Все кошки Рима - Сара Клеменс

— Все здесь их ненавидят. Они нищие и карманники, но от серьезной преступности они держатся подальше. Мои европейские друзья считают, что я не в своем уме, но мне просто их жаль.

— Блевать от нее хочется.

Мелина подавила готовый сорваться у нее с губ ответ. Они как раз поднимались по ступеням серой, ничем не примечательной с виду церкви. Внутри в маленьком вестибюле монах указал им на ящик для пожертвований и табличку, которая гласила: «ФОТОГРАФИРОВАТЬ ЗАПРЕЩЕНО».

— А что тут такого? — поинтересовался Марио.

— Сам увидишь.

Она затолкала несколько банкнот в ящик и повела его вниз по лестнице в склепы капуцинов.

— Здесь покоятся более четырех тысяч монахов.

Монахи уложили кости своих усопших собратьев так, чтобы они украшали четыре тесные часовни. Потемневшие от времени черепа штабелями поднимались вдоль стен и складывались в арки. Побеленные потолки были украшены ржаво-коричневыми ребрами и позвоночниками, складывающимися в жутковатый и фантастический переплетающийся узор. Бедренные кости и лопатки стали основой огромной висячей люстры, часов и алтаря, возле которого сгорбился скелет в рясе капуцина, зажатый с обеих сторон стенами костей.

— Срань господня, — пробормотал несколько минут спустя Марио.

Впервые придя сюда, Мелина была почему-то убеждена, что почувствует запах, наверное, вонь разложения. Но, разумеется, запаха здесь не было никакого, разве что, быть может, затхлость от земляных полов. Кости были слишком старыми, чтобы пахнуть.

— Потрясно! — воскликнул он. — Они что, вываривали всех, кто давал дуба?

Мелина пожала плечами. Она никогда подолгу не размышляла над этим: это было как вмешиваться в жизнь братьев.

— Мне пора идти, Марио. Если захочешь купить открытки, их продают в киоске, там, где стоит монах.

— Чтобы мама их нашла?

В его словах был смысл. Рената обшаривала все вещи Марио.

— Наслаждайся.

На том она поспешила оставить его.

Он смотрел ей вслед: стройная и элегантная женщина, а вовсе не толстый и безобразный ребенок, которого он когда-то терроризировал. Мама ненавидела Мелину за то, что она образованна, и за то, что она их презирает, и она едва с ума не сошла, когда узнала, что все свои деньги Дими оставил Мелине. Старик никогда не мог противостоять маме, пока был жив, но что, черт побери, он ей устроил, когда помер! Марио было плевать. Он думал о том, как хорошо было бы распустить тугой узел длинных черных волос Мелины и схватить ее так, чтобы она не могла вырваться, как в прошлый раз. Он с тех пор много думал об этом, и поездка в Рим была случаем крайне благоприятным, что заставляло его чувствовать себя… сильным, готовым. Долгое время он глядел на множество уложенных рядами костей. Думал о всех тех смертях, что стоят за ними. Потом он вышел на улицу и по виа Венето спустился к фонтану, ничем не отличавшемуся от всех остальных. Жирная цыганочка была все еще здесь, надоедала прохожим своим визгливым голосом и своими журналами. Он без труда представил себе, что о ней скажет мама, как она станет ныть без конца и, вероятно, будет сравнивать ее с его бывшей женой Келли. Тут внутри него треснула какая-то скорлупа, и Петая кислота из нее потекла вниз по его хребту, в легкие, от чего каждый его вдох стал горячечно-затрудненным. Цыганка была толстой, такой, какой была когда-то Мелина до того, как она пренебрегла им. Толстой, как мама.

— Что у тебя тут? — спросил он.

Цыганка подбежала, лопоча что-то по-итальянски. Побренчав мелочью в кармане, он улыбнулся. И получил в ответ столь же пустую, как и его собственная, улыбку.

Теперь дыхание его чуть участилось, и, повернувшись спиной к цыганке, он опять побренчал мелочью. Даже не оборачиваясь, он знал, что она семенит за ним, как собачонка. Вверх по улице и в подъезд чьего-то дома. В глубь тени.

Тут она помялась, без сомнения, зная, какая ей тут может грозить опасность. В порыве вдохновения он вытащил купюру в пятьдесят тысяч лир, жестами показывая ей, что за деньги она должна поднять юбку и показать, что у нее там под ней. Девочка быстро подняла грязный подол, потом дернула его вниз, причем изо рта у нее выскользнул облизать губы жирный язычок. И тут она потянулась за деньгами. Схватив ее за основание шеи, он рывком прижал к себе вонючее тельце и обеими руками сжал ей горло — цыганка корчилась и извивалась. Жизнь утекает из человека так легко. Но он подержал еще немного — так, для уверенности. Язык вывалился у нее изо рта, и на пальцы ему упала тонкая ниточка слюны. Отдернув руку, он толкнул тело на пол в алькове, отер мокроту о цыганкину блузку и поискал среди теней пятидесятитысячную банкноту.

На банкноте сидел кот. Зверь уставился на него ярчайшими желтыми глазами, зрачки — точно два черных провала. Он замахнулся ударить его ногой, но кот лишь отошел на пару шагов, прижав уши и оставляя следы белой пыли.

Схватив свои деньги, Марио, прежде чем уйти, оглянулся на дверной проем: теперь, встопорщив усы и яростно размахивая хвостами, там сидели уже три кошки.

Он ждал ее у ворот.

— Ты чего-нибудь поел? — спросила она.

Вид у Марио был какой-то чудной: с расслабленного, словно обвисшего лица глядели неожиданно живые глаза, и смотрел он прямо на нее.

— Не. Я… я просто побродил здесь вокруг.

Решив не допытываться, что имел он в виду этим неопределенным ответом, она купила ему сандвич.

— Завтра я поеду в Ватикан. На виа де ла Конкорде полно всяких магазинов, я там крест куплю по сходной цене.

Рената приложила ко рту салфетку, размазав этим по губам соус к спагетти. Одета она была в выходное платье, домашнее творение из белого и синего полиэстера, которое туго обтягивало живот и грудь. Ее пластмассовые бусы и клипсы были почти в тон платья. Узловатым пальцем она поправила на носу очки, потом глянула в сторону уборной, куда ушел Марио. Ели они в tavola calda, где шведский стол был дешев и не надо было давать на чай официанту.

— Вы двое куда-нибудь завтра пойдете? — спросила Рената.

— Утром.

Рената заискивающе улыбнулась, что вызвало у Мелины приступ легкой тошноты.

— Он хочет побольше времени провести с тобой, милочка. Знаешь ли, он никогда не любил эту Келли.

— Да? А я думала, они прекрасная пара. Марио казался таким счастливым.

— Хорошие девушки не служат в армии и не отправляются в арабские страны на какую-то безбожную войну, они знают, что их место подле мужа. — Рената сделала паузу, чтобы с хлюпаньем втянуть в себя вино. — Она, знаешь ли, ему писала, но я-то — дома, когда приносят почту, и я все письма спрятала. — Она тяжеловесно усиленно подмигнула. — Он думал, она ему не писала.