Синдром самозванки, или Единственная для Палача (СИ) - Рокко Джулия

— Нет. — Голос мой был тверд, как никогда. — Для первого раза впечатлений более чем достаточно.

Вместо витка очередных увещеваний, Рэт схватил меня за плечи и грубо выдернул с места.

— Смотри на меня, Реджи…

Пищевод обожгла желчь. Деваться теперь было некуда. Решив, будь, что будет, я открыла глаза…

На меня смотрел очередной, пугающий до дрожи в поджилках «некто».

— Что ты видишь?

Внезапно реальность выцвела и померкла. Все укутал колдовской сумрак, и я, как зачарованная, уставилась на удерживающее меня существо. По счастью, по-прежнему звучащие мужские голоса остались не искаженными, позволяя мечущемуся в испуге сознанию цепляться за них, как за якорь, обретая некое подобие успокоения.

Довольно скоро я заметила, что страшные сумрачные картинки обладали некой мрачной притягательностью и побуждающей к неотрывному слежению за их текучестью. Оставаясь в главном неизменными, они, при этом, в мелочах непрестанно трансформировались, рождая тревогу и ощутимый дискомфорт для глаз.

— Что ты видишь? — Рэт вновь встряхнул меня и, явно угрожая, повторил свой вопрос.

— Я вижу ярость. Холодную, звенящую пустотой…

Собственный голос звучал незнакомо. Я будто раздвоилась, распалась на две полярные сущности. Одна — растерянная, беспомощная Ада, вторая — та, которая вдруг заговорила от моего имени, вызывающе откровенно описывая свое видение. Она не столько отвечала на вопрос своего мучителя, сколько загадывала ему загадку, бросая вызов, который мужчина не мог не принять.

— В этой пустоте стонут ветра. Они, как души, запертые в темницу вечной мерзлоты. Обреченные на одиночество. Реющие под светом стального солнца. Алчущие правды. Не желающие эту правду принять.

Я подняла на мгновение опущенные веки и еще раз всмотрелась в преобразившееся лицо Рэтборна. Он возвышался надо мной стылой громадой. Как закованный в демонические латы великан. Эти латы — сам холод. Ослепительно прекрасный, крадущий душу лед. Тонкой, сияющей скорлупой он покрывал резкие черты. Изо рта вырывались облачка морозного дыхания.

Я знала, что не стоит прикасаться к нему, но странная решимость, всепоглощающее ощущение неотвратимости толкали к действиям. Все еще ощущая его немилосердную хватку на своих предплечьях, я подняла руку и осторожным касаниям повторила линию широкой челюсти. Тепло.

Тепло, едва ощутимое, но такое приятное в обступившем нас царстве холода, загорелось на подушечках моих пальцев. Я почувствовала дрожь. Лед под ладонью пошел мелкими трещинами и стал крошиться. В прорехи стал сочиться свет. Жидкий, тягучий экстракт цвета чистого золота…

Я засмотрелась на крохотные сверкающие капли непонятного свечения. В этот самое мгновение, когда покой и незамутненный восторг обуяли мое сознание, лорд толкнул меня. То ли в страхе, то ли в ярости. Я отлетела метра на три. Упала на пол, наткнувшись на что-то лицом и неловко завалившись на бок. От вкуса крови, наполнившей рот, желудок скрутило жестоким спазмом. К горлу вновь подкатила зловонная желчь, и меня стало нещадно рвать прямо на полированную мозаику мраморного пола.

Той ночью, первой в череде беспокойных неласковых ночей, которые я провела под опекой рода Уркайских, я едва не погибла. Вино истины оказалось несовместимо с моим организмом, что привело к своеобразному отравлению и необратимыми изменениям, существование которых обнаружилось немногим позже. Последнего никто не ожидал. Как и того, что я превращусь в источник постоянного удивления для мужчин, которые в силу своего происхождения и образа жизни, казалось бы, навсегда утратили способность к этой естественной для простых смертных эмоции.

3. Диверсантка

глава третья

ДИВЕРСАНТКА

Плачущая женщина притворяется.

Задумчивая женщина грезит о дурном.

«Молот Ведьм»

— Просыпайтесь, сударь, — раздался откуда-то сверху приятный женский голос.

Приглушенно и невнятно, он словно силился прорваться через толщу глубокой воды.

