Никотиновая баллада - Ника Созонова

Я стала послушной и тихой заранее. Поэтому избежала сумасшедшего дома — хоть порой и думала, что было бы лучше, если бы меня навсегда заключили туда.

— Девочки, хватит расслабляться — клиент на подходе! — Илона, как всегда подтянутая — несмотря на пышные телеса, и при полном параде, заглянула на кухню.

Очень вовремя — не люблю погружаться в воспоминания. Слишком они яркие и болезненные. И голодные — раз набросившись, не отпускают потом долго-долго.

Девчонки забегали, засуетились. Я подошла к зеркалу поправить макияж. Губы — они у меня тонковаты по нынешним меркам — можно зрительно увеличить, грамотно наложив помаду. Высветлить сумрак над глазами с помощью серебристых теней для век… Но вот усталость и налет тоски не замаскирует даже самый дорогой тональник. Я растянула пальцами губы, изображая улыбку. Свет мой, зеркальце, заткнись — я причесаться подошла!

Звонок в дверь — вот и клиент пожаловал. Выбор девочек — один к одному покупка лошади или породистой собаки. Только что зубы не смотрят, да ржать или лаять не заставляют.

Клиент сидел в холле — так гордо именовалась самая большая комната, в кремовом кожаном кресле, потягивая 'гостевое' (еще одна формулировка Илоны) шампанское. Интересный тип, такие к нам не часто захаживают. Несмотря на расслабленность позы, от него веяло холодной спокойной силой. Невысок, маленькие холеные руки. Но пальцы длинные — такие могут быть у хирурга или пианиста. Чересчур белая кожа и резко выделяющиеся на ее фоне темные глаза. Взгляд пристальный и оценивающий. Что-то восточное в лице — похож на метиса с корейцем или монголом. Губы не яркие и не крупные, светло-пепельного оттенка. Выглядит молодо, но стильно подстриженные волосы почти сплошь седые.

Девчонки напряглись и завибрировали, особенно Виолетта. Она самая старшая из нас (тридцатник с хвостиком), самая ухоженная и самая умелая. Когда-то была замужем за состоятельным мэном, но мэн ее бросил, а привычка к дорогим тряпкам и французскому парфюму осталась. Интересно, что у нее, единственной из всех — несмотря на весь шик — нет постоянных клиентов. Отчего-то во второй раз к ней никто не приходит.

Илона, опознав в клиенте 'культурного', стрельнула в меня глазами и открыла рот, чтобы затянуть обычную песню о 'нашей миниатюрненькой умнице, настоящей гейше', но он, к счастью, не дал ей этого сделать.

— Она, — клиент слегка качнул головой в мою сторону.

Я была ему благодарна, что он избежал фраз типа 'вот эту мне' или 'мне нравится мелкая и рыжая'.

Он взял меня на три часа. Уже через час то, ради чего он пришел, совершилось. Он сидел обнаженный на широкой постели с черными шелковыми простынями (Илона считает это большим шиком) и курил. А я размышляла о двойственном чувстве, которое он вызывал во мне. Мне не было с ним противно или плохо. Я не придумывала картинки, а, расслабившись, участвовала в процессе. Но и абсолютным позитивом назвать это было трудно. Он умело играл на моем теле, я ощущала себя марионеткой, куклой, задорно отплясывавшей в руках кукловода. И еще этот взгляд… Считается, что самыми гипнотическими и леденящими бывают светло-серые глаза, но его черные пронизывали насквозь и обжигали морозом. Отчего-то он ни на секунду не отпускал меня глазами.

— Почему вы так смотрите на меня?

— Как?

— Оценивающе.

— Значит, оцениваю, — он слегка пожал плечом.

— Кажется, мою стоимость уже озвучили, и вы заплатили.

— Почему ты называешь меня на 'вы'? По меньшей мере странно слышать от женщины, с которой только что переспал. Ты бы еще по имени-отчеству обратилась.

— Я не знаю ни того, ни другого.

— Меня зовут Дар. Ты не боишься меня. Опасаешься, но не боишься. Это подкупает.

— А мне стоит тебя бояться? Мне кажется, я хорошо разбираюсь в людях. По крайней мере, редко в них ошибаюсь.

Я тоже закурила, завернувшись в простыню.

— Откуда у тебя этот шрам? — Он взял мою руку. — Ого! Он и тут, — удивился, повернув ладонь. Коснулся теплыми сухими пальцами хитросплетения линий. — Тебя будто проткнули или распинали.

— Ни то, ни другое.

Я отдернула руку — не терплю прикосновений к этому шраму, и тем паче воспоминаний, с ним связанных.

Дар замолчал и отвернулся. Красноватый свет бра падал на его лицо, делая похожим на причудливую маску. Резкие тени заостряли нос, очерчивали опущенный подбородок. Только высокий лоб был освещен полностью и поблескивал. Налипшие на него седые пряди казались твердыми, пластиковыми. Крестик на шее — не золотой, самый обычный — подрагивал, искрясь, от ударов сердца.

У меня зачесались руки. Торопясь, я вытащила из косметички карандаш для век и бумажную салфетку.

Дар не шевелился, словно окаменел — просто идеальный натурщик. Кажется, он так глубоко ушел в свои мысли, что напрочь забыл о моем существовании. Странный все-таки клиент.

— Интересно, зачем ты пришел сюда? У тебя ведь нет проблем с женским полом.

Он медленно стряхнул длинный столбик пепла.

— Я получаю то, что хочу, за те деньги, что плачу. Это честнее, чем заводить отношения. Принцип такой же, только там за секс я должен расплачиваться вниманием и подарками — что требует большего времени и суеты. К тому же при этом труднее разобраться, кто кому и сколько должен.

— Забавный подход, — закончив рисунок, я полюбовалась им и отложила в сторону. — А как же любовь?

— Женщина, которую я любил, умерла. Никто и никогда не заполнит мою душу, но у тела свои требования, и приходится их удовлетворять. Думаю, мне пора! — Он принялся неспешно одеваться. Бросив беглый взгляд на салфетку со своим портретом, поднял ее и с интересом рассмотрел. — У тебя явный талант, Натали. Я редко появляюсь в одном и том же месте дважды, но сюда, пожалуй, еще зайду. Больно хорошо ты рисуешь. Могу я забрать это?

— Не вопрос, конечно. Я рада, что хоть кто-то считает меня талантливой.

— Что ж, до встречи!

Он бесшумно выскользнул за дверь.

Послышалось почтительное кваканье Илоны, неестественно звонкий смешок Виолетки…

Одеваясь, я заметила две сотни баксов, оставленные на черной простыне. Неплохо он оценил мое творение! Ну что ж, Дар, спасибо — лишние деньги мне не повредят.

…………………………………………………………..

МИК:

Тэш росла, продолжая оставаться изгоем. Все ее сторонились — ни друзей, ни подруг. Она и не стремилась к дружбе, огрызаясь на каждое сказанное ей слово, считая всех вокруг врагами. Детская замкнутость переросла в подростковую агрессию. Она открыто говорила, что ненавидит весь мир, срывалась даже на меня. И еще она часто плакала ни с того ни с сего.