Смертельный выстрел - Томас Рид

Он вынул часы, но было так темно, что он ничего не мог видеть; сняв стекло, он ощупал циферблат пальцами.

- Половина десятого! В десять назначено их свидание. Нет, не удается мне попасть домой до того времени, ведь отсюда будет мили две. И зачем мне идти домой? Не стоит переодеваться. Она не заметит дыры на платье, а если и заметит, то не догадается, что это от пули. Пора, однако, нельзя заставлять ждать молодую леди. Если она не разочаруется, увидя меня, благо ей. Если разочаруется, я прокляну ее.

Он уже двинулся вперед, когда какая-то мысль остановила его. Он не помнил с точностью часа свидания, назначенного ею в письме к Кленси. Он сунул руку в карман, куда положил письмо и фотографию, но их там не оказалось. Тогда он осмотрел все остальные карманы, патронташ, сумку для дичи, но нигде не нашел ни письма, ни фотографии, ни клочка даже бумаги, ничего! Он вывернул все карманы, и только тогда пришел к тому убеждению, что драгоценные бумаги потеряны. Не пойти ли туда и не поискать ли их там?

Нет, нет, нет! Он не смеет идти туда... в лесу так темно, так пусто теперь. У окраины покрытой туманом лагуны и во тьме под тенью кипарисов он может встретить призрак убитого им человека.

- А ну ее к черту, эту фотографию! Пусть себе гниет там, где упала... в грязи, вероятно, или где-нибудь в траве. Не все ли равно, где. А вот к магнолии надо попасть вовремя, чтобы встретиться там с ней. Участь моя решится... или к лучшему, или к худшему. В первом случае я по-прежнему буду верить рассказу о Ричарде Плантагенете, в последнем - Ричард Дерк перестанет заботиться о том, что с ним будет.

И, кончив этот странный монолог, убийца вскинул на плечо свою двустволку и отправился на свидание, назначенное не ему, а человеку, которого он убил.

Роковой день наступил наконец; разорение, как дамоклов меч висевшее над головой Арчибальда Армстронга, разразилось над ним. Дерк потребовал немедленной уплаты, угрожая подать ко взысканию. По истечении льготного месяца угроза была приведена в исполнение, и наложено запрещение на все имущество должника. Таким образом, полковник Армстронг, накануне еще бывший владельцем одной из лучших плантаций на реке Миссисипи и ста пятидесяти невольников, работавших на ней, сделался только номинальным владельцем ее, а настоящим был Эфраим Дерк. Слишком гордый, чтобы просить об отсрочке своего беспощадного кредитора, Армстронг, в ответ на угрозу его наложить запрещение, сказал ему: "Делайте, что вам угодно".

По прошествии некоторого времени, однако, когда тот предложил ему во избежание расходов на продажу с аукциона оценить оптом все свое имущество и оптом же передать его частным образом самому Дерку, он, трезво рассудив, согласился на это предложение. Не выгода играла здесь главную роль, а чувство негодования и оскорбленного самолюбия при мысли о том, что посторонние люди войдут в святая святых его домашнего очага и будут хладнокровно попирать то, что он привык чтить. Ликвидировав окончательно все свои дела, Армстронг занялся приготовлениями к отъезду. Он ни минуты лишней не хотел оставаться там, где все были свидетелями его падения, и спешил эмигрировать в Техас, чтобы там со свежими силами и без всякого чувства унижения начать новую жизнь.

Наступил, наконец, день отъезда, или, вернее, канун того дня, когда полковник Армстронг, повинуясь требованию человеческих законов, более жестоких, чем законы природы, должен был очистить дом, так долго принадлежавший ему.

Ночь протянула свой мрачный покров над лесами и над искрящейся поверхностью могучей реки Миссисипи. Нигде ни малейшего просвета, и лишь местами мелькают светящиеся насекомые, свершая свою ночную воздушную пляску. Зато кругом все полно звуков, присущих в ночное время всем околотропическим лесам Южных Штатов. Чирикают, не переставая, зеленые цикады, слышны неопределенные звуки хилады; звучное "глек-глек" исполинской лягушки чередуется с меланхолическим "угу-угу" ушастой совы, которая невидимыми и неслышными взмахами крыльев задевает листья деревьев, пугает одинокого путника.

Откуда-то с неба несутся мелодичные возгласы лебедя-трубача, а с верхушек кипарисов раздаются иногда сердитые вскрикивания белоголового орла, разгневанного неожиданным приближением какого-нибудь существа, которое нарушило его сладкий сон. На болоте слышатся также разные звуки: то заунывный крик цапли, то густой, громкий рев самого ужасного животного на земле аллигатора.

