке Портленда был таким же удобным и неформальным, как его офис, но, благодаря его жене (заключил Кларенс) не таким захламленным.

Сью Килз протянула руку, и Кларенс пожал ее. Она была светлокожей блондинкой, маленькой, почти крошечной. Джейк смотрел на своих лучших друзей, думая, что не может быть еще большего контраста, чем между их внешностью.

— Джейк говорил мне о тебе, Кларенс, — сказала Сью, и малыш Финн постоянно о тебе говорит. Рада, наконец, позна-

26

комиться с тобой. Я люблю читать твои заметки, особенно в защиту жизни. Это мне очень близко, — Кларенс чувствовал ее искренность, от которой у него сразу же потеплело на сердце.

Простите, что побеспокоил вас в выходной, — сказал Джейк, но Джанет и я были у Сью вчера вечером и узнали об этих фактах. Конечно, я многого не знаю, но вы оба, — он посмотрел на Олли и Кларенса, — немного посвятили меня в это дело. Когда мы беседовали вчера вечером, одно зацепилось за другое, и вдруг... введи их в курс, Сью? Сначала ты объясни им.

Ладно, — сказала СьЮ, — я активно участвую в движении по защите жизни. Два дня в неделю я посвящаю тому, что хожу в абортарий и разговариваю там с девушками, которые пришли на аборт. Я рассказываю им о том, как развивается их малыш, показываю внутриутробные фотографии и предлагаю им финансовую помощь, говорю об усыновление и тому подобное. Ну, в общем, в конце августа пошла я в Клинику абортов «Лав-пис», и одна девушка пришла туда совсем одна. Это немного необычно. Большинство приходят туда с подругами, парнями, сестрами, мамами, с кем угодно. А эта девушка была действительно какая-то надломленная. Когда я показала ей фотографии малышей, она начала плакать. Я спросила ее, правда ли она хочет сделать аборт. Она потрясла головой. Я позвала ее с собой, чтобы поговорить в моей машине. Она пошла. Забегая вперед, должна объяснить, что обычно я считаю такие разговоры конфиденциальными. Но есть причина, почему на этот раз я делаю исключение.

Итак, продолжала Сью, — мы говорили около часа, и она пропустила назначенное ей время аборта. Она мне на самом деле понравилась: очень умненькая девушка, четко выражала свои мысли, хорошенькая, уравновешенная. Она сказала, что не хочет аборта, но вынуждена его делать, ее заставляют. Это обычное дело, конечно. Полно девушек, которые не хотят аборта, но их направляет кто-то другой. Я спросила, исходит ли это давление от ее родителей, она сказала «нет», они даже не знают, что она беременна. Если бы они узнали, то были бы разочарованы в ней, и переживала, как все это отразится на ее учебе в колледже в ближайшие недели. Она сказала, что на аборт ее записали и дали ей денег. Я спросила ее, не отец ли это ребенка. Она колебалась и не дала ясного ответа. Позже я сказала что-то

27

о том, что парни часто толкают своих девушек на аборт, но все равно девушка несет на себе большую часть вины и страдает от постабортной травмы. Тогда она сказала мне,