Все кошки Рима - Сара Клеменс

Сара Клеменс

Все кошки Рима

— Это и есть ад, — задумчиво пробормотала Мелина, потом повернулась и увидела устремленный на нее свирепый взгляд Ренаты.

Устало Мелина попрощалась мысленно с аркой Константина и стала пробираться через полуденную толпу к пожилой женщине, стоявшей, широко расставив отекшие ноги и кисло поджав губы. Позади Ренаты, как обычно, маячил Марио — покуривая и глядя прямо перед собой. С тем же успехом он мог находиться и в Тупело. Стояло лето, и вокруг арки и Колизея, точно мошки, роились туристы. Со съемками здесь Мелина закончила еще несколько недель назад, но все равно не могла оставаться равнодушной к роскошному и внушительному импозантному строению, украшенному барельефами и скульптурами, снятыми с более ранних монументов. Римляне без зазрения совести растаскивали старые постройки для возведения новых, но лишь изредка эти новые выходили столь прекрасными, как арка Константина. Прищурив от слепящего солнца глаза, Мелина подошла к Ренате, которая держала под мышкой и прижимала к себе локтем потрепанную коробку из-под обуви.

— Что ты там рассматривала?

— Ты хочешь спросить, какую именно сцену?

— Только не начинай, — сказал Марио. — Давайте поскорее со всем покончим.

— Возьми прах.

— О'кей, мама.

Отдав сыну обувную коробку, Рената, перед тем как переходить улицу, крепко вцепилась в руку Мелины. Ладонь у нее была мягкая и липкая, а ногти, какими заканчивались толстые пальцы, напоминали ярко-красные ястребиные когти. Наибольшую ненависть у Мелины всегда вызывало то, что они постоянно подрагивали, словно жили собственной жизнью.

Они вошли под тень Колизея и встали в очередь за группой безвкусно одетых венгров.

— Твой отец любил Рим. — Рената отпустила руку Мелины, чтобы легонько похлопать по жесткому перманенту. — Он был бы счастлив, если б узнал, что его прах покоится здесь.

Они как раз выходили из-под наземной галереи в сам Колизей. Потом поднялись по лестнице на площадку… и вот уже перед ними раскинулись вызывающие благоговение руины. Достаточно постоять мгновение неподвижно, и тени прошлого обретут краски и звуки. Тогда увидишь перед собой арену, оружие, вонзившееся в содрогающиеся тела, почувствуешь жар и медный привкус крови во рту. Колизей словно эхом отдавал насилием. А если быть практичнее, то снимки, какие сделала здесь Мелина, положили начало ее карьере фотографа. Она отсняла их как иллюстрации к своей диссертации по римской архитектуре, а профессор посоветовал ей выставить их в галерее.

— Как вам вот это самое место? — спросила Рената.

Мелина повернулась и увидела, что старуха смотрит вниз за ограждение.

Настланный пол арены давно уже обвалился, и по всему огромному пространству обломки подземных стен торчали словно сломанные зубы.

— Сойдет и здесь, — тихо отозвалась она.

— Я хочу побыть пару минут одна, — объявила Рената и перекрестилась.

Мелина и Марио отошли подальше, неспешно прогуливаясь вдоль ограждения.

— Как по-твоему, он размером с Астродром?

Мелина заставила себя сделать глубокий вдох и только потом ответила:

— Колизей вмещал семьдесят тысяч человек. Что, насколь ко мне известно, намного больше, чем вмещает Астродром.

— М-да. Немаленький. — Марио сделал последнюю затяжку и щелчком отбросил окурок за ограждение. — Твоя мать рассказала о письме, какое оставил Дими?

— Нет.

Мать позвонила ей чуть больше недели назад, чтобы сказать, что ее папа покончил с собой, вскрыв себе вены, и что она унаследовала все его деньги. И пока она, борясь с шоком, слушала, мать добавила: «Милочка, пора бы тебе теперь вернуться. Твой кузен Ник работает в крупном ателье, он хорошо зарабатывает на фотографиях студентов колледжа для ежегодных альбомов класса. Он мог бы подыскать тебе работу у себя, ты могла бы быть со своей семьей…» Мелина привычно отказалась и поспешила попрощаться. А потом сломалась. Но когда сошла первая волна горя, ей захотелось узнать больше. Ей хотелось знать «почему».

— Он знал, что мама суеверна, — продолжал Марио, закуривая новую сигарету, — и поэтому оставил письмо, в котором говорилось, что на нее обрушится ужасное проклятие, если она не развеет его прах в Акрополе. Но она была в такой ярости из-за денег…

— Она не поехала в Афины. Она приехала сюда. — Рената не видела разницы между одним древним местом и другим и потому приехала в Рим, где хотя бы понимала, что говорят на улицах. Мелина слабо улыбнулась. Если бы только Рената знала… В шестнадцатом веке Бенвенуто Челлини якобы проводил здесь спиритический сеанс. Они со священником начертили магический круг и произнесли заклинания, потом якобы появились демоны…

— Я готова, — возвестила Рената.

— О'кей, мама.

Марио поставил коробку из-под обуви на ограждение и закурил еще одну сигарету.

Заглянув вниз, Мелина увидела кота, растянувшегося на пыльных плитах, — этакий царственный рыжий тигр с белой грудью. Кот грелся на солнце, не обращая ни малейшего внимания на толпы, толкущиеся наверху. Вот он потянулся, превратившись сразу в уменьшенную копию льва, какие когда-то сражались здесь, потом поглядел прямо на Мелину, на мгновение задержав ее взгляд. Затем он снова отвернулся и принялся вылизываться.

Рената начала развязывать ленту, которой была перевязана коробка, бормоча себе под нос:

— Come se sato crudele a trattarini in questo modo! Come potresti fare una cosa del genere?[1]

Мелина едва удерживалась от слез. Как только смеет Рената говорить такое об ее отце? Проведи она двадцать лет с Ренатой, она бы тоже вскрыла себе вены.

Коробка упала с балюстрады, когда Рената схватила лежавший в ней полиэтиленовый пакет с пеплом. Кот стремительно вскочил на ноги, когда коробка ударилась о землю, но столь же быстро оправившись, задрал вопросительно хвост и подошел поближе ее понюхать.

— До свидания, Дими, — произнесла Рената с неубедительной дрожью в голосе.

Она опрокинула пакет, и прах каскадом полетел вниз. Мелина в смятении и ужасе смотрела, как крупный песок и пыль рухнули на кота.

— Что там делает этот кот? — взвизгнула Рената.

— Господи, Рената! — заорала в ответ Мелина. — Ты что, его не видела?

Мяукнув, кот метнулся в сторону, стряхивая с себя клубы белой пыли. Он остановился, чтобы полизать лапу, потом снова бросился бежать. Внезапно он застыл как вкопанный и, задрав голову, недобро воззрился на троицу двуногих наверху.

Марио хохотал беззвучно, если не считать, конечно, звуками фырканье, вырывавшееся у него из ноздрей вместе с дымом.