Человек рождается дважды. Книга 3 - Виктор Вяткин

— Будет сделано! — приложил Агаев пальцы к козырьку фуражки.

— Очистить приисковые цеха, мастерские. Развели тут мне! С охраной и службой режима провести специальные совещания.

— Исполню!

— А кто же будет работать, Иван Фёдорович? — вмешался в разговор Колосов. — Бытовиков мало, жулики.

— Что-о? — снова вскипел комиссар. — Вы это за кого вступаетесь? А? У меня под боком война!

Позвонил телефон. Никишов поднял трубку.

— Это Колымснаб? Комаров? Ты, полковник? Вот что. Думается мне, что тебя невредно бы подержать на приисках какое-то время. Почему? Тогда бы ты, может, понял, что у начальника прииска должны быть не только права, но и все дефицитные фонды. На одних приказах далеко не уедешь! Да-да! Он должен одевать, кормить, наказывать и баловать!

Агаев наклонился к комиссару:

— Иван Фёдорович, напомните о посылках. Начальники приисков привыкли к подаркам и теперь думают, что вы чем-то недовольны, — тихо подсказал он.

— Чай-урьинцы снова жалуются, что не получают моих посылок. — подхватил комиссар, — Что-о, не проверил? — Голос Его перешел на фальцет. — Люди, на которых я опираюсь, должны постоянно чувствовать мою заботу, моё внимание, мою щедрость! Да-да, это глюкоза! — он засмеялся довольно. — Ну вот и хорошо, полковник. Для кого делать исключение, узнаешь от адъютанта.

В дверь заглянул водитель.

Никишов поднялся и, не прощаясь, вышел.

«Под боком война», — вспомнил Юрий брошенную комиссаром фразу и включил репродуктор. Передавали о нападении Японцев на американскую военную базу Пёрл-Харбор в Тихом океане.

…Как-то вечером заехал Егоров. Он внимательно ознакомился с цехами, а потом все направились в кабинет Осепьяна. Сергей Егорович остался доволен мастерскими, но потребовал увеличить выплавку чугуна. Объёмы зимних ремонтов были огромными. Колосов беспокоился о специалистах. Вместе с Осепьяном Ему удалось притормозить отправку людей, но распоряжение оставалось в силе и в любую минуту Агаев мог о нём вспомнить.

Егоров легко шагал впереди. Юрий шёл рядом с Осепьяном и всё думал, как продолжить разговор. Снег звонко скрипел под ногами. Огромная луна плыла над осиновой рощей. В небе метались сполохи северного сияния. С деревьев тихо падали хлопья снега и, рассыпаясь, зависали туманными космами.

Егоров неожиданно остановился и спросил:

— Ну как у тебя семья, Колосов?

— Ничего не пишут.

— Да-а. Вот оно дело-то, — вздохнул Егоров и ласково коснулся Его плеча. — Ты не теряй надежды. А с коксом? Тут, брат, не один кокс. Положение Дальстроя изменилось. Тихий океан может оказаться коварным. Теперь весь расчёт на собственные возможности, а они Есть. Возникла необходимость многое производить у себя, — продолжал Егоров. — В Оротукане заканчиваем строительство мартеновского цеха. Вот и будет основа для своего машиностроения. Всё необходимое горное оборудование должны производить наши заводы. Спорнинскую автобазу превратим в авторемонтный завод. На Атке организовываем электротехническое производство. На семьдесят втором километре заложили стекольный завод. Гаражи в посёлке Стрелка переоборудуем в завод по регенерации резины, масел и там же организуем производство аккумуляторов, Ну а кокс и огнеупоры попробуем делать на Аркагале.

— А люди? — спросил Колосов.

— Это сложней. Придётся пересматривать расстановку сил. На механических предприятиях будем использовать женский труд.

— Колосов не это имел в виду, — вмешался Осепьян. — Тут чёрт знает что творится. Приказали снять специалистов с механизмов. Вы знаете о происшествии на прииске Чкалова?

— Я неправомочен отменять предписания управления лагерей, — уклончиво ответил Егоров.

— А как же быть? — взорвался Осепьян. — Значит, пусть так? На механизмы кого попало? Пусть бьют машины, уродуют людей? А кого будут судить? Стрелочников?

— Не горячись, главный инженер, не горячись! Тебе больше других думать полагается, — Егоров шевельнул бровью, усмехнулся— И я тебя должен учить, как выполнять приказы? Ведь предписывается направлять заключённых, осуждённых по статье пятьдесят восьмой, не в забой, а на тяжелые физические работы. Вот ты и разработай перечень вредных профессий в механической службе. Они ведь приравниваются к тяжелым работам… И дай мне на утверждение. И людей сохранишь, и приказ выполнишь.

— Сергей Егорович, а как быть сейчас? Людей могут забрать в любую минуту, — заволновался Юрий, понимая, что всё это потребует немало времени.

