Царская охота - Олеся Шеллина

к государю. Подтащив ящик, они очень осторожно опустили его передо мной и остались стоять, комкая в руках снятые шапки. Я же протянул руку, требуя ключ, который мне тут же вручил подскочивший Бильфингер, до которого тоже, похоже, только что дошло, кто это тут стоит такой тихонечко в сторонке. Опустившись на корточки перед сундуком, я откинул крышку. Да, я не ошибся, это именно то, что мне и надо было. Вытащив два камня, черный и ярко-красный, и повернулся к Бильфингеру, потрясая находкой и зарычал. — Это что такое, Георг Бернгардович? Что это я тебя спрашиваю?

— Это минералы, государ, — он явно не понимал причины моего жуткого настроения.

— Да что ты говоришь, минералы, значит, — я сунул ему под нос черный камень. — И что это за минерал такой? Я вот не знаю, что это. Может быть, Иван Данилович знает? — и я развернулся к злорадно усмехающемуся Шумахеру. — Так что это, Иван Данилович?

— Я не… я не знаю, государь, — промямлил побледневший Шумахер.

— Ах, ты не знаешь, а ведь именно тебе было поручено следить за экспонатами. И если раньше, минуту назад, я еще думал про то, что, возможно, совершил ошибку, приказав перевезти все в Москву, то теперь я вижу, что не ошибся! И это первый же попавшийся мне на глаза сундук, и я даже представить не могу, что может быть в остальных. Почему экспонаты не подписаны? Почему просто валяются все вместе как попало? — Эйлер переглянулся с Бернулли и отступил в тень, чтобы монарший гнев его не коснулся, а будущий ректор стоял покрасневший от злости, не зная, как реагировать.

— Это пиролюзит, государ, Петр Алексеевич, — ответил Бернулли-младший, присмотревшийся к черному куску.

— Ну, хорошо, — неохотно ответил я, словно признавая, что в дороге все может случиться, и что эти камни скоро будут расставлены и разложены как полагается. — А это что? — и я протянул ему красный минерал, думая про себя, что перегибаю палку. Потому что вот этот минерал Бернулли никак не смог бы опознать, ведь его должен будет описать Михайло Васильевич лет этак через десять.

— Эм, — вокруг меня столпились теперь все и с удивлением разглядывали этот непонятный минерал. — Я не знаю, — Бернулли протянул руку, и, дождавшись моего разрешительного кивка, взял камень. — Какое интересное строение, он словно состоит из множества малюсеньких кристалликов, которые имеют удивительно правильную форму. Как интересно, — ну все, они заинтересовались, значит, полдела сделано. А вокруг Бернулли начало собираться все больше народу, и каждый пытался понять, с чем имеет дело. Вот этом они напрочь забыли и про мой разгон, и про несправедливые обвинения, заполучив в свои руки новую загадку.

В распахнутую дверь вошел невысокий мужчина с военной выправкой, а следом за ним пятеро молодых людей, нервно оглядывающихся по сторонам. Среди них выделялся высокий, могучего телосложения парень, в старом потрепанном тулупе.

— Отставной прапорщик Попов привел студиозусов, как приказал государь, — он коротко поклонился и отступил в сторону, пропуская вперед молодых людей.

— Отлично, — я привлек внимание ученых мужей, и указал им на парней. — Вот, познакомьтесь, это учащиеся Славяно-греко-латинской академии. Я специально пригласил их сюда, дабы молодые люди посмотрели, какие прекрасные ученые прибыли к нам, чтобы основать самую что ни на есть альма-матер в нашей, богатой на таланты стране. А вместо этого, что они видят? Полнейшую неорганизованность? — я повернулся к мнущимся парням, которые не могли понять, как же их угораздило попасть в самый разгар набирающей обороты взбучки, которую получали от непонятного юноши, моложе их самих на вид, уважаемые ученые. — Вот ты, как тебя зовут? — и я ткнул пальцем прямиком в Ломоносова.

— Михайло Ломоносов, — он смотрел прямо, не опуская глаз. Ну понятно, в двадцать лет, он был гораздо старше, чем его сокурсники, и уже устал слушать насмешки. Прости, Михайло Васильевич, но мне ты гораздо больше нужен как физик-химик, чем как философ. Философов, их много, а после рюмки-другой так вообще не сосчитать, а вот таких кто обладал бы настолько гибким умом, чтобы быть способным постигнуть любое направление и добиться в нем успеха, только ты и есть.

— Вот, Михайло Ломоносов, например, точно не понимает, что здесь творится, — я полюбовался покрасневшим лицом Бильфингера. Этого господина я уже изучил и прекрасно понимаю, что работать он будет, закусив удила, только в одном случае, если его натыкают носом в его мнимую несостоятельность, при этом пообещав в случае успеха много вкусного. Но делать это часто нельзя, необходимо в промежутках между тыканьем гладить его по шерстке, говоря, какой он гениальный, и как я без него по миру пойду. Ну, мне не сложно, лишь бы дело делалось. Например, как в мануфактуре, которая разрослась уже до неприличных размеров и выпускала много важного для нас денима, используя какой-то новый челнок того англичанина. Самое смешное заключалось в том, что никакого навязывания нового производства не было, более того, этот летающий челнок так сильно захотели держать в тайне, что им волей-неволей заинтересовались конкуренты проклятые. До меня дошли слухи о том, что Джона Кейна в складчину напоили в каком-то кабаке до изумления, чтобы тот секретом поделился. А я всегда знал, что производственная тайна, в совокупности со шпионажем и рекламой — вот самые главные двигатели прогресса. И не надо ничего навязывать, чтобы избежать всяких неприятностей типа забастовок. Люди-то никогда не меняются, и запретный плод, он слишком сладок, чтобы мимо пройти. Кое-что, конечно, нужно будет навязать, и очень скоро, но это проблема недалекого будущего, сейчас же у меня другие проблемы.

— В общем так, вы, господа мои хорошие, берете этого молодого человека, Михайла Ломоносова со товарищи, и начинаете их обучение, вот прямо с сегодняшнего дня. Потому что я хочу убедиться в том, что учителя из вас все же более умелые, чем хранители редкостей. У вас есть год до того момента как университет начнет принимать студиозусов. Если через год он не покажет ничего значимого, я много раз подумаю над тем, продолжать ли вкладывать деньги из казны в это предприятие, которое мне кажется все более сомнительным. Да, пошлите кого-нибудь на Монетный двор, там весьма обширная библиотека привезена из Речи Посполитой, как раз под нужды университета, — и, оставив выпучивших глаза студиозусов и скептически оглядывающих их с ног до головы ученых знакомиться, сам же подошел к Попову, таща на фарватере Шумахера.

— Иван Данилович,