Все кошки Рима - Сара Клеменс

— Говоришь по-английски? — спросил он, даже не ожидая услышать ответ.

— Немного, — отозвалась она. — Ты американец, а?

— Да, — невыразительно бросил он.

Девчонка как голодная затянулась сигаретой, потом поглядела на него.

— Немного американских сигарет. Денег много.

Вынув из кармана пачку, он отдал ее ей, сам поражаясь собственному спокойствию.

— Сколько за тебя?

— Ну ладно, — с улыбкой она побренчала ожерельями. — Немного.

Он достал из кармана крупную купюру. Выразительно вздернув бровь, она схватила купюру и указала куда-то в кусты. С веток на него летели капли, пока она не затащила его за собой под убогий навес. На полу здесь валялся старый спальный мешок, на который они и легли: ее тело прижалось к его, а руки сжимали все растущую эрекцию. Подняв взгляд, он увидел пару переливчатых желтых глаз, уставившихся на него из эбонитово-черных теней под промокшим кустом. Послышалось шипение, и глаза погасли. Он вдохнул влажный земляной запах пола, услышал, что дождь снова пошел сильнее. А потом его руки легли на теплое горло, отталкивая мешающиеся нелепые бусы, лаская кожу девчонки. Он перекатился на нее и сжал крепче. Она затрепыхалась, но он был гораздо тяжелее, и руки у него были сильные. Совсем просто: надо только держаться и сильнее сжимать пальцы, так чтобы ногти входили в кожу, пока она не перестанет наконец содрогаться. Разжав руки, он задумчиво оглядел ее, потом полез ей в карман, чтобы забрать свои сигареты и деньги. Восхитительное ощущение. Какой она была беспомощной. И он задрал ее юбку, решив наконец, чего он хочет теперь.

«Come se sato crudele a trattarini in guesto modo!» Слова Ренаты не выходили у Мелины из головы. «Как жестоко ты обошелся со мной!»

За окном стояло ясное утро, воздух был прозрачен и чист, и камни в тени сочились влагой. Дождь и гроза отбушевали еще до рассвета, и Рим казался отмытым и безмятежно чистым. У себя в темной комнате Мелина полистала дюжину фотоснимков, на деле их даже не видя. Потом, разозлившись на себя саму, силой заставила себя вернуться к оттискам и отпечаткам. Ей удалось сделать с десяток великолепных снимков кошек, уютно примостившихся на поваленных колоннах Форума, лениво гуляющих по термам Каракаллы.

«Come se sato crudele…»

Что-то в том, как произнесла Рената эти слова, отдавалось злобой много большей, чем обычная ее мелочность.

Со вздохом Мелина отложила и снимки, и грим-карандаш. Что подтолкнуло папу к последней черте? Что заставило его перерезать себе вены? Ведь, наверное, было же что-то, что стало последней каплей. Ренату об этом не спросишь, но, возможно, Марио знает. Неохотно Мелина взялась за телефон.

— Привет, Мелина. Мама уехала в Ватикан на мессу.

— М-да… Я просто хотела узнать, не надоело ли тебе еще смотреть достопримечательности. Завтра ведь вы уезжаете.

— Э… — В трубке раздался шорох сминаемой ткани, и Мелина поняла, что она его разбудила. — Конечно. Если ты пойдешь со мной.

— Ты говорил, что хочешь посмотреть Форум.

— Все эти камни возле Колизея?

— А… да. Но, Марио, можно это сделать так, чтобы твоя мать не узнала?

Мне нужно спросить тебя кое о чем. — От одной только мысли, что он может решить, что она интересуется им самим, Мелина поморщилась.

— Нет проблем. После мессы она пойдет к подруге. Они, наверное, весь день станут трепать языками по-итальянски.

— О'кей. Тогда увидимся через час?

— Звучит неплохо. — Он повесил трубку, не попрощавшись.

К Форуму они вышли после полудня.

— Немного же тут осталось, — только и сказал он, когда они, спустившись по ступеням к Форуму, бродили среди обломков.

Мелина показала ему арку Септимия Севера, и где какие стояли храмы, и руины грандиозной базилики Максентия, и наконец капитулировала в своих безнадежных попытках заинтересовать Марио хоть чем-либо. Сидя на ступенях неподалеку от храма Весты, она устало уставилась на сорняки, а Марио закурил сигарету из мятой пачки.

— Так в чем дело? — спросил он.

— Я знаю, что папа… вскрыл себе вены, я знаю, что получила его деньги, но, похоже, чего-то я все же пропустила.

Он фыркнул, явно забавляясь тем, какой оборот принял их разговор.

— Он… он, знаешь ли, такую грязь развел. Заляпал кровью всю ванную, все ковры, весь чертов диван, над которым она так трясется. Тот, на который она не позволяла тебе садиться. Господи, кровищи в ванной натекло столько, что ей придется менять всю побелку.

Мелина с трудом сдержала слезы, и рука ее медленно опустилась и легла на что-то мягкое — на спину кота. Оцепенев от печали, она тихо гладила гладкую спину, а кот глядел на нее знакомыми-презнакомыми глазами. Глаза как у папы. Тигр с белой грудью.

— Выходит, это и все? — наконец пробормотала она.

— Почти. — Марио встал и отошел подальше от кота, который внимательно наблюдал за ним. — Дими купил страховой полис на огромную сумму, назвал маму… как там это называется…

— Получателем страховки.

— Так вот, на следующий день после его смерти мама поехала забирать денежки, вместе с теми, какие она держит в своем личном сейфе в банке, и знаешь что? Все более ранние полисы оказались вовсе не на мамино имя, ты получаешь все. А новый? Поскольку он совершил самоубийство, не стоит ни цента.

Маленькая черная кошка потерлась о ноги Мелины, пока та осознавала его слова.

— Должен тебе сказать, меня уже начинает тошнить от кошек, — сказал Марио. — Есть тут какое-нибудь место, где их нет?

— В Помпеях полно собак, — рассеянно отозвалась она, не заметив, что к двум кошкам присоединилась третья.

— Я думал, ее кондрашка хватит, прямо там, на месте. Старик Калликратес, это страховщик, глядел на меня так, словно хотел сказать:

«Уведи ее отсюда, пока она не померла у меня в кабинете!» Всю дорогу домой она потом стенала по-итальянски.

Тут Мелина сообразила, что Марио наслаждается своим рассказом, он даже ухмылялся.

— Дими, он ничего был мужик. Но мама держала его под каблуком, ну в точности как меня. Но должен сказать, он посмеялся последним.

— Почему… он это сделал?

— Не знаю, — неопределенно пожал плечами он.

Впервые с его приезда в Рим она посмотрела ему в глаза.

И эти глаза, встретившие ее взгляд, были лишены каких-либо чувств, словно глаза статуи. Чего она ожидала? Разделить с ним свою печаль? У них никогда не было ничего общего и, вероятно, никогда не будет. Пестро-полосатая кошка зашипела на него — одна из семи или восьми, что теперь лежали у ее ног, и ее поразили их печальные мордочки и огромные разумные глаза. Они глядели на нее так, словно понимали и разделяли ее горе. И те же самые мягкие мордочки становились жесткими, те же самые шелковые усы топорщились, когда кошки поворачивались к Марио. В утонченно-гибких телах красноречиво читалась враждебность.