Политика доброты. Сборник. - Тензин Гьяцо

Дж. А.: Произошли ли в Вас какие-нибудь изменения между шестнадцатью и восемнадцатью годами, когда Вы приняли на себя обязанности мирского правителя?

Д. Л.: Да, я изменился... слегка. Я пережил много счастья и боли. Через это, а также через рост и накопление опыта, через возникающие проблемы и страдания я изменился. Окончательный «продукт» этого процесса находится сейчас перед вами. (Смеется.)

Дж. А.: А что Вы скажете о том времени, когда Вы только вошли в пору отрочества? У многих людей возникают трудности, когда они пытаются определиться как личность, найти свое место во взрослом мире. Происходило ли с Вами нечто подобное?

Д. Л.: Нет. Моя жизнь протекала весьма размеренно. Дважды в день я садился заниматься. Каждый урок продолжался ровно час, а остальное время я предавался играм. (Смеется.) Затем в возрасте тринадцати лет я приступил к изучению философии, определений, искусства ведения дискуссии. Время моих занятий увеличилось. Я также изучал каллиграфию. Однако все это происходило согласно установленному порядку, и я постепенно привык. Иногда у меня бывали каникулы. Это было очень приятное, счастливое время. Лобсанг Самтен — мой родной старший брат — обычно проводил время в школе, но на каникулы он всегда приезжал меня навестить. Временами моя мать привозила из долины Амдо особый хлеб. Очень пышный и вкусный. Она пекла его сама.

Дж. А.: Была ли у Вас возможность поддерживать близкие отношения с отцом, когда Вы росли?

Д. Л.: Мой отец умер, когда мне было тринадцать лет.

Дж. А.: Испытываете ли Вы особый интерес к кому-либо из Ваших предшественников? Или, может быть, чувство внутреннего родства?

Д. Л.: Мне близок Далай Лама Тринадцатый. Он во многом усовершенствовал обучение, поднял уровень образования в монашеских школах. Он дал серьезный толчок развитию настоящих религиозных мыслителей. Он сделал невозможным продвижение человека в духовной иерархии, приобретение им должности настоятеля и так далее, если тот не обладал для этого соответствующей подготовкой. В этом отношении он был очень строг. Он посвятил в монахи десятки тысяч человек. В этом заключаются два его основных религиозных достижения. Он не давал много посвящений или наставлений. Что касается благополучия страны, то он уделял много внимания и сил искусству управления государством, особенно его отдаленными районами. Он размышлял о том, как они должны управляться, и о тому подобных вещах. Он очень заботился, чтобы правительство более эффективно справлялось со своими функциями. Его глубоко волновал вопрос границ и другие аналогичные проблемы.

Дж. А.: Что в течение Вашей жизни являлось для Вас внутренним вызовом? Какие уроки Вы из нее вынесли на личностном уровне? Какие осознания и переживания оказали наибольшее воздействие на развитие Вас как личности?

Д. Л.: Что касается религиозного опыта, то для него большое значение имело некоторое осознание шуньи (пустоты как отсутствия независимой самосущей природы) — некоторые переживания, некоторый опыт, — а в основном бодхичитта, альтруизм. Это во многом мне помогло. В какой-то степени, можно сказать, это сделало меня новым человеком, изменило меня как личность. Я все еще иду вперед по этому пути. Пробую себя на нем. Этот путь дает человеку внутреннюю силу, мужество, ему становится легче принимать жизненные ситуации. Это одно из величайших переживаний.

Дж. А.: Говоря о бодхичитте, Вы имеете в виду постоянное углубление внутренней реализации или определенный момент, связанный с внешним опытом?

Д. Л.: Главным образом я говорю о внутренней практике. Также возможно участие внешних причин или обстоятельств. Внешние факторы могли бы сыграть роль в развитии некоторого ощущения бодхичитты. Но в основном это должно прийти из внутренней практики.

Дж. А.: Можете ли Вы описать конкретный момент из своей практики, когда Вы переступили определенную черту?

Д. Л.: Рассмотрение теории шуньи — сперва теория шуньи, затем чувство бодхичитты... Где-то в 1965-66 годах, в это время. Это на самом деле очень личное. Подлинный религиозный практик должен держать такие вещи при себе.

Дж. А.: Хорошо. Если говорить не о Вашем глубочайшем внутреннем опыте, а о том, что являлось частью Вашей жизни

какие-то события из нее, — как это повлияло на Вас как на человека? Каким образом воздействовал этот опыт на Ваш внутренний рост?

