Злая мачеха против! (СИ) - Муравьева Ирина Лазаревна

— Было поздно…

А еще ты был не один и пьян, — добавила я про себя.

— Уже видел матушку?

На этот вопрос Арнольд некоторое время не хотел давать ответа. Он даже отвел глаза от сестры. Видимо надеясь, чтобы она ничего такого не заподозрила. Когда же он снова заговорил, то старался звучать как можно более непринужденно.

— Почему ты не написала, что они с отцом уже приехали из свадебного путешествия?

— Потому что путешествия даже не было, — честно сказала Амелия, — Они удивили и меня, оказавшись здесь уже через несколько дней после заявленной свадьбы. А что?

— Да так…Неважно…

— Нет, скажи.

— Вчера я случайно столкнулся с этой женщиной в спальне отца.

Амелия, как я не ожидала, не удивилась.

— Опять хотел поразить роскошью очередную подружку? — звонко рассмеялась она.

— Примерно…

Амелия засмеялась еще заливистей. Не ожидала от нее такого задора. Особенно в столь щепетильных делах.

— И что сказала маменька?

Арнольд убрал свои руки из рук сестры.

— Эта женщина нам не маменька. Просто очередная… отца.

На таком громком заявлении я хотела было выйти из-за своей колонны и нежно попросить Арнольда уточнить, каким видом очередных он хотел меня назвать. Но мое движение остановил голос Амелии.

— Ты зря так говоришь, — слегка обиженно сказала девчонка, — Наша новая мама очень хороший человек. Уверенна, когда вы познакомитесь, ты полюбишь ее так же, как и я.

Она что, издевается? — думаю я.

Арнольд, видимо того же мнения, потому что молчит и в недоумении смотрит на сестру.

А я, из-за своего укрытия, смотрю на них.

Арнольд много выше сестры. Статный. Можно даже сказать красивый. Из того, что я видела вчера ночью — очень даже не дурно сложен. Волосы его светлее, чем у сестры. Рыжеватого оттенка. И все же, дети похожи. Некая мягкость черт. Глубина серых глаз. Мелкие движения, мимика. Все то, чего я не видела в своем супруге. То, что, должно быть, они взяли от своей покойной матери.

— Так-так, — я выхожу из своего укрытия. Утренний свет, льющийся из окон гостиной, освещает лишь мое тело, и я специально стою на лестнице так, чтобы лицо мое было максимально в тени.

— И что мы тут делаем? — притворно мягко говорю я.

Амелия радостно машет мне рукой.

— Маменька! Как чудесно, что вы уже проснулись! Прикажем Мэри подать в большую столовую праздничный завтрак в честь приезда Арнольда?

— Нет. Я сегодня буду завтракать в своей комнате, — отрезаю я, и, развернувшись, удаляюсь вверх по лестнице.

Не хочу и не буду иметь ничего общего с этими детьми. Надеюсь, они скоро это поймут.

Ооупс…

Следующие несколько дней мы все живем "счастливо". Арнольд тихо недолюбливает меня, но дела (читай попойки и девушки) держат его далеко от Хилсноу. Я не вмешиваюсь. В конце концов, я ему не мать. И даже не собираюсь играть роль таковой.

Амелия, как и всегда, читает. Иногда к ней приходит этот учитель-Юджин Соммерс. Но я никогда не вижу его. И это удивительно. Как человек, даже не попадаясь на глаза, может оставлять за собой столько следов присутствия?

Заметки на полях книг. Открытая крышка пианино в музыкальной комнате. Полевые цветы в вазах. Запах сена, имбиря и еще чего-то знакомого, но забытого.

Все это раздражает меня, и единственное, чего я жду — это первое число месяца. День выдачи жалованья слугам. Тогда, под роспись, я выдам господину учителю все, что он заработал на моей падчерице, и заявлю, что более мы не нуждаемся в его услугах.

И вот — долгожданный день.

Я люблю выдавать слугам жалованье. Не от того, что мне нравится делать людям приятное или же тратить деньги. Но есть что-то завораживающее в том, как все, будто просящие, выстраиваются к тебе в очередь. Как ты, собственноручно, выделяешь им их жалкие гроши, и как все благодарят тебя "Спасибо, госпожа". Да, именно госпожа. В эти моменты для слуг я и богиня, и самое ненавистное существо в мире. И я обожаю это ощущение силы и власти.