Совсем иного рода звуки слышны там, где тянется поле и виднеется плантация. Пение невольников, отдыхающих после дневного труда, чередуется с громкими взрывами хохота. Там и здесь лают дворовые собаки, изредка мычат коровы или подают голос другие домашние животные. Целый ряд крошечных освещенных окошечек, напоминающих уличные фонари, указывают на негритянский квартал, тогда как сверкающие огнями окна несравненно больших размеров служат знаком того, что здесь на переднем плане стоит жилище самого плантатора "большой дом".

Сегодня в доме полковника Армстронга огни горят дольше обычного. В освещенных окнах мелькают фигуры мужчин и женщин, чем-то, по-видимому, занятых. Дело в том, что плантатор вместе со своими слугами готовится к завтрашнему отъезду. Никто не делает из этого тайны, все открыто разбирают и укладывают вещи.

Одна только молодая девушка тайком выходит из задней двери, робко оглядываясь назад, как бы из опасения, что кто-нибудь следует или подсматривает за ней. Плащ, плотно окутывающий всю ее фигуру и закрывающий даже лицо, не предохраняет ее, однако, от опасности быть узнанной, среди невольников по крайней мере. Каждый из них, даже мельком взглянув на закутанную фигуру ее, сразу скажет, что это дочь его господина. В первый раз за всю свою жизнь идет она крадучись, сгорбившись и всеми движениями своими выказывая овладевший ею страх. К счастью для нее, никто ее не видит, ибо, попадись ей кто-нибудь навстречу, она не могла бы остаться незамеченной. Женщина, закутанная в плащ с головы до ног, летом, в жаркую, душную ночь!

Пройдя персиковый сад, примыкающий к дому, она через ворота выходит на дорогу, которая идет прямо к лесу. Ночная тьма кажется еще непрогляднее среди плотно стоящих друг возле друга деревьев. Прежде чем войти в лес, она подымает голову; облака рассеялись местами, и на голубом своде мерцают звездочки, а вдали за плантацией виднеется на краю горизонта яркая полоска, указывающая на приближающийся восход луны. Но девушка не ждет ее появления; презирая тьму и опасности, она погружается в мрачный лес и скрывается среди деревьев.

VI

То останавливаясь, чтобы прислушаться, то оглядываясь вперед и назад, направо и налево, продолжает Елена Армстронг свою ночную экскурсию. Несмотря на темноту, она не сбивается с пути и идет прямо туда, куда ей нужно. А куда она идет, нетрудно догадаться. Только любовь может заставить девушку одну выйти из дому в такой поздний час и притом в лес, где так темно и где на каждом шагу можно наткнуться на какую-нибудь опасность. И любовь эта вряд ли была бы одобрена отцом - догадайся только он о том, куда она пошла теперь, ей никогда не удалось бы исполнить своего намерения. Гордый плантатор, несмотря на превратности судьбы, все еще цеплялся за призрак своего знатного происхождения и если бы он увидел ее теперь в лесу, в такой поздний, почти полуночный час, если бы знал, что она идет на свидание с человеком, которого он так холодно принимал у себя в доме, потому что он не принадлежал к избранному им кругу, он остановил бы приготовления к отъезду и, схватив ружье, отправился бы по следам дочери.

Девушке надо было пройти недалеко, всего каких-нибудь полмили или около этого; путешествие ее кончилось у большой магнолии, царившей над всем лесом. Подойдя к дереву, она остановилась и откинула с головы капюшон. Несколько минут стояла она совершенно неподвижно. От быстрой ходьбы по лесу и среди ночной тьмы у нее захватило дух и учащенно забилось сердце. Но она не ждала, пока оно успокоится. Взглянув на дерево, она поднялась на цыпочки, протянула руку к дуплу и опустила ее туда. Пусто! Это, однако, не огорчило ее, и она, напротив, даже с удовольствием шепнула про себя: "Он взял его!" Но спустя минуту прибавила уже с недоумением: "Почему же он не оставил мне ответа?" Да неужели не оставил? Нет... надо посмотреть. Она снова протянула руку и опустила ее в дупло по самый локоть; спустя минуту она вынула ее оттуда с восклицанием неудовольствия, почти гнева.

- Он мог бы дать мне знать, придет он или нет... одно только слово, чтобы я подождала его. Он мог быть здесь раньше меня. Назначенный час прошел уже.

Впрочем, она была не уверена в этом... она только думала. Быть может, она ошиблась и напрасно обвиняет его. Она вынула часы и при свете луны взглянула на них.

- Прошло десять лишних минут, а его нет здесь. И никакого ответа на мое письмо! Но он должен был получить его... Джулия не могла не положить его в дупло! Кто мог его вынуть оттуда? О, как это жестоко! Он не пришел... Надо возвращаться домой.