Д. Л.: Оказаться в положении беженца — это очень полезно. Вы становитесь ближе к реальности. Когда я был Далай Ламой в Тибете, то старался смотреть на мир реалистично, однако каким-то образом обстоятельства сложились так, что между мной и окружающим миром возникла некоторая дистанция. Я так думаю. Я был несколько оторван от реальности. А потом я стал беженцем. Что ж, очень хорошо. Это была замечательная возможность набраться опыта, развить в себе решимость, или, иначе говоря, внутреннюю силу.

Дж. А.: Когда Вы стали беженцем, что помогло Вам обрести эту силу? Была ли это утрата высокого положения? Потеря страны? Тот факт, что все вокруг Вас страдали? Были ли Вы в этот момент призваны вести свой народ иным путем по сравнению с тем, к которому были привычны?

Д. Л.: Изгнание из родной страны — это на самом деле отчаянная, опасная ситуация. В этот момент всем приходится иметь дело с реальностью. Это не то время, когда нужно притворяться, что все вокруг замечательно. Это нечто особенное. Вы чувствуете свою вовлеченность в реальную жизнь, принадлежность к-.реальности. В мирное время все идет гладко. Даже если возникает проблема, люди притворяются, что все в порядке. Во •время переломных периодов, таящих в себе угрозу, нет смысла притворяться, будто все хорошо. Вы должны принять тот факт, что дела обстоят плохо. Плохо — это плохо. Так, когда я покинул Норбулинг, нам угрожала опасность. Мы шли в непосредственной близости от армейских бараков китайцев. Они были расположены на другом берегу реки — там же, где китайский дозорный пост. Видите ли, за две-три недели до нашего бегства мы получили точную информацию о том, что китайцы находятся в полной боевой готовности. Они собирались нас атаковать. Это был всего лишь вопрос конкретного дня и часа.

Дж. А.: В тот момент, когда Вы переправились через реку Кьячи и встретили ожидавшую вас группу партизан кхампа, взяли ли Вы на себя прямое руководство дальнейшими действиями? Кто, к примеру, принимал решения во время Вашего бегства?

Д. Л.: Как только мы покинули Лхасу, была создана внутренняя группа для обсуждения всех возникающих моментов, комитет. В него входили я и еще восемь человек.

Дж. А.: Принадлежала ли Вам идея принимать решения сообща?

Д. Л.: Да. Те, кто остался в Лхасе, также создали Народный комитет. Что-то вроде революционного совета. Конечно, с точки зрения китайцев, это был контрреволюционный комитет. Понимаете, эти люди были избраны народом в течение нескольких дней... Комитет был учрежден, им принимались все самые важные решения. Кроме того, я отправил письмо в этот комитет, подтверждая его право на существование. Наш маленький комитет — комитет тех, кто бежал вместе со мной, — обсуждал практические моменты каждую ночь. Изначально, как Вы знаете, мы планировали создать штаб в Южном Тибете. Кроме того, в разговоре с Пандитом Неру — я думаю, это было 24 апреля 1959 года — я упомянул о том, что мы учредили временное правительство Тибета, переместив его из Лхасы в Южный Тибет. Я обронил это мельком при личной встрече с премьер-министром. Он не на шутку всполошился. (Смеется.) «Мы не признаем ваше правительство», — заявил он. И это несмотря на то, что наше правительство было сформировано, пока мы еще не покинули Тибет, а в момент беседы я уже находился в Индии...

Дж. А.: Я бы хотел задать Вам вопрос о Вашем воплощении как бодхисаттвы бесконечного сострадания Авалокитешвары (тиб. — Ченрезиг). Что Вы сами думаете об этом? Есть ли у вас какое-либо определенное мнение на этот счет?

Д. Л.: Мне сложно дать точный ответ на Ваш вопрос. Я не смогу утверждать наверняка, если только не приложу к этому медитативное усилие, то есть не прослежу свою жизнь в обратном порядке — дыхание за дыханием. Мы верим, что существует четыре типа перерождений. Первый — обычный, когда существо не в силах определить свое будущее рождение. Тогда перевоплощение зависит от природы прошлых деяний. Противоположностью такого перерождения является всецело просветленный Будда, который просто манифестирует себя в физической форме для оказания помощи другим. В таком случае нет никаких сомнений, что данный человек — Будда. Третий тип перерождения — это когда человек благодаря духовным достижениям прошлого имеет право выбора или, по крайней мере, обладает возможностью воздействовать на условия своего следующего перерождения, место и ситуацию. Четвертый тип называется «благословенной манифестацией». При таком перерождении человек обладает благословением творить благие деяния, оказывать помощь, превышающую его нормальные возможности, например передавать религиозное учение. Для того чтобы переродиться таким образом, человек в предыдущей жизни должен обладать очень сильным желанием помогать другим. Тогда он обретает необходимую силу. Несмотря на то что некоторые из этих типов перерождений видятся мне наиболее вероятными, я не могу вам точно сказать, к какому из них отношусь.