Обычно за все свои траты рассчитываюсь чеками. Выписываю их направо и налево. Люблю как на бумаге выглядит словосочетание "графиня Соцкая". Но для оплаты жалований нужны реальные деньги. Поэтому рано по утру я беру карету, и мы едем в ближайший городок. Там, из специально отведенной ячейки, мне должны выдать определенную сумму, заложенную мужем на домашние расходы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

И каково же мое удивление, когда вышеупомянутая ячейка оказывается пуста!

— Простите, госпожа, — с сухой улыбкой говорит мне банковский клерк, — На счету вашего мужа у нас совсем нет денег.

— Как нет денег? — сама не веря во все это, переспрашиваю я.

— Депозит пуст.

Я сижу будто водой облитая. Такого просто не может быть!

— И я рад сообщить вам, — продолжает дальше клерк, — Что на данный момент ваша задолженность по чекам составляет ….

И он озвучивает мне весьма круглую сумму, которую я даже не помню, чтобы тратила.

— Сколько времени мне на погашение? — собираюсь я с мыслями.

Клерк дает мне, как очень уважаемой светской даме, исключительно долгий срок — целый месяц.

Я выхожу из банка уже начиная соображать, что к чему, но мне приходится проведать еще несколько мест, где, по словам моего мужа, у нас должны были быть деньги, чтобы убедиться: вместо накоплений Соцкий оставил мне лишь долги.

Уже не девочка, я понимаю насколько сильно меня развели, и что писать мужу с просьбой "разъяснить происходящее" или же "скорее приехать" бесполезно. Адрес отеля на юге, который оставил мне благоверный, наверняка вымышленный. Фальшивка, как и сам граф…

— Едем домой, Льюк, — говорю я извозчику, но тот смотрит на меня как-то странно.

— Я вижу, госпожа, денег с вашим приездом в доме не прибавилось?

— Прости, что ты сказал?

— Граф обещал, что вы заплатите нам жалованье за этот месяц, и за три предыдущих, — объясняет Льюк, — Но я не вижу у вас в руках мешка денег. Видать, граф снова нас обманул.

Тут сказать мне нечего. Обманули и меня.

— Бывайте, госпожа, — говорит мне Льюк, садясь на облучки кареты.

Только тут я очухиваюсь от своего забвенья.

— Льюк, куда ты? Нам нужно в Хилсноу!

— Нет денег, нет Хилсноу, — пожимает плечами Льюк.

Наглец!

— Ты можешь ехать куда хочешь, — разъяренно говорю я работнику, — Но лошадей приказываю оставить!

На это мне лишь смеются в лицо.

— Граф давно отписал мне этих лошадок, да и карету за мою работу! Платить-то ему нечем! Так что — прощайте, госпожа графиня!

И Льюк уезжает, оставив меня одну на пыльной городской площади.

Попутчик

От городка до Хилсноу несколько километров пути. На мне вовсе не походные башмаки, и платье с небольшим, но шлейфом. Демоны, это будет не легкая прогулка. И все же делать мне нечего. Почти каждый второй житель города уставил на меня свой любопытствующий взгляд. Похоже здесь многие знали о том, что я осознала лишь сегодня утром. Мой муж, чертов граф Соцкий, банкрот! Хорошо еще, если домашняя челядь не растерзает меня, когда я приду без жалованья!

А домой лучше поспешить. На дворе уже осень. Темнеет в эти времена рано, и даже мне не нравится мысль остаться ночью в лесу, окружающем Хилсноу.

Так я покидаю городок, выхожу на дорогу, ведущую к Хилсноу, и, оглядевшись по сторонам, чтобы никто не видел, отрываю у платья подол, а у туфель высоченные каблуки. Так-то лучше.

Дальше я настолько погружена в свои мысли, что даже не замечаю, что за мной кто-то идет.

— Госпожа Соцкая! — слышу я за своей спиной, — Графиня!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Нехотя, я оборачиваюсь. Ну конечно это он! Учитель всего — всего, Юджин Соммерс!

— А, человек-оркестр, — говорю я, — Если вы решили спросить у меня жалованья, то напрасно. Узнайте у кого угодно-денег мне муж не оставил.

Учитель издает короткий, глухой смешок. Будто бы я сказала что-то смешное.