Гангрена Союза - Лев Цитоловский

— Ну что, друзья, приведем в порядок наши мысли?

— Попробуем, — согласилась Катя. — У нас есть успехи. Нам уже удалось втиснуть в неживой объект его собственную цель.

— Сначала нужно иметь желание, чтобы затем возникла цель, — возразила Юля. — А самое фундаментальное желание любого существа — это жить. А твой предмет неживой, он не умрет и желать ему нечего.

— Но если он будет избегать поломки, то нельзя будет отличить, оценивает ли он, что ему «плохо» или, скажем, что какой-то из его конденсаторов приближается к пробою. И это будет выглядеть, как будто он живой.

Юля дипломную работу выполняла на крысах, и ей претило называть живым какой-то электронный хлам.

— Я бы поостереглась употреблять здесь слово «живой». Все-таки, воспроизвести самого себя твой аппарат не сможет.

— Конечно, не сможет. Разработать это не сложно, но слишком трудоемко все подробности запрограммировать. Да и зачем? Себя и кристаллы воспроизводят, но умом от этого не блещут. Да и звери не только размножаются, они как-то держатся от случки до случки, — снисходительно подколола она Юлю и Тенгиза, — и занимаются при этом другими делами. Правда, кое-кто считает, что на это способны лишь самцы, а самки озабочены лишь продолжением рода.

— Славно рассуждаете, подруги. — Вмешался Тенгиз, не реагируя на Катин выпад. — Выходит, что смерть — это наша сестра. Ощущения и сознание возникли из-за того, что мы смертны. И если мы когда-либо наткнемся на бессмертную тварь, то сознания у нее не будет, а предпринимать какие-либо действия — не к спеху. А будет у него бесконечная тягомотина, «без божества, без вдохновенья, без слез, без жизни, без любви».

Тенгиз даже причмокнул, так ему понравилось это философское обобщение.

— Но, если говорить серьезно, — продолжил он, всем своим видом показывая, что сегодня он не слишком настроен погружаться в научные дебри, — то много чувствующих блоков, совершат прорыв. Тогда бы робот пел, как маэстро, а не как шарманщик. Мыслит коллектив. Иногда в коллективе зреют идеи. И мы тому пример, — он шутливо вскинул голову.

— Поясняю для присутствующих, что Тенгиз шутит, — выступил Соков. — Стоящие мысли обычно возникают у избранных, а коллектив идеи гробит.

— Вы не избраны, Соков. Вы назначены. — Неожиданно вмешался Витя.

С этим замечанием Вити никто спорить не стал, и сам Соков тоже. Он только вопросительно посмотрел на Тенгиза.

— Вы, Соков, — пояснил Тенгиз, — недаром склонны возглавлять коллективы. Однако на будущее имейте в виду, что коллектив, при случае, может и взбрыкнуть. Община обогащает чувства и придает решительности. Для одного хорошо бы выпить, а для другого — навредить ближнему. Маленькие желания преобразуются в сложные и сильные мотивы. Они как-то объединяются в единое решение всех. Поэтому и возникают бунты в толпе.

— В мозге, во всяком случае, сигналы объединяются, а не суммируются. — Заметила Юля. — Важна не сила сигнала, а его значение. Вообрази, что ты в квартире один и у тебя гремит телевизор. А ты всё равно очень даже услышишь крадущиеся шаги в коридоре.

— Ты хочешь сказать, что голосование не прокатит? — Спросила Катя.

— Демократия уместна там, где решают в узком кругу. В древних Афинах, можно было собрать всех на одной площади. — Напомнила Юля.

— Дело не только в этом. — Не согласился с Юлей Тенгиз. — Даже если бы и было возможно собрать всех вместе в общую толпу, не хотел бы я, чтобы наша судьба зависела от решения такого сборища, упаси бог!

Разговоры о демократии всегда напоминали Тенгизу, как он опростоволосился на тротуаре Тверской. Когда он слышал о единодушном волеизъявлении, он воображал себе людской поток, как бы несущийся к общей цели, но на самом деле, состоящий из попутчиков, никак друг с другом не связанных. И встречный поток, столь же, как бы к чему-то устремленный.

— Кстати, Катя, — осведомилась Юля, — зачем нашему детищу, осознавать своё Я? Это не слишком ли? Пусть он, на худой конец, всего лишь действует целесообразно.

— Робот, не обладающий сознанием — это, фактически, зомби. Конечно, зомби многое может. Но у него нет независимого выбора. Чтобы ставить цель, нужно иметь желание, а для этого нужно быть личностью, пусть даже и простенькой. А иначе придется заранее предусмотреть и запрограммировать все возможные цели, кому это по силам?

Их пыл несколько охлаждал Соков, который разделял их надежды наделить робота сознанием, но сомневался, что он будет обладать независимой волей. Соков был уверен, что даже человеку всего лишь кажется, что он действует по своему желанию, а на самом деле всё предрешено законами природы. Как, скажем, зная скорость и направление движения пули, можно предсказать, куда она попадет и кто пострадает. Человек, конечно, не пуля, но его ограничивает свод государственых законов.

Это его рассуждение не было абсолютной истиной. Можно, конечно, ввести в систему случайность, но это лишь внешне похоже на свободу воли. В сложных объединениях постепенно накапливается неточность, как в игре «испорченный телефон», и развитие становится непредсказуемым. Это, как свобода у подброшенной монеты: орел или решка.

Но Катя уже сообразила, как из хаоса получить цель. В опасных ситуациях аппарат должен генерировать пробные защитные реакции (когда тебе плохо, делай, хоть что-нибудь). Коль скоро реакция на поломку случайна и возрастает при усугублении повреждения, то, в конечном счете, повезет, действие окажется правильным и можно будет удалиться от гибели.

Соков сам произвел строгий расчет: система находит оптимум и даже, по ходу поиска, обходит препятствия. Но его смущала проза жизни: он знал, что чем больше воли давали персоналу, тем чаще возникали беспорядки, а не наоборот, как получалось в его расчетах.

— Тут есть еще одна загвоздка, — настаивал Соков. — Мы обсуждаем внутреннюю свободу, но ведь есть и внешние ограничения. Нужно еще иметь возможность для действия. Даже и наши права ограничивают законами и пулеметами. И пусть, скажем, у робота и в самом деле появилась бы свободная воля. Допустим. Да кто ж ему её даст? Тут же и ограничат.

— Не вижу здесь темы для дискуссии, — отмахнулся Тенгиз. — Это не наша проблема. Конечно, ограничат. Мы же не собираемся создавать цивилизацию машин. Мы хотим сконструировать друга.

Витя прислушивался, но был погружен в схему, которую чертил на уголке доски.

8. Витя и Катя — умельцы

В общежитии всегда у кого-нибудь что-либо ломалось. Тогда еще не было мобильников, писали от руки, печатали на механических машинках, а компьютеры можно было найти в особо продвинутых конторах. Однако у студентов были магнитофоны, приемники, электробритвы, у девочек — фены, утюги и пылесосы. В зажиточных комнатах были