— Ну что ж, придётся позвонить в лагерь, чтобы не торопились. — Егоров задумался. — Да, ты всё просил у меня мастера-литейщика. Шайхулу возьмёшь? Дело он знает, а вот проворовался, сукин сын, на Юге. Видел я Его на штрафной, просился к тебе в мастерские.

— Возьму.

— Тогда распоряжусь.

Егоров попрощался с Юрием, и Осепьян рассказал Ему о происшествии на прииске Чкалова.

В лагерной бане поставили на бойлер случайного человека. По своей неопытности тот упустил воду, трубы раскалились. Спохватившись, он включил насос, котёл разорвало. Убило и покалечило человек двадцать. Арестовали начальника лагеря и под суд, а у него четверо детей.

В кабинете Осепьяна Егоров свЯзался по телефону с председателем военного трибунала и попросил придержать судебное разбирательство/ до своего возвращения в Магадан.

— Передай Его семье, пусть не волнуется. Разберёмся, — сказал он Осепьяну и пошёл в кабинет Агаева.

— Молодец. Всё понимает. А не будь Его, как работать? А? — воскликнул Осепьян.

ГЛАВА 3

— Краснов, с вещами!

В открывшийся глазок камеры заглянуло небритое лицо надзирателя, и загремели запоры. Краснов поднялся с нар, набросил на плечи потрёпанное пальтишко и вышел. В коридоре пахло негашёной известью, карболкой. Электрические лампы под потолком бросали тусклый свет на серые стены и обитые железом двери камер. С наружного входа тянуло холодом.

Больше полутора лет прошло со дня ареста. Теперь Краснов относился ко всему спокойно. Дело дважды возвращалось на доследование. В конце концов Зорин вынужден был направить Его в Москву. Теперь, видимо, пришло решение особого совещания. На хорошее рассчитывать не приходилось.

В канцелярии тюрьмы Его дожидался Зорин и следователь Сыробогатченко. Зорин сидел за столом и просматривал какие-то документы.

— А, Краснов? Ну, здравствуй, здравствуй, — заговорил он с наигранной непринуждённостью, продолжая шелестеть бумагой. — Поздравляю. Всё удалось, как хотелось. Пригладили, причесали — и всего восемь лет. Распишись! — Он вытащил решение и придвинул чернильницу, — А пошло бы через трибунал, навернЯка бы на всю катушку. Задал ты мне хлопот. И благословение получили от наркома, да видишь, «крестить» пришлось в столичном храме.

Сыробогатченко сидел у окна и сосредоточенно сдирал с руки высохшую мозоль.

— А ведь волнуешься ты, Зорин, — усмехнулся Краснов. — И правильно. Не сбил ты меня, а только подбил. Я изувеченный, да налегке, а тебе ведь трудновато придётся с таким грузом, что взял ты на себя. До смерти носить будешь. Вот и побаиваешься, что оклемаюсь и нагоню, да снова на равных разговаривать придётся. А придётся, верь моему слову.

Зорина жгли глаза, полные с трудом сдерживаемого презрения. Он хмуро оформил документы.

Грузовик бесшумно катился по присыпанной снегопадом дороге. Под брезентом каркаса гулял ветер. За перегородкой возле кабины дремали два охранника. Краснов сидел у заднего борта.

Ночевали на Спорном.

Еще не пробился голубой рассвет — снова в путь. Проехали Сусуман, Чай-Урью. В семи километрах от Аркагалы дорожная командировка Кадыкчан. Здесь ответвляется проезд до Алдана. Начали строить перед началом войны. Возможно, везут на эту дорогу? Нет, машина прошла по основной трассе. Значит, снова на передний край горняцкого фронта.

Сколько пришлось увидеть людей. Этот мальчишка Сыробогатченко начинал свою работу на Юге. Кажется, неплохой был комсомолец, а на допросе краснел от стыда и кричал: «Я сниму с тебя чешую, подлец! Ты расколешься у меня…»

Сопляк. Вот и сейчас не хватило мужества посмотреть в глаза. Выходит, не всё потеряно, может быть, и выйдет из него человек. Но всё же странно. Что это — заблуждение, стиль следствия или мальчишеская удаль? Вспомнился Расманов.

— Мразь, — пробормотал Краснов и сплюнул за борт. С какой изобретательностью переплёл правду и ложь, начиная со среднеканских времен. Использовал и Его возвращение с Маландиной после проводов Колосова в Сеймчан. Всё увязал, всё обосновал, и невероятное почти стало фактом. Попробуй докажи, что не так. А кто виноват? Ведь видел и раньше, что скрывается под этой подхалимской услужливостью и наглостью. Почему молчал, почему проходил мимо?

Зорин не Явился для него открытием, а вот Лундин удивил. Знал, что трус и перестраховщик, но никогда бы не поверил, что он способен оклеветать, если бы сам не слышал от Лундина на допросе, что он, Краснов, — вредитель. Где граница между трусостью и подлостью?