Сказка - Кинг Стивен

— Как скажешь, чувак. В общем, этот старик вышел на крыльцо, завопил: «Радар, лежать!» — и собака тут же шлепнулась на брюхо. Но она не сводила с меня глаз и продолжала рычать. Старик подошел ближе и спросил: «Что ты там делаешь, парень? Воруешь мою почту?» Я ответил: «Нет, сэр, она валялась вокруг, и я подобрал ее. Ваш почтовый ящик совсем забит». Тогда он сказал: «Я сам позабочусь о своем ящике, а ты убирайся отсюда». Так я и сделал, — Энди покачал головой. — Эта псина перегрызла бы мне глотку, точно говорю.

Я был уверен, что Энди преувеличивает, у него была такая привычка, но в тот вечер я спросил папу о мистере Боудиче. Папа сказал, что мало что о нем знает — только то, что этот старый холостяк жил в своей развалюхе еще до того, чем папа поселился на Сикамор-стрит, а это было четверть века назад.

— Твой друг Энди не единственный, кому он нагрубил, — сказал папа. — Боудич известен своим скверным характером и своей не менее скверной немецкой овчаркой. Городской совет был бы рад, если бы он умер, чтобы они могли избавиться от этого дома, но пока он держится. Я здороваюсь с ним, когда вижу — что случается редко, — и он ведет себя довольно вежливо, но я ведь взрослый. У некоторых пожилых людей аллергия на детей. Советую тебе, Чарли, держаться от него подальше.

Я и держался до того дня в апреле 2013-го, о котором я вам сейчас расскажу.

По дороге домой с бейсбольной тренировки я остановился на углу Пайн и Сикамор, чтобы снять левую руку с руля велосипеда и потрясти ей. Она покраснела и все еще ныла после упражнений в спортзале (поле все еще было слишком грязным, чтобы играть). Тренер Харкнесс, который тренировал нас по бейсболу, как и по всему прочему, поставил меня на место бьющего, в то время как несколько парней, пробовавшихся на роль питчера[22], отрабатывали на мне броски. Некоторые из них бросали очень сильно. Я не скажу, что тренер мстил мне за отказ играть в баскетбол, где наши «Ежи» в прошлом сезоне продули со счетом 5:20, но и не скажу, что это было не так.

Покосившийся и обветшавший викторианский дом мистера Боудича был справа от меня и с этого ракурса еще больше походил на дом из «Психо». Я обхватил рукой левую рукоятку велосипедного руля, готовясь снова тронуться в путь, и тут услышал собачий вой. Он доносился из-за дома. Я подумал о псе-монстре, которого описал Энди, с огромными зубами и красными глазами, но это был не «Р-Р-Р-Р, ГАВ-ГАВ» злобного зверя, рвущегося в атаку — этот звук был скорбным и испуганным. Может быть, даже отчаянным. Сейчас я вспоминаю об этом, задаваясь вопросом, не проецирую ли я на тот момент случившееся позже, но думаю, что нет. Потому что вой раздался снова. А потом в третий раз, ниже тоном и как будто устало, словно животное, издающее его, подумало — а какой в этом прок?

Потом послышался еще более тихий, чем этот усталый вой, голос:

— Помогите…

Если бы не этот голос, я бы спустился с холма к своему дому, выпил бы стакан молока и съел полкоробки «Пепперидж Фарм Миланос», довольный, как устрица. И это могло бы плохо кончиться для мистера Боудича: день клонился к вечеру, тени уже удлинялись, а апрель тогда был чертовски холодным. Мистер Боудич мог бы пролежать там всю ночь. Я получил благодарность за его спасение — еще одну золотую звезду для заявления в колледж, к которому я мог бы, если отбросить скромность, как предлагал мой отец, приложить газетную статью, опубликованную неделю спустя, — но это был не я, не совсем я. Это Радар спасла его своим безутешным воем.

