Синдром самозванки, или Единственная для Палача (СИ) - Рокко Джулия

2. Девочка-мальчик

глава вторая

ДЕВОЧКА-МАЛЬЧИК

И Богу не свечка, и черту не кочерга.

Народная пословица.

Стоило мне обосноваться на новом месте, более всего прочего меня озаботил ответ на один-единственный вопрос: «Где здесь кормят?» Учитывая, что мои лишние килограммы возникли отнюдь не по вине страшного проклятия какой-нибудь завистливой ведьмы, а в результате старого недоброго обжорства, давняя вредная привычка, не давая поблажек на экстремальность текущих событий, громко требовала вкусно жрать и сладко пить. Причем немедленно.

Я как могла сражалась с этим ненасытным демоном чревоугодия, но, честно говоря, сия эпическая битва была давно проиграна.

Аппетит рос пропорционально завладевшей мною тревоге. Особенно после недавно пережитого не иначе как чудом допроса, окончившегося весьма внезапно и с совершенно непонятным итогом.

Немало заявившему о себе во все горло «инстинкту саранчи» способствовала и вгоняющая в состояние вялого невроза комната, в которой меня поселили на правах бедного родственника.

Справедливости ради следует сказать, что апартаменты вовсе не походили на пресловутую каморку Золушки и вполне могли считаться роскошными. Однако, как и все в особняке, роскошь эта не столько радовала, сколько угнетала. Особенно выбивали из колеи темно синие полосатые обои с рябящим золотисто-бордовым узором. Того же оттенка бордо тяжеловесные портьеры на окнах с бахромой и кистями, темные ковры на полах и массивная лакированная мебель выглядели старомодно и тяжеловесно. Комната производила впечатление чего-то мрачного, стылого и загроможденного.

Единственное, что радовало, так это вид из окна. Зеленые лабиринты с живописными куртинами пестрых круглых клумб. Стройные аллеи обширного парка и небольшое озеро, по глади которого, точно черные каравеллы, скользили, чем-то напоминающие земных лебедей, птицы.

Раздвинув посильнее портьеры и впустив в комнату немного солнечного света, я принялась обследовать свои новые владения.

Набор мебели стандартный для особняков подобного типа: кровать под балдахином, каминная группа, напольное зеркало, бюро, парочка помпезных оттоманок и совершенно чудовищных размеров гардероб, по форме и декоративной резьбе напоминающий склеп вампира-эстета. Гардероб оказался пуст. Пристроив в него свой пуховик, я притворила отлично пригнанные дверцы.

— Ваша новая одежда, сударь, — раздалось за моей спиной, и я испугано вздрогнула, оборачиваясь на приятный женский голос.

На пороге комнаты стояла очередная красавица в платье прислуги.

— Вы так тихо подкрались, — попеняла я.

— Простите, сударь, — подозрительно монотонно извинилась девушка. — Ваша одежда. Хозяин желает, чтобы вы переоделись.

Я заинтриговано покосилась на ворох старомодных тряпок. Очевидно, мне принесли далеко не платье с кринолином. Надеюсь, хоть с размером не промахнулись.

— Как только вы переоденетесь, я провожу вас в столовую.

В процессе примерки оправдались худшие из моих опасений. Во-первых, все вещи, исключая белые чулки и сорочку с красным кантом незатейливого кружева на манжетах, были самого траурного в мире черного цвета. Во-вторых, узкие, чуть ниже колена штаны шились явно на плоскую мужскую задницу и вмещать мои нижние «далеко-не-девяносто», как я их ни уговаривала, не желали. Хорошо еще, к ним прилагался широкий матерчатый пояс, который и спас положение. Жилет застегнулся с десятой попытки и только после того, как я подняла свою грудь чуть ли не к подбородку, став при этом похожей на разбитную подавальщицу в средневековом трактире. Камзол жал в пройме и был узок в рукавах. Пышное жабо, которое прилагалось к сорочке, еще больше подчеркивало карикатурно выпирающую грудь. Но самое большое разочарование заключалось в высоких, по колено сапогах, которые оказались велики размера на четыре.