Я неуклюже заворочалась. Тело, тяжелое, точно налитое свинцом, слушалось плохо, голова кружилась даже в условиях горизонтального положения и закрытых глаз, во рту стояла ни с чем не сравнимая стрихниновая горечь.

— Пи… и…ить, — прохрипела я, убежденная, что если немедленно не волью в себя изрядную порцию жидкости, снова впаду в беспамятство, а скорее всего, просто «склею ласты».

— Ваш чай на прикроватном столике, — невозмутимо сообщил все тот же приятный женский голос.

Новость оказалась чрезвычайно вдохновляющей. Ради чашки крепкого сладкого чая, сейчас я бы проползла и по битому стеклу. Заставив себя принять вертикальное положение, я уселась на огромной, разворошенной точно птичье гнездо, кровати и, приоткрыв один глаз, попыталась сфокусировать взгляд.

Увиденное не радовало. Итак. Я все также пребывала в гостях у «семейки веселых упырей», вчерашний ужин с которой обернулся отравлением, жесточайшими галлюцинациями, травмами и — отчего было особенно тошно — унижением. Ничего из вышеперечисленного я не собиралась спускать «упырям» с рук. И дабы навсегда проститься с опостылевшей мне еще в прежней «нормальной» жизни ролью «безвинной жертвы», я решила вести тайный счет. Позже, пообещала себе, я найду способ заставить своих обидчиков искупить причиненное мне зло. Ну а пока, преодолев взглядом препятствие в виде заводной феи (лишенные души и воли прекрасные служанки из особняка рода Уркайских более всего напоминали заводных марионеток), я наконец отыскала чайную пару с вожделенным напитком и, рискуя сломать себе шею, рванула утолять жажду.

— В шкафу ваша новая одежда и сапоги. Вам велено как можно скорее привести себя в порядок и явиться в кабинет хозяина.

Я возмущенно фыркнула, доливая в чашку остатки чая из фарфорового чайника.

— Какого из?

Учитывая количество хозяев в этом доме, во избежание недоразумения, последнее следовало уточнить.

Однако, служанка явно не поняла вопроса.

— Кого из хозяев вы имеете ввиду? Кто так сильно желает меня видеть? — пришлось разъяснить подробнее.

— Лорд Уркайский. Старший сын ундера Уркайского, — наконец сообразила заводная фея.

— Значит, Садист, или теперь правильнее будет его называть Ледяной Демон? — Я тяжело вздохнула и, кряхтя да постанывая, сползла с кровати и заковыляла в направлении склепа, именуемого шкафом. — Передайте лорду, что я бегу к нему, роняя сапоги.

И только когда за служанкой едва слышно притворилась дверь, до меня вдруг дошло, что рассчитывать на более лаконичный пересказ моего образного выражения от заводной феи явно не стоит. Все будет передано с диктофонной точностью, слово в слово, и послание наверняка не понравится Садисту. Утешала лишь полная неспособность фей окрашивать речь интонациями. Посему оставалась маленькая надежда, что мой сарказм так и не достигнет ушей скорого на расправу аристократа.

Пополнения в гардеробе, хоть и скромные, внушали оптимизм. Простые черные бриджи, именуемые здесь панталонам, сидели как влитые. Рубаху пришлось надеть из прежних запасов. Зато камзол не трещал по швам, хотя и продолжал подпирать грудь не хуже корсета, а вот сапоги оказались лишь на размер больше необходимого. Я бы даже полюбовалась на получившийся ансамбль в зеркале, если бы не посиневшая и опухшая щека, сувенир старшенького сыночка дядюшки Цвейга.

Я потрогала уродливый синяк и едва не разрыдалась от обиды вкупе с бессильной злостью. Счастье, что столкновение не пришлось чуть выше, а то ходить бы мне с выдающимся фонарем. Если бы, конечно, повезло, и я вовсе не лишилась глаза.

Прошло не менее получаса с момента, как служанка передала приказания своего хозяина, а мои сборы только-только подходили к концу. Так нарочито испытывать терпение Рэтборна стала бы лишь законченная идиотка, но после ночных происшествий я отчаянно нуждалась в горячем душе. К сожалению, душа в прилегающей к спальне ванной не оказалось, посему пришлось довольствоваться более времязатратными водными процедурами, постоянно ожидая, что дверь комнаты вот-вот с грохотом распахнется и меня, как есть голую, выволокут за волосы в коридор.