Глава вторая. Мистер Боудич. Радар. Ночь в Психо-доме

Я крутанул педали за угол, подъехал к воротам на Сикамор-стрит и прислонил велосипед к покосившемуся штакетнику. Калитка — низкая, едва доходящая мне до пояса — не открывалась. Я заглянул за нее и увидел большой засов, такой же ржавый, как калитка, которую он запирал. Я дернул за него, но он прирос намертво. Собака снова завыла. Сняв свой рюкзак, набитый учебниками, я использовал его как подставку, чтобы перелезть через калитку. Больно ударившись коленом о знак «БЕРЕГИСЬ СОБАКИ», я перекинул одну ногу через калитку, но зацепился кроссовкой за какую-то железку. Я подумал, успею ли я спрыгнуть обратно на тротуар, если собака решит броситься на меня, как это случилось с Энди. Я помнил старое выражение о страхе, дающем крылья, и надеялся, что мне не придется выяснять, правдиво ли оно. Я играл в футбол и бейсбол, но прыжки в высоту оставил легкоатлетам.

Преодолев, наконец, забор, я побежал к задней части дома, высокая трава хлестала меня по штанам. Не думаю, что заметил тогда сарай, потому что меня интересовала главным образом собака. Я увидел ее на заднем крыльце. Энди Чен сказал, что она весила сто двадцать фунтов, и, возможно, так оно и было, когда мы были еще маленькими, с маячившей далеко впереди средней школой. Животное, которое я видел теперь, весило не больше шестидесяти или семидесяти. Оно была тощим, с клочкастой шерстью, поникшим хвостом и наполовину поседевшей мордой. Увидев меня, собака начала спускаться по шатким ступенькам и чуть не упала, огибая распростертого на них человека. Она бросилась ко мне, но это было не нападение, а просто хромой артритный бег.

— Радар, лежать! — сказал я, не ожидая, что собака послушается меня, но она легла на брюхо в заросли травы и заскулила. Однако я все равно обошел ее стороной, спеша к крыльцу. Мистер Боудич лежал на левом боку. На его штанах цвета хаки над правым коленом был виден какой-то выступ. Не нужно было быть врачом, чтобы понять, что нога сломана, и перелом, судя по этому выступу. довольно серьезен. Я не мог сказать, сколько лет мистеру Боудичу, но он выглядел совсем старым. Его волосы большей частью поседели, но в молодости он, должно быть, был рыжим — в них еще виднелись рыжие пряди, из-за которых казалось, что его голова ржавеет. Морщины на его щеках и вокруг рта были такими глубокими, что казались трещинами. Было холодно, но на лбу у него блестели капельки пота.

— Мне нужна помощь, — с трудом проговорил он. — Упал с гребаной лестницы. — Он попробовал указать на нее, сдвинулся с места и застонал от боли.

— Вы звонили в 911? — спросил я.

Он посмотрел на меня, как на идиота.

— Телефон в доме, парень. А я тут.

Я только потом понял, что у мистера Боудича не было мобильника. Он никогда не считал нужным его приобрести и едва ли вообще знал, что это такое.

Он снова попытался пошевелиться и сжал зубы.

— Господи, как больно…

— Тогда лучше не шевелитесь, — сказал я.

Я позвонил в 911 и сказал, чтобы «скорая» приехала на угол Пайн и Сикамор, потому что мистер Боудич упал и сломал ногу. Сказал, что это похоже на открытый перелом: я мог видеть кость, выпирающую под его брюками, а его колено выглядело распухшим. Диспетчер хотел узнать номер дома, и я спросил об этом мистера Боудича.

Он снова бросил на меня этот взгляд (ты что, идиот?) и сказал:

— Номер один.

Я передал это даме, и она сказала, что «скорую» немедленно пришлют. А потом добавила, что я должен остаться с пострадавшим и держать его в тепле.

— Он и так вспотел, — сказал я.

— Если перелом такой серьезный, как вы говорите, сэр, то это, вероятно, болевой шок.

— Ага, понятно.

Радар, прихрамывая, отступил назад, прижал уши и зарычал.

— Прекрати, девочка, — сказал Боудич. — Лежать.

Радар — она, а не он — легла на живот у подножия крыльца, тяжело дыша и выражая облегчение всем своим видом.

Я снял свою школьную куртку и набросил на мистера Боудича.

— Какого черта ты делаешь?

— Я должен держать вас в тепле.

— Мне и так тепло.

Но я видел, что на самом деле это не так, потому что он уже начал дрожать. Он опустил подбородок, чтобы рассмотреть мою куртку.