Я подошла к напольному зеркалу и застонала. За парня в таком виде меня принял бы разве что слепой.

— В таком случае, — сказала я своему отражению, — будем действовать от противного!

Распустив волосы, изрядно отросшие за последние месяцы, о чем свидетельствовали темные, по сравнению с остальной блондинисто-рыжеватой копной корни, я старательно их расчесала. Потом извлекла из своего чемоданчика косметику и впервые за долго время «нарисовала» себе лицо.

— А что? — я расправила жабо, так, чтобы в вырезе сорочки показалась та самая пресловутая ложбинка. — По-моему, не дурно. Черный так вообще стройнит.

— Ведите! — бодро велела служанке, все это время ожидающей за дверью, и зашагала следом, когда та молчаливой тенью поплыла впереди.

Все-таки странные здесь слуги…

***

Столовая по убранству напоминала переоборудованную камеру пыток формата VIP. Стол каменный, полированный и местами золоченый. Стены серые, все увешанные трофейным оружием и какими-то цепями. Потолок расписной и весь в лепнине.

Сюжет фрески — ожидаемо не способствующий здоровому пищеварению. Что-то там на тему «Женщина — друг человека». За человека, видимо, предлагалось считать мужчину. Из чего следовал логичный вывод, что женщина — не человек, а скорее досадный недогляд матушки природы. Что вовсе не удивительно, так как Природа, в конце концов, тоже женщина.

За столом под хрустальной люстрой единственным светлым пятном в этой обители мрака и абсурда сидело шестеро. Ундер Уркайский — во главе, на кресле, больше похожем на трон. Справа и слева от него стояло по пустому стулу. Позже я узнала, что таким образом старый самодур давал понять, что никто из его многочисленного семейства так и не заслужил чести считаться его правой или левой рукой. Остальные места по обе стороны от трона занимали пятеро молодых мужчин — видимо, это и были хозяйские сыновья. Все совершенно разные, и, что самое удивительное, поразительно непохожие на своего родителя. Настолько, что начинали закрадываться мысли вполне определенного толка…

— Реджи, ты опоздал, — оторвавшись от тарелки, проскрипел старик. — Проходи скорее и присаживайся.

Но я не спешила занять приготовленное для меня место в самом конце массивного стола. Для начала следовало как-то пережить препарирующие взгляды наследников моего сбрендившего опекуна.

— Добрый день, — поздоровалась я с мужчинами, изучающими новую игрушку своего родителя с жадным хищным интересом.

По привычке с губ чуть было не сорвалось привычное «привет», но недавний опыт с удушением подсказал — старые замашки здесь навряд ли придутся к месту.

Именно в этот момент затянувшейся драматической паузы я четко осознала, что жизнь моя совершила немыслимый кульбит и выжить в этом опасном вращении возможно лишь при условии максимальной концентрации и изрядной доли изворотливости.

Благодаря своей профессии, я неплохо разбиралась в людях — если, конечно, не касаться собственных сердечных дел — особенно в богатых и спесивых и знала, как с ними сладить. Хотелось надеяться, что это сулило пусть и не большую, но фору.

Проследовав к своему стулу, я уселась с краю, по правую руку от главы рода Уркайских, так что за столом наконец-то образовалась симметрия: три человека напротив друг друга с одной стороны, три — с другой. «Фигура» явно понравилась ундеру, и тот довольно оскалился, что, видимо, должно было сойти за улыбку. Эта самая гримаса изрядно напрягла его сыновей и, что лукавить, насторожила меня. Прервав свое тайное изучение собравшихся персонажей, я изобразила робость и уткнулась взглядом в тарелку.

«Не спешить, не дергаться, наблюдать», — повторяла я про себя, складывая в копилку мыслей первые впечатления от своих сотрапезников.

— Ну что ж, приступим к знакомству, — пригубив вино из серебряного бокала на высокой витой ножке, заговорил старик. — Сыновья мои, это — Реджинальд де Грасси, наш дальний… — ундер сделал паузу, — очень дальний родственник. Для простоты, я зову его племянником. Не так давно мальчик стал круглой сиротой и я, прознав о том, решил взять его к себе в обучение.